Мыши и кот еще и после того, как ушли люди, сидели посреди горницы, на залитом лунным светом полу, и о чем-то переговаривались на своем, зверином, языке.

Кафедральный храм Городца, несмотря на позднее время, был полон людей. В двух больших люстрах горели толстые свечи, воск капал в специальные блюдца, подвешенные ниже, а огоньки дробились в кусочках хрусталя.

Несмотря на открытые окна второго яруса, в храме было тепло. Множество прихожан собралось на службу в этот вечер. Шли последние приготовления. На хорах распевались певчие, священнослужители чем-то гремели в алтаре.

Вот отворились двери, и в храм торжественно вошло правящее семейство. Царь Елизар Елисеевич вел под руку матушку-царицу Марфу Матвеевну. Следом за ними шли серьезная Забава и широко улыбающаяся Несмеяна, которую впервые взяли на всенощную. Замыкали процессию царевич Елисей и его невеста, саксонская курфюрстина Анна-Мария, которая после официальной части службы должна была принять крещение и стать царевной Анастасией Юрьевной.

Медленно пройдя по ковровой дорожке цвета спелой вишни, они подошли к специально огороженному месту перед алтарем. Там уже стояла покрытая ковром лавка для царицы и девочек. Пропустив всех вперед, Елизар Елисеевич задержался подле всхода.

— Князь Бессмертный, — обратился он к стоявшему подле мужчине в европейском камзоле черного цвета, отделанном серебряной тесьмой, — прошу вас и ваших домочадцев присоединиться сегодня к нам.

— Это большая честь для всех нас, — поклонился Кощей, после чего он и две его спутницы последовали вслед за царем.

Бояре и сыновья их с завистью во взорах проследили, как Константин и его нянька медленно поднимаются по ступеням. Жены же и дочери внимательно следили за молодой девушкой в добротном полушубке, легком ажурном платке, небрежно наброшенном на голову, но даже не пытающемся упасть и платье на манер европейского, с пышной юбкой, отделанной кружевом и расшитой по подолу. Сторонняя наблюдательница быстро догадалась бы о единственном желании всех этих почтенных матрон и их дочерей, узнать имя портного, у которого одевается ученица Яги и заказать ему такую же одежду, что много удобнее всех этих сарафанов, рубах и кучи всего остального. А уж сидит так, словно наколдована.

Но вот из алтаря донеслись первые звуки, подхваченные и хором. Шепотки стихли. Вслед за хором к пению присоединилось еще три голоса. Все дружно начали переглядываться, а в распахнутые окна храма уже смотрели три головы Горыныча, самозабвенно выпевавшего строки церковного текста.

Василиса до этого дня никогда не была в церкви на рождественском богослужении. Разве что смотрела трансляции по телевизору, но это было совсем не то. Вот и теперь девушка немного растерянно следила за людьми, когда надо креститься, а когда можно просто смотреть, да подглядывала в маленьком молитвослове тексты. Правда, временами она просто замирала, наслаждаясь совместным пением хора, священнослужителей и Горыныча, от чего ощущение сказки, в которую она попала, только усиливалось.

К концу службы усталость все же начала брать свое. Заметившая это царица немного подвинулась, освобождая место на лавке.

— Присядь, милая, в ногах правды нет. А Господь не обидится, ему куда важнее, что в сердце твоем, чем сидишь ты или стоишь.

Девушка не стала заставлять ее повторять приглашение дважды и осторожно опустилась на свободное место. По другую сторону от царицы давно уже примостилась Яга, тихо шептавшая молитвы вслед за священнослужителями.

Вот уже служба подошла к концу. Но народ не спешил расходиться, а головы змея еще больше втянулись внутрь. Священники вынесли из алтаря все необходимое для крещения. Костя покинул свое место подле царя и царевича, подал руку принцессе и повел ее вниз. Там уже стояла матушка Евдокия, которая должна была стать крестной матерью курфюрстины.

Учитывая долгую церковную службу, таинство крещения предпочли сократить. Все понимали, что девочка устала. Так что вся церемония заняла не так и много времени. Когда же священник надел на шею отныне царевны Анастасии крестик, случился небольшой казус. Растрогавшаяся левая голова не удержалась и выпустила тонкую струйку огня. К счастью, ничего подпалить он не смог, лишь расплавил несколько свечей и накапавший в подставки воск. Маленькое блюдечко не смогло вместить еще и новые капли, в результате все потекло через край, попав на старейшего боярина Боброва. Тот недовольно посмотрел на змея, но смолчал, лишь погрозил ему посохом. Впрочем, Горыныч сделал вид, что ничего не произошло, потому инцидент остался незамеченным. Боярину тоже ничего не оставалось, кроме как сохранять невозмутимый вид. А вскоре и само таинство подошло к концу.

Люди поспешили из храма. Кто по домам отдыхать, а кто делиться сплетнями с соседями. Царь и его спутники не спеша покинули свое место и отправились поздравить девочку. Первым к ней приблизился Елисей. Царевич поклонился, после чего достал из кармана небольшой мешочек. Девочка с легким поклоном приняла его, развязала и вытащила небольшую книжицу в тисненом кожаном переплете, инкрустированную драгоценными камнями.

— Какая прелесть, — воскликнула она, после чего испуганно посмотрела на монахиню и священников, но те лишь ласково улыбались.

— Это житие святой Анастасии, — пояснил наследник. — Найти текст не так сложно, куда труднее было убедить монахов, чтобы они заключили его в такой переплет.

— Только святые братья пока еще не знают, что просьбу моего сына лучше выполнить сразу, — подошел к ним царь, — с ином случае их просто возьмут измором.

— Кстати, батюшка, а что там с соревнованиями лучников? — прищурился парнишка.

— Вот о чем я и говорил, — вздохнул Елизар Елисеевич. — Поговорим завтра. А сегодня днем жду вас на праздник, — и он подмигнул Василисе.

К концу праздников Василиса устала так, словно ей пришлось неделю подряд дежурить на скорой, а не веселится и развлекаться. Не мудрено, что, услышав утром пение петуха, девушка лишь сунула голову под подушку и продолжила спать дальше. Благо им не надо было отправляться на очередной пир, прием у послов или какое-то значимое гуляние.

Когда она окончательно проснулась, время приближалось к полудню. Василиса собрала вещи, наведалась в баню, удивляясь, что нет ни Кости, ни наставницы. После массажа Пелагеи она вернулась в дом, нашла в печи оставленный ей завтрак и поела в компании домового, кота и мышей, после чего задалась вопросом, что ей, собственно делать.

Шум на улице раздался, когда девушка уже решила достать новые краски и опробовать их на очередном портрете Горыныча, распевающего песни на царском подворье, а вокруг дети водят хоровод. Девушка выглянула в окно и увидела, как подъехали сани с Костей и Ягой. Девушка подхватила платок и выбежала на крыльцо. И сразу стало ясно, почему никого не было в доме — хозяева были на ярмарке. Следом за санями на двор вошли два ослика. Один кругленький, с умным взглядом, другой — более худой, смотрел на хозяев хитро, словно прикидывая, что они от него вытерпят, а какие номера не пройдут.

— Вот, Васюш, улыбнулся ей Костя, — отныне это твои спутники.

— А их уже как-то зовут? — поинтересовалась девушка, вытаскивая из мешка, что накануне вытащили из сеней, дабы не мешался под ногами, две больших морковины.

— Нет, как придумаешь, так и будет.

Девушка спустилась вниз, подошла к животным.

— Ты будешь Моисеем, — погладила она толстенького ослика, после чего предложила ему морковку. Потом повернулась ко второму. — А ты Рабиновичем.

Ослики приняли угощение, переглянулись, после чего дружно кивнули. Имена им понравились.

— Ах ты ж, люди добрые, — раздалось из-за ворот, — что ж деется-то в мире. Животных именами человеческими называют. Ужо я Абраму Иосифовичу расскажу.

И бабка Матрена, рассказывая всем и каждому, какому непотребству свидетелем стала, под пристальными взглядами соседей направилась к маленькой синагоге на дальнем конце городка. Обитатели подворья переглянулись и рассмеялись. Уж они-то знали, что Абрам Иосифович скажет бабке Матрене. Не зря трех его собак звали Адам, Давид и Соломон.