От лекции у Тараса осталось пакостное чувство. И маркер этот некстати, и Бурый, с которым он, впрочем, не знаком, попал на крупные неприятности... Как парень узнал о силовых мастях, на втором-то курсе?

Впрочем, у Бурого свои проблемы, а у него свои. И он бы сейчас с удовольствием ими поменялся.

Мужики разбирали завал на дороге. Просто растащить стволы не удавалось, подпиленные деревья сцепились ветками с кустарником. Используя сучкорезы, мужики по двое, по трое налегали на длинные рычаги, но обычной перешутки не было слышно. Только редкие, сквозь зубы, матюки.

Трупы складывали на подъехавший «холодный» воз. Местный пристав описывал имущество купца. Уцелело немногое, но кое-что банда собрать не успела.

Несколько разбитых коробов с остатками серного порошка. Распоротые мешки, втоптанные в грязь шали. Такие обычно брали на Вышневолоцкой ярмарке, золотое шитье или ангорская шерсть с муромским раскрасом. Что-то ещё можно было отчистить и использовать. Брошенные колеса, испачканная кровью одежда, запасной комплект новой упряжи. Все следовало счесть и переписать. У торгового гостя могли объявиться наследники.

Несколько рыцарей бесцельно рассматривали поле боя, двое при этом даже не слезали с коней.

Трупов было много.

В основном, конечно, холопы, работная часть маленького каравана. Большинство лежали возле разбитых телег, где они, видимо, пытались дать отпор банде. Конечно, это было нереально. Судя по данным о Хвоще, на каждого холопа приходилось по два, по три хорошо вооруженных душегуба. Разбойники легко порубили мужиков.

В дальнейшем тела невинно убиенных используют как магическое сырье, а деньги за него перейдут в распоряжение городского магистрата. Это покроет часть расходов. Если «ведуны» всё сделают правильно, то банда затянет вокруг себя вероятностную удавку – сама потом выйдет на стрелков или рыцарский патруль. И чем больше лютуют такие душегубы, тем прочнее вокруг них «плетется веревочка».

Писарь магистрата аккуратно считывал татуировку на запястьях, идентифицируя каждое тело. Большинство работяг были местными, с тверских волостей, но попадались и новгородцы.

Из нападавших здесь остался только один, крепкий на вид детина со спутанными волосами, лежавший напротив телег в неестественной позе. Его татуировка тоже была тверской. Над разбойником присел на корточки рыжий рыцарь.

– Купец подстрелил, – сделал он нехитрый вывод. Рана была огнестрельной.

– Понятно, купец. – Для местного пристава это было очевидно. – У мужиков и стражи мушкетов не было.

– Мог и под свой выстрел попасть, – пояснил рыцарь. – У Хвоща-то есть мушкеты. Но пуля вошла спереди. Похоже на пистолет.

Митька, уцелевший ночью молодой стражник, со свежим шрамом на шее, быстро закивал, подтверждая наличие у купца именно пистолета.

– Красивый такой пистоль у него был, с двумя трубками.

– Стволы называются, – нравоучительно поправил холеный рыцарь, не слезавший с коня.

– С двумя такими стволами, – охотно согласился Митька. На лицо его все время наползала дикая улыбка. Иногда, спохватываясь, он её сдергивал, но она тут же наползала снова. От Хвоща редко уходили живыми. Тем более из стражи.

– Холопов доставили?

– Разбежались человеков шесть по деревушкам. – Пристав явно не хотел собирать свидетелей. – Я их через глину расспросил, обычное дело. Налетели триста человек, порубили, еле удрал.

– Какие триста? У Хвоща от силы пять дюжин.

– Я говорю, чего мне сказывали. Понятно, мужики их не пересчитывали.

– Ты-то хоть зацепил кого? – Конный рыцарь презрительно обратился к Митьке. Тот часто закивал, улыбаясь. На безбородой щеке обозначилась ямочка.

– Одному из самострела в доспех попал. И этому в плечо, – указал на труп стражник.

– Тьфу, – сплюнул рыцарь коню под ноги. – Волчий хвост, прости Свароже. В доспех попал. Да с такими потерями Хвощ будет гулять ещё три года.

– Отстань от пацана. Какой с него воин. Хорошо хоть жив остался.

Митька обиженно насупился, но промолчал.

– Охранник должен в глаз стрелять. В рыло их свинячье. За то вам и платят, что бою обучены. Банда уже на подвеске идет. Её фарт вот-вот закончится.

– Обучен-то он обучен... Да сомлел, видать. И потом, чего ты хочешь? Чтобы он всю банду расколошматил? Этого за нас никто не сделает.

– А почему стрелок не прилетел? Рядом же, в Спас Заулке башенка. – Пристав поднял разломанный на две части вызывающий артефакт. Тут же валялся предохранительный колпачок ярко-желтого цвета. – Эва как разломал.

– Припечет, и ты так разломишь. Нерабочий, что ли?

– Хвощ пятый караван рубит, и у всех штыри нерабочие. Нешто у этих босяков глушилка есть?

– Знамо, есть. Штырь-вызов почти не бракуется. – Проводник из местных поковырял пальцем колпачок. – Знамо, глушилка. Стал быть, и глина не свистела.

– Тебе все знамо. – Конный рыцарь раздражался.

– Ну и чё?

– Ну и ничего. Покрошили народу да разошлись, арена по ним плачет. Небось уже в лесах грибочки собирают.

– Так и чё?

– А тебе всё понятно-знамо.

– Не всё, а только про глушилку.

– Ты скажи лучше, где они. Кто навел. И куда подевались. Ты ж местный, твою мать.

Чрезмерно бойкий проводник уже, видно, пожалел, что влез в разговор.

– Вы тута начальство, а наше дело что...

– Навели ведь, точно кто-то навел. Кто-то из ваших.

– Не обязательно. Могли просто оседлать дорогу и ждать.

– И вот так, ровно под вечер...

– Да отстань от него, Ладья. Тут плечо такое, что как раз под вечер получается. И телега, говорят, в ручей перевернулась. Это как, тоже Хвощ устроил? – Рыжий рыцарь, это был Андрей, перевернул труп лохматого разбойника.

Ладья что-то проворчал, раздражённо поводя мощными плечами, но спрашивать за убиенных надо было не с мужиков или охранников. Вот если бы до банды смогли добраться хоть несколько рыцарей, укрытых световой броней... Но где теперь искать этот сброд, куда они брызнули... Могли и вовсе разбежаться.

– Глянь-ка сюда. – Рыжий показал колотую рану. На шее, под волосами, она была почти невидима. – Добили раненого, нести не захотели. – Пристав поморщился.

– Своих и то режут... Нелюди.

Рыжий вытер испачканную руку о траву.

– А Хвощ, он как... Всегда раненых добивает?

– Нет, – помотал головой пристав. – Был случай, он долго больных тащил. Дней десять вез, пока в сторожке не пристроил. Лесник потом рассказывал.

– Взяли их в той сторожке?

– Лесник сразу побоялся доносить. Вернутся ведь, да и зарежут. Один из тех душегубов снова в банду ушел. Другой помаялся и помер.

– На сырье забрали? – влез с вопросом Митька.

– Кому он нужен, не повешенный же. Сам помер. Там и закопали, возле сторожки.

Сочно вминая мох, пристав подошел к безжизненному телу разбойника. Труп уже окоченел.

– Что ж этого не взяли? Даже добили.

– Может, у него с Хвощом какая ссора вышла? Или знал чего лишнее?

– Лошадей в банде нет, – уверенно сказал Андрей. – Оттого Хвощ и лютует. Народу лихого много, а лошадей нет.

Холеный рыцарь поправил световой доспех и оживился.

– Но тогда... Они должны быть где-то совсем рядом.

Пристав кивнул.

– До настоящих лесов отсюда пеши не добраться. Не за один день.

Тарас домусолил занятия и вышел из Колледжа в уличную сутолочь. Мимо катились людские волны, ехали экипажи, сновали на двухколёсах ребятишки. Тарас попытался стряхнуть всё время наползавшую сонную одурь. И снова это как будто удалось.

Нужны были деньги.

Кое-что ещё можно было предпринять. Чему-то в Колледже научили. Тут, главное, нельзя жаловаться. Впустить в такое проклятие другого человека, будь он хоть трижды маг – это самоубийство. Только если кровная родня. Или очень близок по духу, цветного, например. Малейшее зло, неприязнь, колебание... Просто подумает парень, на хрена мне твои проблемы, своих по горло, чуть-чуть в эту сторону подумает – и достаточно. Лопнет провал, как воздушный шарик лопается, и сразу кранты. Сердце откажет, в мозге сосудик разорвётся, тромб, что угодно. Так что бакалавру здесь не пожалуешься. И декану не пожалуешься. И даже ректору. Поплакаться можно, помочь не успеют. Как пороховой заряд с часами, есть такие, под стену подкладывают. Пока стоит, вроде ничего, тикают часы и тикают, а как попробуешь снять... Тут только самому. Пока не дотикало. Либо к маме родной, она зла не пожелает. А мама у него в магии, конечно, не очень. Вот сестрёнка помогла бы, но к ней не пропустят. Да и поздно, осталось всего несколько дней. Надо самому. Попробовать хотя бы. Попытаться...