– А вот и ни хрена. За нами гоняются, а этих не трогают.

– Почему?

– А жалоб нет. Это ж первое правило. И потом, в законах княжества про людоедство ничего не сказано. Слишком уж дикий грех.

Хвощ, внимательно молчавший рядом, на этой фразе хрюкнул.

– Так что, рыцарям людоедство нормально?

– Ну не так, конечно. Но в уставе ихнем про это ничего нет. Разбой там, убийство – это да. Вот за убийства они сюда наезжали. Но местные по болотам разбрелись, и ладушки.

– И чего?

– А возвращать людей в святую веру, да чтобы плоть не ели – так это не рыцарей задача, а миссионеров. А те приезжали только один раз.

– И чего? – снова поинтересовался Хвощ.

– Да ничего. Съели их здесь.

– Я же говорю, уроды, – подытожил Свист.

К вечеру они забурились в такую топь, что и шалаши строить было не из чего. Когда солнце село, поняли, что окончательно сбились с дороги – где-то среди бесчисленных озёр свернули не в ту сторону. Злые, измотанные дорогой разбойники стали устраиваться на ночлег. Попадали где придётся, едва «младшие» установили хоть какой-то полог.

– Может, обогрев вокруг поставим? – Никита спросил небрежно, но видно было, что вопрос волнует его всерьез. Тарас, собиравшийся предложить то же самое, теперь надумал возразить.

– Вот ещё, вытяжку тратить. Что уж мы, совсем ребята никудышные?

По тону Никита понял, что уговорить цветного очень даже можно.

– При чем тут никудышные? Сегодня холодно, лёд скоро ногу будет держать. Для того она и нужна, чтобы не мерзнуть.

– Остальные же не мерзнут. Кострами обложатся, и нормально.

– Они мерзнут. Просто у них возможности такой нет. Поставь им тепло, тебе же спасибо скажут.

– Скажут про нас, мол, маменькины дети.

– Тарас, ты хочешь тут легкие застудить?

– Да у нас вытяжки раза на четыре хватит. А ещё вся зима впереди.

– Вот она и началась. Как-нибудь перетрётся.

Тарас поработал с жидкостью-вытяжкой, перекачав под настил из лапника окружающее тепло. Вокруг шалаша земля оттаяла, и четко проступило кольцо инея, обозначив центр согревающего заклятия. Сдержав обещание Хвощу, Тарас сжёг щепоть синего порошка, выгоняя слепней, но кривую провёл неправильно, и все они скопились в углу палатки. Впрочем, оно уже никого не волновало. Все спали. Уля и Мария, некстати оказавшиеся в «слепневом» углу, не просыпаясь, переползли в сторону, приткнувшись под бок Флейте. Тот открыл соловые глаза, разглядел подкативших весталок и обнял крайнюю, благоразумно не пытаясь провоцировать большую близость. Слепни остались обиженно жужжать в одиночестве. От всех воняло болотом.

Никита от усталости забыл снять наколенники, да так в них и уснул. Часа через три перетянутые ноги взбунтовались, он проснулся и стал ворочаться, пытаясь снять мягкие кольца. Раздеваться, как оно бы следовало, было и холодно, и лень. Заволочь сна ещё не покинула его, так что Никита стаскивал наколенники прямо сквозь ворох теплой одежды, запустив руку глубоко внутрь широких холщовых штанов. Соседей он старался не тревожить, но не получилось. Чуткий на ухо Хвощ встрепенулся.

– Кому там, мать...

Богат русский язык. Отборный мат, которым начал свою реплику главарь, несколько смягчился, когда бандит обнаружил, кто именно его разбудил, и стал каким-то более округлым, почти вежливым, сохраняя, тем не менее, все лексические формы.

– Что это ты там делаешь? – наконец подозрительно спросил Хвощ, глядя на судорожные движения Никиты внутри штанов.

– Наколенники пытаюсь снять.

– Наколенники. Вон, в обозе две бабы. На хрена тебе парить про наколенники. Вышел бы, если припекло.

Никита наконец стянул с левой ноги тугое кольцо, похожее на валик из тонкой резины. Хвощ с удивлением на него уставился.

– А я думал... У тебя ноги болят, что ли?

– Не, особо не болят. Просто они идти помогают. Подталкивают ногу при каждом шаге.

– Поди ж ты, – восхитился проснувшийся Хвощ. – Дорогая, наверное, вещь.

– Дорогая, – не стал спорить Никита, – и пользоваться надо уметь, иначе быстро лопнет.

– Тю. А как лопнет, так что? Может ногу оторвать?

– Нет. Просто испортится. Если хочешь, я тебе завтра помогу пару приладить.

– Хочу. – Хвощ окончательно проснулся. – А, вспомнил. Такие были у бригадира стражников. Я подумал, у него ноги не в порядке.

Никита примостился на свободное место, укрылся плащом и замер, снова пытаясь заснуть. На шею ему вполз слепень, уже не летающий от Тарасова заклятия, но ещё пытавшийся ходить. Никита раздавил поганца, но за ним появился второй, а за вторым третий. На четвёртом Никита догадался, что лежит на самом краю очерченной зоны, а рядом, жалобно жужжа, тычутся в невидимый барьер пострадавшие. Соблазнительно пустое место, оказывается, охраняли полудохлые слепни. Он передвинулся ближе к центру. Хвощ уже храпел. Флейта во сне закинул на Марию ногу, та отпихнулась, и разбойник, не обидевшись, перевернулся на другой бок.

Все спали. Кроме Никиты. Дурацкие наколенники.

Спать не хотелось.

Зевнув, Никита потянулся к своей сумке и вытащил сверток с хронотекой. В специальной коробке они умещались в объёме сам девять. Школяр нашёл подходящую тему и включил проекцию.

– ...Кремация, или огненная жертва – это естественный обычай прощания с усопшими у множества народов. Такое многообразие не случайно. Это культура наших предков. Современная магия учит нас использовать конвертеры, но возможны и другие решения. Сотни схожих по струнам ритуалов. Они перерабатывают вероятностное поле, нагоняя ему позитив, так чернозём рождается из мёртвой плоти. Но при отсутствии магической составляющей кремация становится просто актом гигиены. Нечто вроде уборки нечистот. Сжигание разлагающихся тел. – Лектор отхлебнул воды. – Есть и другая крайность. В случае сжигания живой плоти, даже если кремация не планируется как жертва, она может стать таковой. Например, человек борется за какую-то идею. И принимает мученическую смерть, не изменяя этой борьбе. Внешние факторы мы сейчас учитывать не будем. Но в целом, если жертва состоится, глобальная идея борца получит мощный импульс, хотя казнь, очевидно, преследовала противоположные цели. Это касается не только кремации. – Лектор снова отхлебнул воды. – Но не будем отвлекаться. Здесь всё пропорционально. Если в огненном вихре погибнет целый город – не приведи Создатель, конечно, воплотить такое в явь, но предположим; а его гибнущие жители настроены на борьбу, на защиту своей страны, то их страна воспрянет, как Фенинкс из пепла. Из каких бы руин ей ни пришлось подниматься. Хотя гипотетический враг, сжигая этот город, надеется именно на её уничтожение.

Вы должны научиться извлекать из смерти пользу, господа.

Вскинулась рука отличницы. Судя по решительному выражению лица, она не собиралась подпевать преподавателю.

– Пожалуйста, – не испугался полемики бакалавр.

– А почему бы нам тогда не заняться каннибализмом? В древние времена это считалось естественным.

– Именно, – бакалавр кивнул. – Чем плох каннибализм? Это явление вовсе не исчезло. Подобных племен и сегодня предостаточно. В случае эпидемии и голода, развала государственной власти и современный житель может вспомнить вкус человеческого мяса. А почему бы и нет, собственно? Чем наша плоть отличается от плоти коровы или кролика? Тот же белок, та же возможность передать энергию биохимическим путем. Желудочный сок не разбирает, на что ему воздействовать. В чем причина запрета?

– Но это от культуры...

– Да. Да. Но где корни этого запрета, до которого доходили даже самые бесхитростные культуры? Ведь с точки зрения здравого смысла этому нет ровно никакого объяснения. Да ещё при том недостатке пищи, от которого всегда страдают малоразвитые племена. Почему бы не съесть ближнего своего? В прямом смысле этого слова?

– Человек всё-таки не корова...

– Согласен. Человек не корова. Но это не аргумент. И речь идет о трупе. Чем труп человека отличается от трупа коровы? Человек ест саранчу, жуков, личинок, лягушек, змей, речных раков, наконец. Грибы, рыбу, осьминогов, выделения насекомых – и не только мед, он ест даже ласточкины гнезда. Но не человеческую плоть. Настолько, что исключает её из рациона даже во время голода, и только в самых крайних, критических обстоятельствах находятся люди, нарушающие запрет. Мы не будем анализировать их поступок с точки зрения нравственности, всегда находятся люди, нарушающие любые правила. Нас интересует сам факт возникновения табу и его первопричина.