Постепенно, очень медленно тренировка, горячие ладони и зеленый свет победили. Он сконцентрировался на блоке и подавил волну депрессии, очищая мозг. И тут же, повинуясь какому-то наитию, Женька лег на пол, сознательно имитируя все движения, которые нашептывала ему душная волна.

Возвращаться в реальность из цветного омута всегда тяжело, и у всех это бывает по-разному. В этот раз первым в себя пришел Хью. Он изогнулся так, что в плечах у него захрустело, стряхнул с рукава табачные крошки и то ли вздрогнул, то ли встряхнулся всем телом. Затем молча вышел в коридор. Фред остался лежать на кушетке, запрокинув голову и медленно ворочая белками глаз. Он всегда очень долго отходил от цветных картинок.

Наконец, с трудом поднявшись, чувствуя у висков свинцовую тяжесть, он плеснул в лицо водой и вставил стакан в питьевую нишу. Пить. Свежий, холодный оранжад, еле слышно шипя пузырьками газа, вылился положенной утренней порцией. Почти до краев. Ароматная влага ласково обожгла горло. Замечательно. Затем Фред перевернул стакан, аккуратно стряхнул желтые капли на пол и плотно прижал стакан к стене. Резкий удар ладонью по донышку — и стакан «хлопнул». Фред довольно загоготал. Он сам когда-то придумал это развлечение и теперь хлопал каждый попадавшийся ему стакан. Спохватившись, он оборвал гогот и усмехнулся. Полюбовался отражением в зеркале, помассировал морщины вокруг глаз и снова усмехнулся глядя на себя в профиль. Выглядел он как-то помято. Почти как стакан. Он выбросил округлый комок картона в мусоропровод. Пора идти. А не то Мэй окажется занята.

Выходной. Это почти так же хорошо, как понедельник.

Фред вышел в коридор и мигнул Сэму. Тот сонно, но внимательно проводил его взглядом сквозь бронированное стекло. Программист спокойно прошел тестер на контроле и повернул. Винтовая лестница привела его наверх, в комнаты женщин. Здешний угловой — его имени Фред не знал — кивнул, когда карточка пропуска легла в гнездо. Фред игриво помахал ему рукой и прошел через вертушку.

Он первый. Так бывало почти всегда. Остальным безразлично, какая женщина кому достанется. Все равно на всех всегда хватает. Им лучше поспать. Недоумки. С утоленным чувством собственного превосходства, чего просто не умели понять другие, Фред прошелся вдоль всего женского этажа. Длинный ряд дверей, и он мог выбирать любую. Он знал, что выберет Мэй, он почти всегда выбирал Мэй, но это не имело значения. Он мог выбирать, а у следующего выбор будет меньше. А потом еще меньше.

Фред усмехнулся. Следующий не скоро сюда войдет. Следующий пока что дрыхнет. Он прошелся по коридору еще несколько раз, подумал. Затем сладко, истово потянулся и распахнул знакомую дверь.

Мэй закалывала волосы.

Она улыбнулась, и с упругой груди соскользнула простыня, открывая безупречное, молодое тело. Она улыбнулась, и улыбка эта предназначалась не просто мужчине, а именно ему, Фреду. Ему это очень нравилось. Это было изысканно. Он аккуратно прикрыл двери, сдвигая замок в положение «занято», и зашел.

Ее длинные, нежные пальцы сразу начали расстегивать куртку у него на груди. Легкие касания, легкие движения, сладкая маета прикосновений. Фред потянулся к ней, чтобы ответить, по-доброму к ней прикоснуться, обнять, но вдруг привычный разбег ее рук изменился, стал каким-то иным и странным, затем ласки прекратились вовсе. Больше того, Мэй слегка оттолкнула Фреда и отвернулась к стене. У нее задергалась щека. Пальцы, выдернув из пачки сигарету, слепо шарили по столу в поисках зажигалки. Фред, чувствуя себя до крайности глупо, поднес к ее губам язычок огня.

Мэй закурила.

Взгляд ее стал напряженным и злым, руки дрожали. Она редко смотрела на Фреда, больше в угол или на серый экран. И все время ежилась, натягивая на себя простыню.

Хью был абсолютно прав.

Фреду очень не хотелось терять настроение выходного дня. Ему нужно было отдохнуть, выкинуть из головы дурацкие мысли, хорошенько расслабиться… Ему нужно было отдохнуть, он устал за неделю. Он не собирался утешать безнадежно больных. Вот зачем она так? Все портит. Ведь последний раз видимся. Только о себе думает. Пожалуй, сегодня нужно было пойти к той, черненькой.

Ласкового уюта, к которому он так привык, не было и в помине. Он протянул руку и погладил Мэй по плечу. Женщина обернулась, отстранившись, взгляд ее был пуст. Мэй так же далека от него сейчас, как и остальные куклы. Никакого удовольствия.

Он дернул ее за грудь.

— Ну, и какого черта?

Мэй закашлялась.

— Извини, Фред. Если тебе что-нибудь нужно, я готова.

— К чему ты готова? Ты же за три мили отсюда. Тебя здесь нет.

— Меня здесь скоро совсем не будет, — ее голос сорвался на придушенный шепот. — Мне осталось несколько дней.

Он видел это. Мэй сегодня не располагала к отдыху. Она решила страдать, ему не стоило идти сюда сегодня. Фред поднялся. Еще рано, еще есть свободные комнаты. Ему стало жаль потерянного утра. Мэй настороженно смотрела, как он одевается. В глазах проступили капельки стеклянной влаги.

— Фред! — ее голос умоляюще метнулся следом. — Фред, милый, не уходи, пожалуйста, не уходи… Я не могу… Я все сделаю, что тебе нужно, я постараюсь — но не уходи, мне плохо, очень плохо…

Фред остановился у самой двери и на какое-то мгновение заколебался. Какое свинство — портить ему выходной! Ей-то все равно уже ничто не поможет.

— Фред… — тоскливый голос обрубило щелчком фиксатора. Он вышел в коридор.

Щелкнул запонкой. Прикатившийся робот подал бренди. Фред выпил две стопки, закурил. Особый паек — замечательная вещь, хорошая работа способна дать человеку очень многое. Настроение стало улучшаться. К кому же пойти?

И тут он снова вспомнил о найденном за обоями письме. Почерк, его собственный аккуратный почерк, возник перед глазами, и сделалось как-то не по себе. Неужели это не бред и не шутка? Чушь. Это чушь, это не может быть правдой. Он знает, что это чушь. Только откуда взялось письмо? И как оно попало за обои?

Он медленно шел к последней, самой дальней от углового комнате. Там жила и работала молодая брюнетка из новеньких, с родинкой, как же ее зовут… Шел, чувствуя, что теперь это будет совсем не то. Надо было сразу с нее начинать, теперь отвлечь его от Мэй она уже не сможет.

День пропал начисто.

Сзади послышались шаги, и Фред оглянулся. Триста сорок третий, его сосед по блоку. Начинают просыпаться. Быдло, серая скотина сотов. Им не положено ни сигарет, ни бренди — слишком дорогое удовольствие для рядовых ослов. У них даже в Особом пайке вместо сигарет жвачка. Вот и этот сейчас жует. Он-то к кому? Да ему, наверное, все равно к кому. Баран номер триста сорок три. Как можно жевать такую дрянь? Запах ужасный.

Фред задумчиво развернулся. Любой из этих остолопов может сейчас выбрать Мэй — и эта мысль почему-то раздражала. Так же неспешно он пошел назад, медленно дотягивая сигарету. Окурок Фред в мелкую пыль раскатал по стене, хотя мусоропровод был совсем рядом. Непорядок. Наплевать. Почему-то сейчас ему было наплевать на непорядок. На пальцах остались табачные крошки. Он еще раз посмотрел вдоль коридора, оценивая всех известных ему женщин, что готовы были его обслужить. Куклы. Наплевать. Пусть сегодня будет его старая, почти сломанная игрушка.

Попрощаемся.

Мэй подняла глаза, и в ее взгляде сверкнула никогда не виданная им прежде сумасшедшая, отчаянная радость. Она потянулась к нему всем телом, как тянется к солнцу цветок. На ее глазах блестели слезы.

Фред неловко обнял прильнувшую к нему женщину. Ему стало приятно — настоящие эмоции, ее била сильная дрожь. Трепет. Он правильно сделал, что вернулся. Сейчас будет здорово. Он правильно сделал. Но завтрашний контроль Мэй действительно не пройти.

Он мягко потянул ее к кровати.

Так хорошо им еще не бывало. Фред даже подумал, что слово любовь имеет какой-то смысл. Мэй показалась ему очень нужной, близкой, необходимой женщиной, частью его самого. Никакая из этих кукол не может и никогда не сможет так. Это было лучше, чем бренди с сигаретой, это было лучше всего, что только можно придумать.