А через три с половиной года он исчез из интерната. Ночью. Ни с кем не попрощавшись. Говорили, что его перевели учиться в другое место, но куда именно – она так и не узнала.

К тому времени Адалинда, которую никто больше не называл Эдди, могла постоять за себя и не нуждалась в защитниках, а место исчезнувшего друга занял фамильяр. Вот кто никогда не оставит! Она уже не сомневалась в своих силах и в том, что без проблем устроит свою дальнейшую жизнь. Воспитанников интернатов с радостью принимали на государственную службу и в армию: сироты, не связанные семейными обязательствами и не обремененные ложными представлениями морали, как никто подходили для такой работы. Но ей хотелось другого. Стабильности. Спокойствия. Сделать карьеру? Безусловно. Здоровое честолюбие было ей не чуждо. Но карьеру можно сделать в какой-нибудь мирной отрасли. Адалинда выбрала историю. С древними документами ей работалось легче, чем с людьми. Два года в университете Хелсвина. Три – уже в столичной Академии, куда ее взяли по рекомендации прежнего куратора. Она осваивала забытые языки и тайнопись. Восполняла пробелы в знании химии, чтобы без посторонней помощи проводить экспертизу документов. Разрабатывала формулы плетений, способных вытянуть историю из любого предмета, хоть из ночного горшка прадеда последнего монарха… Когда ее ни с того ни с сего вдруг пригласили в управление внутренней разведки и спросили, не желает ли она послужить на благо республики без отрыва от основной работы, она согласилась не задумываясь. Почему бы не послужить? Тем более без отрыва. Подписала какие-то бумаги, потом раз в месяц отсылала отчет, смысл которого сводился к тому, что в ее отделе не происходит ничего подозрительного, и снова зарывалась в свои исследования…

Тогда она не знала, как опасно настолько сильно увлекаться чем-либо. Или кем-либо.

Думала: вот оно – счастье…

И слишком поздно поняла, насколько ошибалась.

Но в тот раз ее снова выручил Фредди. Он работал на ВРО уже давно, и его вклад в «благо республики» не ограничивался бессмысленными отчетами.

Как в детстве, он взял ее под свою опеку. Опять защищал и учил. Опять лепил из нее кого-то другого, кого-то, кто справится с любыми проблемами. Он предложил ей новую работу – ту, в которой, по его словам, она могла бы реализовать весь свой потенциал, и не ошибся.

А после предложил свое покровительство и имя… может быть, не настоящее, но именно то, которое она помнила еще с интерната. Сказал, что так будет лучше для нее и для Лео.

И на какое-то время действительно стало лучше. Фредерик обещал ей лишь защиту, а не любовь и верность, Адалинда и подавно не давала никаких обещаний, но все же их брак не был фиктивным. Она верила в то, что теперь у них настоящая семья. И вообще верила… А он притащил в их дом эту актриску!

Глупо.

У нее не было прав чего-то требовать от него. Но ведь она верила…

Фредди назвал ее истеричкой.

Фредерик.

А она собрала вещи и уехала в гостиницу. И больше не вернулась.

Но он и не настаивал.

Она догадывалась, что он следит за ее жизнью. За ее карьерой. Знала, что как минимум трижды в год и именно в ее отсутствие он навещает Лео, и не могла ему этого запретить: даже после развода Фредерик остался официальным опекуном ее сына. Но в последние годы ее это уже не беспокоило. Прошлое осталось в прошлом…

А Фредерик остался Фредериком. Чтецом чужих чувств и бессовестным манипулятором.

Редкое издание с подписью автора… Не это определяло ценность книги, а вложенная между страниц записка: «Весь день думал о тебе. Бродил по саду, сорвал с каждого куста по цветку…» Адалинда думала, что выбросила ее, как и засушенную в книге розу…

А ведь сначала Фредерик хотел, чтобы она уехала. Теперь подталкивает к тому, чтобы осталась.

Грубо работает, но…

Она в любом случае собиралась задержаться.

Магиня смяла записку и швырнула в мусорную корзину. Никто и ничто не повлияет на ее решения.

Разложила на кровати перед собой полученные от бывшего мужа копии отчетов… Но уже через минуту вскочила. Достала смятую бумажку и вложила опять в книгу. А книгу убрала под подушку.

Сидда Бейнлаф посмотрел в стакан, на дне которого плескалась мутная розовая жижа, по какому-то недоразумению названная хозяином трактира вином, и перевел взгляд на собеседника.

Скопа глядел недовольно, морщился, поджимал тонкие губы. В конце концов устал кривляться и бросил угрюмо:

– У меня отпуск.

– Знаю, – хмыкнул шеф Бейнлаф. – Сам рапорт подписывал. Но я же тебе объяснил, какая у нас ситуация.

Ситуация была, прямо сказать, не ах. Паскудная ситуация. Не любил Сидда таких выбрыков от начальства. Он только-только ниточку нащупал, новых людей подключил, как из столицы депеша: дело закрыть в связи со смертью главного фигуранта. А лазутчики гилешские пусть и дальше на свободе гуляют, да?

– Плюнь и забудь, – посоветовал Скопа.

– Вот так просто? А девица? А Ранбаунг?

– Любишь ты все усложнять, Сидда, – покачал головой агент. – Девица у Лленаса жила. С Ранбаунгом, ясное дело, встречалась. В тюрьме ее отмутузили знатно… твое, кстати, упущение. Денег нет, помощи ждать не от кого, вот и вспомнила толстяка.

– Взяла и вспомнила! – передразнил шеф. – Ты бы сам к едва знакомому магу за помощью обратился?

– Если прижмет, и к джинну на рога полезешь.

– А что за парень с ней? – не сдавался Бейнлаф. – Рожи не кажет, вечно шарфом обмотан.

– Мало ли, – пожал плечами Скопа. – Старый приятель. Лицо прячет, потому как урод. Или болячка у него какая.

– Складно у тебя все выходит. Так складно, что аж подозрительно. Проследить бы за ними…

– Я в отпуске.

– В отпуске. – Сидда скривился, хлебнув глоток кислого пойла. – И чем заняться думаешь?

– Кэтрин и детей навещу.

– Понятно. Траву на могилках выполешь, оградки поправишь… А дальше?

Скопа нахмурился. Сощурил недобро поблескивавшие сталью глаза, но смолчал. Еще лет пять назад врезал бы прямым в челюсть, без слов и без оглядки на субординацию, а теперь-то что – дело давнее. Травой поросшее…

– Ладно, – кивнул он мрачно. – Проследить, говоришь?

– Хотя бы пару дней еще. Неделю – максимум. Всплывет что новое – хорошо. Нет – закроем дело с концами.

Если не знаешь, что делать, – не делай ничего. Расслабься и плыви по течению. Куда-нибудь да вынесет.

Умом Эби понимала, что для нее это единственное решение, однако, даже понимая, не желала полагаться на волю изменчивого течения жизни. Она барахталась, захлебываясь сомнениями, металась из стороны в сторону, высматривая берег, к которому можно пристать. Но увы. Прошлого не вернуть, настоящее виделось смутно, а будущее не представлялось совсем.

Еще несколько месяцев назад она, быть может, поверила бы в то, что нашла уже свою тихую гавань, и теперь так будет всегда: завтрак в комнату, новые платья, ароматная пена теплой ванны. Но минувшее лето излечило ее от наивных мечтаний. Каждую минуту девушка ждала сама не зная чего, но определенно ничего хорошего. Появилась даже мысль сбежать, пока есть такая возможность. Прихватить принесенную Барбарой одежду – ей ведь это подарили, да? – и бежать. Но решимости не хватало. Да и страшно снова остаться одной. А в доме мэтра Алистера у нее был Джек.

Он пришел поздним вечером, когда девушка уже готовилась ко сну. Остановился в дверях.

– Как ты себя чувствуешь?

Голос его звучал, как всегда, ровно и бесстрастно, но Эби хотелось верить, что Джеку не безразлично ее состояние. Глупость, конечно: он же безмозглый и бесчувственный. Но хоть кто-то заботу проявил.

– Намного лучше, – ответила она, как ответила бы живому человеку. – А как у тебя дела?

– Пока никаких результатов.

– А какие должны быть результаты? – Эбигейл понятия не имела, что господин Ранбаунг делает с Джеком, только надеялась, что маг не причинит ее механическому другу вреда.