Пару раз в залу заглядывали слуги, сообщали, что бояре собрались. Но царь только отмахивался от них. Под конец не выдержал и приказал позвать воеводу.

— Вот что, Афанасий Никитич, — обратился он к мужчине сорока пяти лет с окладистой бородой и редкими нитями седины, — совещание у меня тут важное будет. Выстави-ка своих молодцев покрепче у залы тронной, где бояре сейчас сидят, да подопри двери чем крепким, чтобы никто выйти не мог.

— А коли возмущаться начнут? — прогудел воевода. — Что моим людям ответствовать?

— Скажут, мол, приказ царский. Вздумалось мне так по причине настроения неважного, поднятия не с той ноги да снегопада необычайного. Царь я, или не царь?

— Царь, царь, — хором заверили его присутствующие.

— А раз царь, так исполнять, — рявкнул Елизар Елисеевич.

Воевода поклонился и отправился запирать бояр в тронной зале.

Патриарх пришел где-то через час. Оно и понятно. Пока посыльный царевича нашел да отцову волю объявил, пока они до слободы добрались да к преподобному допущены были, пока тот собрался. Можно сказать, быстро обернулись. Из тронной залы доносился недовольный ропот. Бояре возмущались все громче и громче, что царь их, мужей седобородых, почтенных, запер, аки мальцов неразумных, по нужде и то не отлучиться. Впрочем, едва Елизару Елисеевичу доложили о последнем, он распорядился поставить в зал пару ведер. Чай женщин нет, стесняться слугам народным некого. Не сказать, что бояре остались довольны таким решением, но дальше возмущаться не рискнули. Кто знает, что еще в голову царскую придет. Еще прикажет всех в поруб отправить. Вот уж точно не с той ноги государь ноне встал. Да еще царица, наверное, не приветила, улыбкой не одарила. Да и колдун энтот с утра пораньше заявился. Надо ли говорить, что Кощей был признан главной причиной боярских проблем.

— Звал, государе, — патриарх перекрестил собравшихся, после чего, не дожидаясь особого приглашения, расположился на диванчике, пристроив свой посох у стены.

— Звал, — царь перекрестился на патриарший крест. — Беда у нас, Феофил. Большая беда. Пришла, когда не ждали, откуда — не ведаем. Ну да Константин тебе сейчас все подробно расскажет. Он на границе был, где все началось, своими глазами все видел.

— Что, раб Божий Константине, — грозно посмотрел на него патриарх, — опять колдовство?

— Не знаю, Святейший, — Кощей приступил к рассказу.

По мере изложения событий Феофил хмурился все больше, а кулаки его сжимались все сильнее. Всем стало не по себе. Патриарх был мужчиной крупным, ушедшим в монастырь после ранения, полученного в молодости в одном из боев с басурманами, после которого не смог владеть оружием. Зато быстро освоился с жизнью монастырской, после чего началось его продвижение в иерархии. После смерти предыдущего патриарха выбор пал на сравнительно молодого — только недавно шестой десяток разменял, епископа Новоградского Феофила. Стоило отметить, что всех военных навыков за годы жизни в служении мужчина не растерял. И патриарший посох мог оказаться в его руках страшным оружием. Да и благословить он мог только так, приложив крестом по голове от всей милости Божией.

— Со свадьбами я подумаю, неделя до поста осталась, объявим уж поминовение каких-нибудь святых, али за веру невинно убиенных, прикажу молебны читать заупокойные, — преподобный скомкал бороду, что выдавало волнение. — А вот с остальным даже не знаю, как и быть. Пошлю, конечно, монахов по кабакам, дабы те с кабатчиками пошептались. Вдруг кому да и продали новинку какую диковинную. Мол, потравитель завелся, признайся лучше сейчас, как на духу, а то потом поволокут под белы рученьки к царю на суд и расправу.

— Должно помочь, — решил царь.

— Тут главное, чтобы огласки лишней не возникло, — остудил их пыл Кощей. — Вы только представьте, что будет, если кто-то случайно проговориться. Пусть даже с женой поделиться.

— Да на утро город кипеть будет, — понимающе поддержала колдуна царица. — Всех, кто дома медовуху или вино делают, хорошо, если в тюрьму или поруб потащат, а то и вовсе сами наказать решат, что дурман подмешивают. Так что не хороша идея. Вот если кто на исповеди проговориться, тут дело иное.

— Но сие есть дело тайное между человеком и Богом, — покачал головой Феофил.

— Святейший, — устало посмотрел на него Кощей, — не думаю, что Господь осудит, коли священнослужители доверят эту тайну вам. Нам надо знать не кто покупал, а у кого покупал. Кто, это не так и важно. Я и без того всех кабатчиков да самогонщиков в Городце знаю, — Елизар ехидно усмехнулся, но от комментариев воздержался. — Кто подаст раз странное вино, да после поостережется, а кому все равно, лишь бы деньги несли. Да еще и завлекать начнет, мол, вино не простое, а с эффектом. Если надо — сам всех обойду да допрошу. Но то время, а у нас его до поста, да сам пост, а на Рождество, сами представьте, что тут начнется.

Феофил задумался. Лишь что-то тихо бормотал, да перебирал подвешенные к поясу четки. Потом осмотрел присутствующих, и только после этого произнес.

— Что ж, раз дело такое, буду сообщать. Но только имена тех, кто отраву сию продавал. Имена же тех, кто купил ее, в тайне сохраню.

— И на том благодарствуем, — молвил царь. Костя молча склонил голову.

После этого патриарх благословил присутствующих и удалился. Костя тоже распрощался с царем да царицей, решив сначала наведаться домой и пообедать, а после пройтись по кабакам. Пить не обязательно, а вот поговорить с хозяевами не помешает. Хотя бы предупредить, что кто-то хочет жителей Городца с ума свести, а кто и с какой целью — то пока не ведомо.

— Нечисть, — тихо скулил мужчина, — черти кругом, черти. Спасайся, красавица, может, не тронут тебя. Вон, вон, трезубцем замахивается, морду поросячью скалит.

Василиса осторожно взяла мужчину за руку, послушала пульс. Тот зашкаливал. Давление бы измерить, но чего нет, того нет. И почему она в медтехнику поленилась зайти. Ведь собиралась купить себе для работы тонометр. Нет, сначала решила канцелярщину домой занести. Вот и мучайся теперь.

Но все это пронеслось в голове девушки даже не мыслью, скорее ощущением. Руки действовали привычно. Заглянуть в глаза, осмотреть кожные покровы, слизистую. Уговорить мужика открыть рот оказалось сродни подвигу, но она с этим справилась. Хотя перегар, которым на нее дохнули, заставил сомневаться в надобности процедуры.

Яга наблюдала за девушкой, но в процесс осмотра не вмешивалась. Иногда возникала мысль, что ей и вовсе достаточно мельком на пациента посмотреть, и диагноз готов. Из-за этого Василисе казалось, что она сдает какой-то экзамен.

— Медовуху, после которой его так торкнуло, принесли? — поинтересовалась юная лекарка у собутыльников.

— А надо было? — удивились мужики.

— Нет, блин, самим надо было выпить, — буркнула девушка. — Разумеется надо. Или я должна его поить всем и от всего? Так и отравить не долго, милостивее пристукнуть сразу, если лучше не станет.

Мужики потупились, потом решились.

— Это мы мигом, — и скрылись за дверью.

— Что скажешь? — когда девушка закончила с осмотром, равнодушно произнесла Яга.

— Отравление психотропными веществами, — вздохнула Василиса. Потом перевела на более привычное для женщины. — Подмешали что-то в медовуху. То ли мухоморы, то ли еще какую дрянь, которая галлюцинации вызывает.

— Ну, это и без того видно, — отмахнулась старушка, — я о другом. Что ты обо всей этой ситуации скажешь?

— Я бы сказала, что те, кто за этим стоят, делают это не просто так, — девушка посмотрела на подвывающего от ужаса мужика, убедилась, что лужу он им не напустит, после чего прошлась по свободному пространству сараюшки. Шестое чувство подсказывало, что пациентов скоро прибавится. — Одно дело — добавить подобную отраву в питье сильными мира сего. В нашем случае — боярам а то и царю. Но злодей предпочел продавать свое зелье по кабакам. Значит, он хочет посеять в городе панику и отвлечь внимание от чего-то действительно важного.