— Так откуда ж ты это знаешь? И потом, зачем нам финансировать фашистов, если мы с ними воевали? Это же глупо. Они потом до Москвы дошли.

— Ну, положим, до Москвы они дошли с большим трудом, и армия наша была сильнее немецкой, чисто по мускулам, в несколько раз — это я про сорок первый год. Воевали мы сначала плохо, удар был действительно внезапный, и очень много техники немцы захватили на границе. Очень много — это значит действительно очень много. Авиацию нашу накрыло на аэродромах, танки остались без связи и без горючего, дивизии не развернуты, техника в вагонах, вагоны в железнодорожных пробках, а сверху висят «юнкерсы». Войска расстреливали прямо в эшелонах, на пути к границе, технику, склады — все. Гитлер был слабее Сталина, но он очень вовремя и точно ударил. Это у нас, естественно. Здесь Гитлера вообще не было.

— Ну да. У немцев столько танков было.

— У наших танков было намного больше. В несколько раз больше. И танки наши были лучше. Действительно лучше. Нам всю жизнь лапшу на уши вешали, а ты ее даже снять поленилась.

— Дима, ты все это точно знаешь?

— Ира, ты подумай, а кто был сильнее? Внезапный удар, уничтожение половины армии на границе, прорыв в нескольких направлениях, захват огромной территории — это как в уличной драке, которая началась с того, что одного из противников несколько раз пырнули ножом. И он все равно побеждает. С трудом, с большой кровью, но побеждает. А потом говорят, что он был слабее, чем тот, кто на него напал.

— Так у нас весь народ воевал, стояли насмерть…

— Ну да. А немцы развлекались и валяли дурака. Наоборот, Ириша, наоборот. Это у нас Власов был, а у немцев такого парня не нашлось. Почти миллион русских с той стороны бодались, это как? Наши действительно дрались очень хорошо, но точно так же дрались немцы. Ничуть не хуже. И у станков они работали не меньше нашего. И концлагеря у них были такие же. Однако война закончилась в Берлине, а не в Москве. Хотя воевали мы бездарно, это я про руководство, и народу положили больше. Почти в два раза больше. Это я про войска.

— Но ты же говоришь, у наших танков было больше и танки были лучше. Почему же мы потеряли столько людей и отступали?

— Я тебе такой пример приведу. Два человека готовятся к схватке. У одного пистолет, дерьмовый пистолет, старенький. У другого новый, хорошо смазанный автомат с полным боекомплектом. Но первый успел этот пистолет вынуть и прицелиться. А у второго автомат в чехле или, в лучшем случае, за спиной висит. И много будет проку от его автомата? Наши танковые дивизии не успели толком развернуться. Автомат Сталина оставался в чехле, когда Гитлер уже выстрелил. Причем ударил так, что захватил огромное количество нашей техники прямо на границах. В поле танковый батальон огромная сила, а те же танки на железнодорожных платформах не могут сделать ничего. И чтобы их снять, нужна специальная техника, вручную не скатишь. А сверху уже висят «юнкерсы», все вокруг горит, связи нет, единого командования нет, паника, а на окраинах шуруют немецкие мотоциклисты. Вот тебе сорок первый год. И снаряды так, и обмундирование, и горючее, и масла. Все это потом пришлось перемалывать русскому Ивану. И все равно перемололи. Так кто же был сильнее? Не верь тому, Ириша, что рассказывают после драки, особенно не верь тому, кто победил. Каждый излагает факты так, как ему это выгодно, окрашивает их в нужный цвет. И Сталин в этом отношении кристальной честностью никогда не отличался.

— Ну ладно. С тобой трудно спорить, я не знаю цифр, пусть даже так. Ладно. Мы были сильнее. Они напали, мы их победили. Но зачем нам финансировать фашизм, Дима? Пусть даже они были слабее нас, зачем нам их выращивать? Деньги им давать?

— Так выращивали-то не фашистов, Иринка. К власти вели друзей, национал-социалистическую партию. Рабочее движение. У них даже знамена были красные. Там сначала такая дружба была, парады общие, поставки техники, обучение офицеров — их офицеров у нас, экскурсии наших военных спецов на их военные заводы — все это было, даже при Гитлере было. Потому как стиль руководства один: НКВД — гестапо, концлагеря — Гулаг, даже пропаганда очень похожа. В тридцатых годах это были братские партии, мы в Коминтерне вместе заседали, у нас был общий враг — мировой империализм. А вот потом — да, действительно разошлись. Но только не по идеологии, там отличия были в частностях. Просто власть не поделили. Гитлер спутал все карты Сталину. Сталин его недооценил. И пришлось воевать.

— Так зачем же Сталин его прикармливал? Если недооценил? Ошибся, что ли?

— Опять. Не Гитлера Сталин прикармливал, а национал-социалистов. Партию. А Гитлер тогда в Германии на задворках стоял. Ну, не на самых, конечно, задворках, но и первым человеком не был. И даже вторым. Билет партийный у него был с номером семь. А по влиянию он был, кажется, четвертым. А первым был Рем. Безусловно, Рем. Вот на него-то и сделали ставку в Кремле. Я этого точно не знаю, но я так думаю. Ставку сделали, денег дали, к власти привели — но не вышло. Влез паскуда Гитлер, устроил переворот, и в одну ночь все поменялось. Поддерживали одних, а к власти пришли другие. И всю политику менять пришлось.

— А здесь, значит, переворота не было.

— Да, не было. Здесь, если хочешь, события развивались естественным путем. Рем знал, кто его кормит, знал, что он слабее Сталина — а тогда, в тридцатых, у Германии армии вообще почти не было, они же только-только от войны оправляться начинали, и Рем вел себя так, как это было угодно Сталину. Тем более что Сталин его не обижал. И все у них получилось. Объединились, слепили единое государство без всякой войны. Гитлера убрали, а потом, как водится, перемазали его всяким дерьмом.

— Ну, Гитлера не очень-то испачкаешь.

— Это у нас, здесь он особо развернуться не успел. Потому и попал не в людоеды, а в клевреты Троцкого.

— Странно все-таки. Русские и немцы. В одном государстве. Языки разные, все разное.

— Ну, это не странно. А Югославия? Или Австро-Венгрия? Тот же СССР, где вместе эстонцы, таджики и армяне? Или Соединенные Штаты, где столько всего намешано. Нет, Ира, хорошему строителю разные кирпичи не препятствие. Только крепче будет. Здесь все получилось будь здоров. Империя. Кстати, действительно интернациональная, у власти-то сейчас немцы.

— Не немцы, а один немец.

— Ну да, немец. Хотя и у нас, в Союзе, русских-то почти и не было у власти. То грузины, то хохлы. Это, наверное, везде так. Как в мафии, национальность значения не имеет. Только личные качества.

— Это хорошо или плохо?

— Это нам без разницы. Шелленберг здесь у власти или Мао Цзедун, нам, Иринка, все едино. И все хреново. Нас здесь не примут и не поймут.

Димка обнял Ирину, а та, приткнувшись к его плечу, закрыла глаза.

— Нам нужно оружие.

— Зачем нам оружие, Фред? Ты что, воевать собираешься?

— Нет, конечно. Но нам обязательно нужно оружие. Я видел, я запомнил, как у того человека. У него был пистолет. Металлический, черный. Он выстрелил, и Сэм сразу умер. А Сэм руками может кому угодно ногу сломать. Вернее, раньше мог.

— Мне говорили, я слышал. Это, конечно, здорово. Если у нас такое будет…

Джек задумчиво затянулся сигаретой. Они курили в коридоре, стоя под вентилятором рядом с гаражами блока пи-эс. Фред цевкой, сквозь зубы, сплюнул в угол.

— Я не знаю, понадобится оно или нет. Надеюсь, что нет. Но с пистолетом не так страшно.

— Это было бы, конечно, здорово. Поведут тебя серые переписывать, а ты — бах, бах! Сразу небось отстанут. Точно, Фред! Да если у нас будет оружие, нас никто и остановить-то не посмеет. Ни один угловой нам будет не указ. А где ты собираешься его взять?

Фред хмыкнул. Он не разделял оптимизма Джека по поводу возможностей пистолетов, так как ясно представлял себе систему охраны.

— Я знаю где. Завтра ты и Хью поедете со мной на нижний ярус, на самый нижний ярус сота. Ночью. Там я все покажу.