Никита задумался.

– Пусть так. Есть какая-то логика... М-да. Но это преступление и против ордена, и против княжества, и против магистрата. Это всё, это каюк полнейший. И тебе, и мне, и даже Ольге. И не факт, что ей это нужно. А нам-то оно зачем?

– Ты мне цвет?

– Конечно, цвет. Потому и говорю сейчас с тобой, с придурком. Какие шансы? Шансов – ноль. Башня весталок охраняется лучше княжеских палат. То есть вязы себе свернуть – это на раз, а даже если повезёт, так и опять повсюду клинья. И знаешь, мне кажется, всё это только потому, что ты пацаненком не полез её защищать. Вот тебя теперь и выворачивает.

– А ты бы полез? В девять лет, на рыцарей?

– Не знаю. Наверное, нет. Но не полез ты.

– Я же не знал тогда про правило крови.

– И не должен был знать. Иначе оно бы не работало. Ты бы и сейчас его не знал, если б мы на третьем курсе весталок как отдельную тему не проходили. Кстати, закрытую, с маркером.

Тарас закрыл ладонями глаза. Интонации его изменились, он цитировал текст: «Если при отборе в весталки проливается хоть капля невинной детской крови, кандидатку требуется заменить. Без исключений». – Он налил себе ещё и снова выпил.

– Ты прав, Никита. Ты во всем прав. Мне достаточно было порезать палец о любой меч.

Какое-то время сидели молча. Никита налил пива себе и предложил Тарасу. Тот помотал головой, вцепившись в лохмы всеми пальцами. На волосах повисли хлебные крошки.

– Кончай себя накручивать. Ты не сможешь ей помочь. И не должен, нет таких законов. Ни княжеских, ни человеческих.

– Как это нет, цветный. Ну что ты мелешь. Она ж мне сестра родная. Я её кровью здесь учусь, жизнь устраиваю, а её скоро под нож. Как эту девочку сегодня.

Никита пригубил свой бокал.

– Даже если каким-то чудом ты сможешь проникнуть в башню весталок, она с тобой просто не пойдет. Не захочет.

– Захочет. Ей осталось совсем немного.

– Это ты так думаешь. Я так думаю. Любой нормальный человек так думает, жить хочет. А весталки иначе думают, и тебе это известно.

– Может, нам только так говорят. Может, на самом деле всё иначе. А не пойдёт, так я хоть знать буду, что она не хочет.

– Спаси Создатель, Тарик, но ты меня достал.

– Я не понял, ты мне вообще цвет?

– Цвет, цвет. Трижды соцветие. И ещё я тебя уважаю. А ты вот меня не слышишь. Это мне всю жизнь надо поломать. У меня-то все в порядке, Тарас. И потом вообще это ж абсолютно невыполнимый план. Вернее, здесь и плана никакого нет, просто мечтания. А ты ещё обижаешься. Вот представь, я к тебе приду и скажу: «Тарас, давай завтра в колодец прыгнем. Не хочешь? Ой, слизняк... Ой, да ты не мужчина... Да какой ты мне цвет после этого, если не хочешь со мной в колодец прыгнуть...»

Тарас залпом выпил вино и снова вцепился в лохмы.

– Ты прав, конечно. Я все прекрасно понимаю. Да, у меня детские комплексы. Да, нас выпрут из Колледжа, и придется бежать. Но это мои комплексы и моя сестра. А бакалавров примут везде, можно, в конце концов, уехать.

– Куда, милый? Куда ты от ордена уедешь? Да тебя на Северном полюсе найдут. И с чего это ты возомнил себя бакалавром? Прикинуться хочешь, одежду со значком купить? Гнилая дорога, Тарик. Мальчик в доспехах не становится воином.

– После пары боёв становится.

– После первого же боя он становится покойником.

– Если она действительно весталка, то сможет нас защитить. У них сила, как у Великого Магистра.

– У всех вместе – да. Но она только одна из двенадцати. Или ты хочешь массовый побег устроить? И потом, сила с ней будет, только пока она весталка. Ты же предлагаешь ей в беглянки уйти, фактически в ведьмы. От её силы гулькин нос останется. Да и вообще это чушь собачья помогать человеку бежать и надеяться на его защиту. – Никита отставил пиво и налил себе остывшего чаю. – Если она сильна и хочет уйти, сама бы ушла, без твоей помощи. Так что ты придумай что-нибудь пореальнее. И чтобы потом за нами не гонялся весь орден.

– Это настоящее дело, настоящая беда.

– Тарас, ты мой цветный, ты мне ближе, чем брат. Я за тебя росомахе глотку перегрызу. Я понимаю, оно тебя гложет, потому и слушаю эту ахинею. Я не хочу, чтобы Ольга ушла под нож, а ты потом всю жизнь себя проклинал. Это, в конце концов, и мне не на пользу. Но ты ведь, по сути, ничего не предлагаешь. Давай попробуем. Ну, давай. Мне легче всего согласиться. И что? Что дальше-то? Сами будем башню штурмовать или отряд наймем?

– Навести справки в Колледже. Как там, что? Хотя бы это.

– Ага. А насчет Великого Магистра ты не хочешь навести справки? Это знание шестого курса, там все под двойным маркером.

– Скоро клятва верности, и назад уже не повернешь. А она идти не хотела.

– Она тогда девочкой была.

– Следи за текстом.

– В смысле, маленькой совсем. Не цепляйся к словам, кто такие весталки, я знаю. И как они живут, знаю. Да за месяц такой жизни многие годы готовы отдать. А она так живет двенадцать... или сколько там лет. Тут всё, можно сказать, оплачено. Да, в итоге жертва. Но... – Никита допил чай, зевнул и сонно уже пробормотал: – И не буди меня больше. Ты не сердись, если я тебя задел чем, но идея эта... Ты после каждой жертвы с ней... Как с писаной торбой... – Вскоре он уже спал.

Тарас ещё долго глядел за окно, чувствуя, как внутри перекатывается тошнота. Всё было правильно, всё логично. Очень убедительно. Как и тогда.

Глупо ведь мальчику кидаться на воинов.

На практических занятиях отрабатывали скатывание пространства. Конечно, существовало официальное название упражнения и идущих следом тестов, но на сленге школяры именовали это не иначе, как «печь бублики». Действовали в основном руки, заклинание практиковалось только на начальной стадии «подготовки блина». Технически навык был не сложнее, чем курильщику пускать дымные колечки, – получше, похуже, но получалось почти у каждого.

Сначала «лепился» и фиксировался «шарик», пространство плюс биополе, в ладошках, нечто невесомое и ощутимое скорее через тепло, нежели прочими чувствами. Затем шарик теми же ладошками раскатывался в «блин», а потом уже «сворачивался бублик», продавливаясь либо большим, либо средним пальцем.

Бакалавр сноровисто мастерил «блины». Они получались сиреневыми, по цвету бакалавра. Вероятно, он специально их подкрашивал. Более всего это напоминало песочные «куличики», что с таким удовольствием лепят дети. Пока руки школяров механически «месили поле», кто-то задал бакалавру вопрос о событиях в столице.

– Возможно ли, чтобы к этим перевёртышам имела отношение наука?

Маг дернул рукой, и сиреневый «блин» с легким пшиком всосался в мизинец. Бакалавр чертыхнулся, как второкурсник, и совершенно по-детски затряс кистью – внутренний ожог бывал весьма болезненным. Он даже лизнул обожженный палец.

Школяры заулыбались. В такие минуты понимаешь, что преподаватель всё-таки свой.

– Кто ж под руку говорит, ёлы-палы. – Бакалавр покачал головой. – Отметьте там где-нибудь мол, так вот не надо делать. Будет больно.

Тарас хотел попросить показать ещё раз, как именно не надо делать, но вовремя остановился. Шутку могли и не принять.

– Заканчиваем. И потом расскажу. – Бакалавр сложил свои «бублики» друг в друга и убрал в специальный держатель.

Школяры тоже заторопились, убирая поделки. Ничего не вышло только у одного – этот пижон пытался работать с длинными ногтями. Отливающие металлом, лакированные когти на пальцах не предназначались к сдаче на монетный двор, а подчёркивали принадлежность к боярскому роду. Помогали они разве что царапаться. Скидок на маникюр никто не делал, и сегодня коготки принесли своему обладателю штрафную дробь.

Начали рассаживаться за столы.

– Прикинь, – зашептал Никита, – Фимку наконец на знакомство развели.

– Не понял, – сказал Тарас.

– Ему сказали, что наша отличница с первой парты по нему сохнет. А той девчонки нашептали, что Ефим третью ночь не спит, портрет её рисует. Сегодня точно в кафе пойдут.