– Тебе ж всё равно обратно идти, – попытался объяснить ему рыбак, но Лёнька только мотал лопоухой головой.

– Куда я пойду, это моё дело. Может, здесь пару дней побуду. Может, и дольше.

– Дак я подожду.

– Зря время потеряешь, – просто сказал «гоблин». – Про обратную дорогу мы не договаривались.

– Ну... я заплачу, – выдавил из сердца рыбак, которому было жаль расставаться с деньгами. Но Лёнька снова крутнул ушами.

– Да мне этого серебра хватит. Ты уж сам, мил человек, выкручивайся. – С этими словами парнишка шагнул за кусты, на которых уже раскрывались первые почки, там неожиданно что-то обвалилось, и Лёнька, видимо, съехал по желобу-ложбине, окончательно расставшись с маленьким отрядом. Судя по эффектности движения, способ был заготовлен заранее. Далеко внизу мелькнула его тень, махнула рукой, прощаясь, и их провожатый исчез.

Рыбак огорчённо хлопал глазами.

– Может, я тогда...

– Да иди уж, – улыбнулся теперь Флейта. – Рыбку вечером половишь...

Рыбак тоскливо посмотрел, соглашаясь. Уходить ему уже не хотелось. Но...

Пятясь, рыбак двинулся к кустам, унося за плечами свою долю. Никто не стал его останавливать. Вскоре, однако, Никита заметил, что парни Флейты куда-то исчезли.

Но к ночёвке они уже вернулись обратно.

Ещё у границы разбойники выправили себе купеческие паспорта – чтобы свободно ездить в Турции, иностранцам требовались специальные бумаги. Это встало в значительную сумму, зато потом до самого Стамбула добирались без осложнений.

Несмотря на дополнительные траты, лодки решено было не собирать. Меньше внимания.

Разбойнички Хвоща откровенно наслаждались путешествием, любопытствуя на каждой остановке. Привлекали их всякие пустяки.

Самкувшины с молоком и сметаной, что заряжались от солнца, а не от воды и ветра, как в Твери. Мягкий мышонок, внутрь которого был вделан звуковой амулет. Нажмешь на серое пузо – и мышонок поёт, не раскрывая накрашенного рта. Женщины, укрытые паранджой, кувшины на головах, горячий плов на улицах и обычай разуваться в храмах. Толстый горожанин, на груди которого светился не привычный силуэт солнышка и даже не мусульманский полумесяц, а заморский христианский крест. Увидев эту диковину, Свист подошёл поближе и стал рассматривать бедолагу, так что тот, засмущавшись, вскоре дал дёру – стоило Свисту поправить перекрутившийся кистень.

Ближе к Стамбулу христиан становилось больше, хотя мусульманская религия, конечно, преобладала.

Да и просто ослики, верблюды с одним и двумя горбами, свежий виноград – это ранней весной, – невиданные в тверских лесах маслины, на вид сладкие, а на вкус солёные, и прочая, прочая, прочая...

Бредень и Пушистый, заметив жующего здоровенного турка, бились об заклад, съест ли он лепёшку за два укуса. Съел за три, вкусно заедая свежим виноградом, но после двух осталась малая крошечка.

Отдыхали.

В Трапезунде наняли повозки. Местные с виду доверия не вызывали, хотя оказались народом дружелюбным и улыбчивым. Понимали друг друга плохо, объясняясь больше знаками, потом нашёлся толмач – турок, неплохо знавший русский, и дело пошло веселее. Понятно, ценных вещей без присмотра не оставляли, но не было и попыток воровства. Позже выяснилось, что турецкие законы ещё жёстче, чем порядки рыцарей и тверской стражи.

Кое-кто из ребят Хвоща поначалу лез в драку чуть не при каждой фразе перевозчиков. В непонятных словах разбойничкам чудилась насмешка или даже ругань. Потом пообвыкли, да и слова оказались простым разговором. Турки на конфликт благоразумно не шли, уступали, и лесная братия помаленьку угомонилась.

Удивлялись жаре, хотя и много о ней слышали, закольцованным горным дорогам, верблюжьему молоку и даже местным птицам. Произвёл впечатление столичный мусоросборник, в Твери такой только разрабатывали. Огромная полусферическая площадка принимала всякую дрянь, пока позволял порог объёма. Потом всё это заволакивал туман, и оно само в себя складывалось, уменьшалось вдвое, выделяя изрядное количество теплоты. Через несколько раз получалась плотная масса, из которой резали брикеты на топливо. По консистенции оно напоминало бурый уголь, только запах оставлял желать лучшего. На высокой площадке стоял турецкий маг, проверявший телеги с мусором. Полусфера не могла принять слишком много сырой глины и керамики.

Вскоре большинство из бродяг потеряло активность и позасыпало. Сказались усталость и напряжение последних дней. Тарас даже забеспокоился, не случилось бы чего, но потом увидел, что Флейта распределил дежурство, да и спали все ж таки не все. Кое-кто продолжал любоваться на чужие красоты. Варьку разморило прямо на его плече, солнышко припекало почти по-летнему, но вперемешку с холодным ветром, и Тарас почувствовал, что и сам потихонечку «уезжает». Постепенно увязая в тряской дреме, вздрагивая на толчках, школяр подумал, что надо бы ещё...

Тут оказалось, что уже вечер и они подъезжают к караван-сараю.

На стоянке школяр подошёл к атаману.

– Слышь, Хвощ... – Тарас был необычно серьёзен. – Надо поговорить.

– Надо, так поговорим, – спокойно ответил Хвощ. Они отошли в сторону.

Тарас долго молчал, не зная, как начать беседу. Хвощ не торопил его. Наконец школяр буркнул:

– Рыбака-то подрезали?

– Понятное дело, – кивнул Хвощ. – Кто хотел остаться, в лодки не прыгал. А туда-сюда бродить незачем.

– А как-то иначе...

– А как иначе? – спросил разбойник. – Язык ему вырезать? Ты же сам просил идти скрытно. Лодки вон не собираем. Башляем за повозки.

Школяр кивнул. Про рыбака он спрашивал больше для проформы. Впрочем, Хвощ отлично чувствовал его настроение.

– Лёньку-то не тронули?

Хвощ улыбнулся. Не осклабился, а именно улыбнулся, что случалось нечасто.

– Лёньку не за что, этот болтать не будет. Да и не дался бы, парнишка с головой. Я бы его к себе определил.

– Ты скажи мне, Хвощ, – решился наконец Тарас. – Нас-то вы так ночью не подрежете?

Школяр смотрел прямо в глаза атаману, и внутри у него, несмотря на ленивый голос, всё напряглось. Никита и Варька издали следили за каждым его движением. Вчерашние приятели вполне могли пустить друг другу кровь. Хвощ прекрасно понял подоплёку вопроса и ответил, нарочито растягивая слова:

– Не боись, кудесник. Незачем. Были, конечно, мысли. И у меня, особливо поначалу. И у Флейты, когда он долю утопил. Но сейчас ни я, ни Шершавый, ни Флейта никого из ваших не тронем. Всё ж таки вы нас из такого дерьма, да на солнышко... – И Хвощ засмеялся, обнажив крепкие зубы. Двух или трёх вверху не хватало. Никогда не замечал, подумал Тарас. Впрочем, Хвощ никогда и не смеялся.

Атаман действительно изменился, причём буквально в последние часы. Возможно, просто расслабился, решив, что в Турции их уже не достанут.

– Отлично, – поверил ему Тарас. То, что разбойник знал о его способности определять ложь, только укрепляло обещание.

– Давай маши своим, пускай не дёргаются. А то наломают дров напоследок.

После этой фразы Тарас на мгновение замешкался, ему почудился то ли подвох, то ли какая-то тень подвоха, но Хвощ был спокоен и, казалось, искренен.

– Да не бойся. Могу даже клинки отстегнуть. – И атаман демонстративно, двумя пальцами, взялся за пояс с ножами.

– Стой! – едва успел остановить его руку Тарас. – Ты думай, за что хватаешься.

На руках у Варьки уже трепетали «крылья дракона». Никита оказался более сдержан, придержав её за плечо. Слышать разговор на таком расстоянии они не могли, но движение Хвоща к ножам разглядели прекрасно. Сообразив, что к чему, Хвощ приподнял ладони и покрутил ими в воздухе, Тарас также сделал успокаивающий жест.

Напряжение спало.

– Тогда давай поговорим, атаман. Я обещание выполнил. Вы целы. Вы в Турции. И даже при деньгах.

– И чё? – дружелюбно спросил Хвощ. – Ты мне Шершавого вытащил, а всё меня боишься. А денег нам хватит и без вашей доли. И Флейту я маленько подкормил.