С женщиной, значит, все совсем плохо. Эйнар несколько раз слышал ее мучительный кашель, долгий, хлюпающий. И больше всего боялся услышать его от той, что стояла по другую сторону порога, кутаясь в нарядную, но такую недостаточную для тепла и защиты накидку. Из-под синей шапочки, отороченной мехом, лицо леди казалось бледным до прозрачности. Светлая альва посреди грязного и опасного человеческого мира… Эйнара кольнуло дурное предчувствие, которое он торопливо постарался придушить, словно испугом мог навлечь большую, чем сейчас, беду.

— Вам еще что-нибудь нужно? — спросил он, чувствуя себя отвратительно беспомощным и неловким.

Леди не сводила с него глаз, вглядываясь удивленно, будто видела впервые.

— Какое-нибудь полено, — сказала она спокойно. — Не хочу сидеть внутри, там слишком грязно. Лучше здесь, у входа…

Эйнар поспешно кивнул. Поменьше быть в клятой хижине — это верно!

Вместо полена он притащил увесистый широкий чурбак, служивший колодой для рубки дров. Поставил у стены по ту сторону порога, чтоб была хоть какая-то защита от ветра, накрыл конской попоной почище и посуше. Леди, молча смотревшая, как он суетится, благодарно и слегка виновато улыбнулась.

— Благодарю, — сказала она просто и села, с явным удовольствием прислонившись спиной к стене.

Огонь в очаге пылал уже всерьез, и лицо леди, освещенное с обеих сторон пламенем, показалось вдруг Эйнару совсем юным. Чистая нежная кожа, голубые тени под глазами и у висков, осунувшиеся, но безупречные черты, словно высеченные резцом то ли из мрамора, то ли из кости. Почему она раньше казалась Эйнару высокомерной? Гордая, да, но ни капли надменности. Сейчас так уж точно…

Он стоял, не зная, что еще сказать и сделать, с глухим отчаянием понимая, что и сделать-то не может ничего. Легко было встать между нею и толпой горцев, прикрыв телом и оружием, как положено воину. Легко и правильно. А что сейчас? Невидимую смерть ни топором, ни кулаком не отразить. Он снова беспомощен! И не порог разделяет их, а невидимая черта обреченности, переступить которую он мог бы, но не станет, потому что каждому — своя ноша. Ему — беречь своих людей, разбираться с мертвыми и живыми горцами, добывать тепло и еду, ей — оказывать последнее милосердие только сегодня встреченной женщине. И вместе с ним, с любой стороны порога, ждать исхода страшной ночи.

— Пойду посмотрю, что там с гусем, — выдавил Эйнар и позорно сбежал к костру.

Грубо тесанный камень, из которого был сложен дом вдовы, промерз так, что кое-где на стенах поблескивала изморозь. И даже очаг, в котором весело потрескивали обломки жердей, не мог наполнить низенькую комнату настоящим теплом. Так что Ло старалась держаться дальше от стен, пока ноющая спина еще позволяла. От стен, от кровати, от стола с грязной посудой… «Да от всей этой барготовой хижины следовало держаться как можно дальше с самого начала», — с усталой злостью подумала она.

Однако страх, в первые минуты сковавший почти до оцепенения, отступил, спрятался куда-то на самое дно души. Трудно бояться невидимой опасности, и, если бы не надрывный кашель Аманды, Ло больше всего страдала бы от брезгливости. В хижине было не просто грязно! Жившая в ней старуха бесспорно была безумна, потому что взгляд Ло то и дело натыкался на самые странные предметы: беспорядочно связанные пучки трав и кореньев, подвешенные над очагом крылья птиц и летучих мышей, деревяшки, расчерченные непривычного вида рунами, и даже несколько серых комков, в которых Ло с содроганием опознала то ли высушенных, то ли прокопченных жаб. Дикость какая!

Вряд ли вдова обладала истинной магической силой, но ведьмой воображала себя всерьез. А может, и был у нее слабенький дар, которого в свое время не хватило, чтобы пройти отбор в Академию. Ведь не всем, кого боги при рождении отметили, достается их истинная благосклонность; кое на кого падает лишь тень магической силы. Чуть лучше чутье, немного больше удачи… Не зря ведь старуха была местной лекаркой. И снова Ло запретила себе думать, что даже такого отблеска дара полностью лишена. Грустно и смешно: огонь пришлось разводить взятыми углями. Это ей, когда-то переливавшей из ладони в ладонь рожденное в них пламя! Нет, хватит…

Она пригляделась к рунам, вырезанным прямо на столешнице, пытаясь определить, кого из богов почитала вдова, и ничуть не удивилась, рассмотрев один и тот же повторяющийся мотив — круг, перечеркнутый косым крестом. Символ отрицания гармонии и порядка, знак Неблагого, Противника Семи и Врага мира. Проще говоря, старуха чтила Баргота. И даже не скрывалась, а ведь это святотатство, подлежащее суду Ордена и караемое смертью. Ло вздохнула. Ей представить было трудно, чтобы человек в своем уме обратился к божеству лжи, порока и насилия. Впрочем, здесь речь о здравом рассудке и не шла.

Кстати, а кого чтит ее собственный муж?! Ло впервые задумалась над этим, с удивлением поняв, что не все так просто. Она полагала, что покровитель капитана Рольфсона — Пресветлый Воин, как у любого солдата, но так ли это? Ругается ее супруг зловредными северными йотунами, поминания Баргота Ло от него ни разу не слышала… Обращался ли капитан при ней к имени Пресветлого, Ло тоже вспомнить не могла, но сегодня он совершенно серьезно советовал ей молиться Волчице. Значит ли это… Ло вздохнула, понимая, что легче и разумнее всего попросту спросить мужа, но до того ли сейчас? Что ж, если Рольфсон поклоняется Волчице, как всякий северянин и изрядная часть невийцев, это не преступление. Семеро на то и Благие, что не принуждают к вере в себя, требуя от иноверцев лишь разумного уважения. Притом брак Ло с капитаном был заключен в храме Семерых…

Она снова глянула на стол, брезгливо передернувшись. Разумеется, Баргот не может наделить своих почитателей магической силой. Незримое священное пламя, которое Благие вливают в душу и тело своих избранников при рождении, неподвластно отродью хаоса. И все рассказы о барготопоклонниках, получивших от него магию, — либо ложь, либо заблуждение несчастных. Случается, что дар дремлет в человеке долгие годы, проявляясь после тяжелой болезни, от сильного испуга или волнения. И если скрытый маг перед тем поминал Баргота, то вполне может решить, будто появлением силы обязан Неблагому. Чего еще ждать от невежественной знахарки, которая не смогла воспитать достойных сыновей, а потом едва не погубила собственную деревню?

На миг у Ло перехватило дыхание — она вспомнила рассказ ярла о маге, пытавшемся утопить северян в Руденхольме. Какое убийство непростительнее на весах богов? Тысячи врагов, пришедших на твою землю с мечом, или нескольких десятков односельчан, вся вина которых в том, что оказались беззащитны перед болезнью? И там, и там причина одна — месть. Выжигающая душу, заставляющая забыть о чести и милосердии.

«А если бы ты сама потеряла кого-то близкого? — честно спросила себя Ло. — Мелиссу, Маркуса, Ги? Разве ты не посчитала бы, что никакая цена не велика за их смерть? Разве не убивала ты все эти три года, не щадя ни себя, ни врагов? Плакала ночами, вскидывалась от кошмаров, но днем снова шла в бой… И разве не требуешь ты сейчас мести за всех, погибших в Руденхольме, разыскивая предателя?»

«Нет, — возразила она себе. — Я смогла бы остановиться вовремя! Справедливое возмездие — да, но не слепая месть. Серая гниль, вырвавшись на свободу, убила бы не только Рольфсона, но и весь гарнизон, не пощадив ни прислугу, ни детей. А Руденхольм навсегда стал бы страшнейшим позором Дорвенанта и причиной куда более страшной войны. Многие тысячи смертей за одну-две — такую цену нельзя платить!»

Она посмотрела на кровать, где Аманда впала в полузабытье, прижимая к себе ребенка, натужно и сипло дышащего. Лестер, осматривая больных, наложил легкие чары, снимающие зуд в язвах, и это уже было немалым облегчением. Но с кровавой гнилью, пожирающей легкие изнутри, он ничего не мог сделать, положившись на крошечную возможность чуда. Однако чудеса, кроме веры, требуют еще и немалых сил, это известно каждому магу. Маги к чудесам относятся практично и не имеют привычки себя обманывать.