— Айр, они меня не побить собираются. А убить. С подробностями не могу, тебе в этом городе ещё жить.

Десятник пожал плечами и устало вздохнул.

— Недолго мне в этом городе осталось. Завтра тебе собирался сказать, меня опять отправляют в Равен через пару недель. Старику Хардебальду понадобился толковый офицер. Будешь жив, заскакивай уже туда.

— Слушай, я же сказал, если ты не помож… — тут Айр прервал Ланна, положив тому руку на плечо и заглянув в глаза.

— Четвёртая башня слева от ворот, через полчаса оттуда будет висеть верёвка. Стражники будут снаружи. Забираешься, перекидываешь верёвку на ту сторону, спускаешься. Верёвку я потом уберу. Не знаю, к чему вся эта секретность, но я тебе доверяю. Удачи с побегом, дружище. — После чего, крепко пожав руку растерянному барону, отправился в сторону бараков. Смотря в спину друга, Ланн почесал затылок: «Никогда его не понимал. Прямой как стрела, типичный служака. А ради друга готов и закон нарушить и службу на хер послать. Надеюсь, я его этим не подставлю».

Интерлюдия 1

И вот мне опять снится сон. Интересно, у меня одного есть привычка говорить с самим собой, когда я сплю? Осознавая себя, видеть своё прошлое как будто со стороны. Как же я ненавижу эти сны. Как же я ненавижу вновь себя чувствовать жалким и беспомощным, как тогда.

Когда мне было лет шесть, мы ещё жили в родовом поместье, далеко к югу от столицы. Сэра тогда ещё не родилась, а мама с отцом были живы. До её смерти отец ещё не пил и жил рука об руку с простолюдинами, все тогда им восхищались. Называли героем. Ха.

Но один день из того далёкого прошлого прочно засел в моей памяти, я тогда подрался с мальчишкой чуть ли не вдвое меня старше, простолюдином. Ну и, разумеется, заявился домой с большим фингалом под глазом и, хлюпая расквашенным носом, попросил отца о защите. Но он лишь разозлился на меня и, возвышаясь во весь рост, грозно спросил:

— Знаешь, Ланн почему ты ему проиграл?

— Потому что он вдвое старше и больше!

— Чушь. Проигрывает не тот, кто слаб. А тот, кто не верит в свою победу и не хочет победить. Ты будущий барон, носитель моей Воли. Ты мой сын. Ты ещё помнишь, что я тебе рассказывал про Волю?

Я тогда хлюпнул носом, вспоминая всё то, чему он меня учил с самого раннего детства.

— Воля состоит из двух составляющих. Эго и Цели.

— Верно. Эго олицетворяет твою веру в успех, в себя самого, в свои силы. Цель же придаёт этой вере форму и наделяет остротой, нужной для её достижения. Ты понял?

— А что из этого важнее? Эго или Цель?

— Они одинаково важны. Но ещё важнее гармония между ними. — усмехнулся тогда в усы отец и, опустившись в кресло, широко развёл руки. — Вот смотри, ты можешь быть сильнейшим в мире. Но ничего не желать, ни к чему не стремиться. И какой будет смысл в твоей силе? Она будет подобна туману, она не сможет защитить ни тебя, ни кого-либо ещё. Эго без цели — ничто. Понял?

Я тогда старательно закивал, мне нравилось, когда отец меня учил чему-то и не кричал. В детстве я был тем ещё прилежным ребенком, вспоминать стыдно.

— А Цель без Эго? Это тоже плохо?

— Не плохо. Хуже. Это бессмысленно. Если ты не веришь в себя и свою возможность достичь цели, она будет всего лишь образом. Мечтой. Ты не можешь поставить себе цель стать самым сильным в этом мире и заставить себя сразу же поверить в это. Нет. И Цель, и Эго куются вместе, лишь преодолевая себя и свои слабости, ты закаляешь дух и веру в себя. Укрепляешь свое Эго. И расширяешь горизонты тех Целей что тебе окажутся по силам.

— А как мне это сделать? — восхищённо разглядывая отца единственным не заплывшим глазом, спросил я тогда и спустя минуту пожалел об этом.

Он зло ухмыльнулся и ответил:

— Да очень просто. Сейчас же встань, иди и побей того, кто побил тебя. Я запрещу слугам пускать тебя в дом, пока ты не сделаешь этого. Всё, пошел!

После чего отец буквально выпнул меня из дома. Следующие пять дней я ежедневно пытался побить того пацана. Забавно, сейчас я даже не могу вспомнить его имя. Спать мне приходилось в конюшне, а ел я то, что заботливая мама «забывала» перед окном трижды в день. Я пытался тогда ей жаловаться, но она лишь сказала, что я должен слушать отца. А потом он и вовсе запретил ей со мной говорить.

А на пятый день я сорвался. Этот парень начал насмехаться надо мной, злость накрыла меня с головой, и я подумал, что хочу, очень ХОЧУ сделать ему больно. И, помня слова отца, заставил себя поверить в то, что мне это по силам. И, когда мы сцепились, я смог свалить его с ног и, заскочив сверху, принялся бить. Я его бил снова, и снова, и снова, пока сильные руки отца, следящего за мной, не стащили меня с него. Хорошо, что мне было шесть, а ему двенадцать. Будь мы равного возраста, я бы, наверное, его убил.

Да... Я презираю отца за то, во что он нас с сестрой втянул. Но тогда я им восхищался. Ну, по крайней мере, до тех пор пока он в двенадцать лет не бросил меня посреди леса. Связанным. Но это уже другая история для другого сна.

Ланн медленно открыл глаза и скривился от омерзения. Покинув город пару дней назад, он шёл по лесу и старался не выходить к основным торговым трактам, опасаясь погони. Сейчас он заснул, забившись, подобно белке, в дупло огромного, в несколько обхватов, рухнувшего сухого дуба, и проснулся как раз в тот момент, когда мимо глаз проползал здоровый, с кулак, лесной паук. Задумчиво разглядывая членистоногое, Ланн не сразу понял, что на границе чувств ощущает давление чужой ауры Воли. В этом лесу помимо него был кто-то ещё. Осознав это и мгновенно сконцентрировавшись, барон загнал свой дух воина поглубже, думая о недавнем сне, пережитых мелочных обидах, стёртых в пути ногах и омерзительном пауке напротив лица. Сейчас он был благодарен приснившемуся за то, что идущие по следу не успели почувствовать его Волю при пробуждении.

Осторожно выглянув из дупла, Ланн почуял тянущиеся с востока едва ощутимые запахи жареной дичи, и желудок, в котором за последние два дня не было ничего, кроме сухарей и сушёного мяса, тут же возмущенно потребовал наведаться в гости к обладателям столь чудесных деликатесов. Усмехнувшись и забив подобные мысли поглубже, Ланн выбрался из дупла целиком и по-пластунски заполз за дерево, после чего наконец смог нормально осмотреться.

Метрах в тридцати от него в неглубоком овражке, судя по всему, разбили лагерь несколько человек. Ланн видел только одного из них — того, что стоял на страже: закутавшись в плащ и подрагивая от утреннего холода, мужчина цепко оглядывал окрестности. Прикрыв глаза, Ланн сосредоточился и смог почувствовать его Волю. В обычно сером, слепом мире сейчас отражались всеми цветами радуги ауры живых существ. Аура дозорного выделялась ярко-зелёным с прожилками чёрного цветом. Это была Воля охотника. И убийцы. Кроме дозорного, в лагере было ещё двое спящих — их он едва ощущал: пребывая в мире снов, они казались рыхлыми, почти эфемерными.