А сам зубами за ухо ухватил легонько – смеется уже.

Только Эби не весело. Совсем.

– Не нужно было говорить, да? Просто не хотел, чтобы ты себе всякие ужасы придумывала.

Или выговориться хотел. Бывает, давит что-то на сердце, и молчать силы нет. Но и сказать не всегда духу хватит…

– Все равно это – дело прошлое. У меня и бумажка есть про то, что я в своем уме, все столичные доктора подписались.

Снова смеется.

– А проклятье? – Эби выкрутилась все-таки, подняла на него мокрые глаза.

– Проклятье? – Улыбка застыла на его губах как приклеенная. – А что с ним станется? Тоже при мне. И на это бумажка есть, от тех же докторов. По-научному – три листа записей. Мозговая опухоль… тра-та-та… извлечению не подлежит… тра-та-та… профилактика, режим, воздержание… Чушь собачья, неинтересно. Да и поздно уже… Во всех смыслах поздно. Пойдем-ка, я тебя в комнату отведу. Бояться не будешь после моих рассказов?

Поднялся со ступенек, ее поднял.

Ручку какую-то вниз потянул, и темно стало.

И в коридоре темень.

И в комнате у нее…

– Хочешь, лампу тебе зажгу? Со светом не так страшно.

– Не нужно.

Потому что неправда – со светом страшнее.

А так…

Так хорошо.

Руки теплые. Дыхание жаркое. Губы растрескавшиеся…

– Эби, ты… знаешь же, так не считается…

Не считается. Потому что сама.

Значит, второй поцелуй все равно должна будет.

Потом.

Все долги потом.

И ему. И Творцу в храме свечку – золоченую, по полрейла штука… Чтобы сразу за все…

За поцелуи, которые не в счет.

За покрывало, на пол соскользнувшее.

За шепот горячий… свой ли? Его?

За страх, лишь на миг вернувшийся и сгинувший в темноте…

Все потом.

А сейчас только губы жадные… Ее? Его?

Пальцы, в волосах запутавшиеся…

Щетина колючая – по шее, по груди…

А простыни холодные отчего-то. Упала голой спиной – как в сугроб. Вздрогнула… Но не успела замерзнуть: накрыло сверху теплом. И огонь внутри на это тепло отозвался…

И забылось все вдруг… На мгновение? На вечность?

И светло стало… Тьма вокруг, глаза зажмурены, а ей светло… И так… так… так…

Вцепилась в мокрые его плечи, выгнулась, застонала… И вскрикнула тихо. Не от боли – от обиды, наверное. Словно было что-то, должно было быть… Но мимо прошло, лишь едва коснувшись…

Нет, не заплакала. Просто слезы сами собой из глаз покатились. А губы, родные, нежные, со щек эти слезы снимали. И щетина кололась. И уши горели от незнакомых ласковых слов…

После – вода из лейки под потолком. Текла по лицу, обжигала холодом кожу…

Полотенце пушистое, мягкое.

И опять поцелуи… Тоже не считаются?

Ну и пусть.

Главное, что на сердце легко. Хорошо. Ему. Ей…

Спокойно и тепло…

Холодно стало под утро.

Пусто.

Плечи озябли, оставшись без защиты горячих ладоней.

А когда скользнул по спине сквознячок от открывшейся двери, Эби открыла глаза и села на кровати, спросонья не понимая еще, было все это или ей только приснилось…

Было.

Она поспешно укуталась, и несмело, прячась за упавшими на лицо волосами, подняла глаза на вошедшего в комнату мужчину.

Эйден, уже полностью одетый, причесанный и даже побритый, стоял у кровати и смотрел на нее… И от этого взгляда в груди защемило – чужой, холодный. Захотелось под землю провалиться, а еще лучше – умереть на месте…

– Вот. – Он бросил на постель какой-то сверток. – Ровно десять тысяч. Но можешь пересчитать.

И вышел.

А она еще долго сидела.

Минуту. Пять. Десять…

Потом бросилась снова под лейку.

Рвала волосы, терла лицо, глотала слезы вперемешку с мыльной водой и царапала в кровь плечи, понимая, что никогда от этого не отмоется…

Казалось, мир должен был рухнуть, но даже не пошатнулся.

Все как всегда.

Мэтр Дориан позвонил, приказал подать кофе в гостиную. Сообщил, что сегодня придут женщины из какого-то агентства, чтобы помочь Эби привести дом в порядок. Нет, у него нет претензий, она прекрасно справляется, но он решил, что «пора кончать с жизнью затворника», и пригласил на вечер приятелей. Придут семеро, а значит, с ним и господином Меритом за столом будет девять человек. И нет, он не планирует пышное застолье – соберутся ученые люди, которых и дома неплохо кормят, но господин Блэйн должен приготовить закуски. А Эби нужно за всем проследить, и за женщинами из агентства, и за поваром. Потому что она уже доказала, что ей можно доверять. А еще он не стал вызывать на вечер официантов, и ей придется прислуживать за столом. Вместе с Джеком. Вечер станет для него экзаменом. А для Эби – окончанием занятий с механическим человеком. Господин Эйден сказал, что больше не видит в ней необходимости и сам может научить Джека грамоте и манерам, а Эбигейл все равно вскоре предстоит покинуть этот дом. И не обязательно дожидаться окончания срока: в начале будущей недели господин Дориан съездит в полицейское управление и уладит все формальности, чтобы Эби не сочли беглянкой, если он отпустит ее раньше. А господин Мерит хочет нанять постоянную прислугу: с утра уже уехал в контору наймов, чтобы подобрать девушку, которая на первых порах будет только приходить, и Эби нужно будет разъяснить ей все про дом и работу тут, а после того, как она освободит комнату, новая девушка сможет перебраться туда. Сам мэтр Дориан предложил бы это место Эби… возможно… но господин Эйден хочет видеть квалифицированную прислугу. Однако Эби старалась, и поэтому хозяин не оставит ее без благодарности и даст десять рейлов. Или даже двадцать. С надеждой, что она потратит их с умом и больше не попадет в то место, где он ее встретил…

Девушка слушала мага с непроницаемым лицом. Лишь когда речь зашла о деньгах, губы искривила горькая усмешка.

– Но главное – это сегодняшний вечер. Все должно быть идеально. Я ведь могу на тебя положиться, Эбигейл?

– Да, мэтр Дориан.

– Сегодня я запущу Джека пораньше, как только Эйден вернется…

– Думаю, все, что касается кухни и столовой, я повторю с Джеком сама. Господину Мериту… нужно больше отдыхать…

Пусть так.

Она не нужна больше Джеку? Хорошо. Не придется видеться лишний раз с Эйденом.

В доме появится новая прислуга, а ее отпустят восвояси? Тоже хорошо. Деньги у нее есть. Хватило силы перетерпеть, смириться с пухлой пачкой банковских бумажек, не разорвать на мелкие кусочки, как сразу хотелось, не сжечь, не швырнуть ему в лицо… только рассмеялся бы… Она даже к дядьке заходить не станет за нехитрыми своими пожитками. Пойдет сразу на стоянку дилижансов, сядет в первый попавшийся и поедет… неважно куда. Далеко. Туда, где ее никто не знает.

У нее будет новая жизнь.

А Эйден… Эйден все равно скоро умрет. Его не будет ни в новой ее жизни, ни вообще.

Эби пыталась думать об этом со злобой, с мстительной радостью. Не получалось. Рядом с мыслью, что его не станет, теряло смысл все, что произошло, и то, чего никогда уже не случится. И больно было, и горько, и гадко, и злость брала… но только на себя. Хотелось верить, что он солгал ей о своей болезни, о проклятии. Тогда она могла бы ненавидеть его, всем сердцем ненавидеть, даже смерти ему желать. А он бы жил… Пусть бы жил…

Донесение доставили после завтрака.

Шифр Сидда разобрал без ключа, потер довольно руки и затребовал в кабинет агентов, занятых в деле Лленаса.

– Мэтр Дориан затеял званый ужин. Птичка на хвосте принесла.

И усмехнулся немногим понятной шутке. Скопа – тоже ведь птичка? Хищная, да, но в отличие от прочих пернатых хищников не хватает кого попало, от грызунов до других птиц, а ловит исключительно рыбу, когда мелкую, а когда и особо крупную.

Откуда взялось это прозвище, Сидда не знал, но полагал его вполне подходящим для агента.

– Лиз и Флора понадобятся для уборки – это первое, – раздавал он указания. – Второе: наш маг созрел-таки постоянную прислугу заиметь. Мерит ездил сегодня в агентство, выбрал девушку… которая завтра заболеет или внезапно уедет навестить старушку-мать, да? А к Лленасу пойдет Оливи. И к вечеру нужен десяток ребят у его дома. Каждого гостя встретить и проводить. С докладами до утра не тянуть. Помните, времени мало, до приезда этого бесова архимага. Не успел еще кое-что сказать: наши не хотят отдавать Лленаса одаренным. Есть шанс, что он пригодится военному ведомству. Так что проныру из ВРО нужно найти и на какое-то время изолировать. Ясно?