— Я взяла материалы на анализ ДНК — продолжает она: — на всякий случай. Однако все, что я пока могу сказать — это японец, примерно около сорока или пятидесяти лет. Худощавый. На теле имеется татуировка в виде карпа кои на предплечье, подобного рода татуировки были популярны в южном Китае в начале прошлого века. Шрамы по всему телу. На предплечьях и голенях — синяки, судя по всему — от пластиковых стяжек. Причину смерти установить без вскрытия трудно, но судя по состоянию губ, гортани и шеи — асфиксия. Странгуляционной борозды на шее нет, так что предполагаю пластиковый пакет на голове, либо противогаз. Или, например — туго перетянутый кляп во рту и перекрытый нос.

— Так он в возрасте. А вчера ты говорила — «мальчик» — справедливо замечаю я.

— Ну… кто скажет, что это девочка — пусть первым кинет в меня камень — отвечает она: — и вчера я его из пакета еще не доставала. Видела, что небольшой, телосложение скорее мужское, вот и предположила, что мальчик. Ошиблась. Ты все еще будешь фиксироваться на моих ошибках? Или это твой способ найти предлог, чтобы опять меня наказать? — она бросает на меня лукавый взгляд. Чертова эрекция на три часа. Нисколько не помогает тот факт, что халатик спереди распахнут, а так как она сидит по-турецки, то мне все видно «до самой Небраски» — как выразилась Шэрон Стоун после знаменитой сцены с закидыванием ноги на ногу в «Основном Инстинкте».

— Я так полагаю, что предлоги отныне нам не нужны — возвращаю я ей такой же взгляд: — и я бы с удовольствием повалял тебя прямо на столе, ткнув лицом в твои бумаги и дав почувствовать твое место в пищевой цепочке, но прямо сейчас не время. — делаю шаг вперед. Подтягиваю еще одно кресло на колесиках и сажусь напротив. Бьянка тут же расплетает свои ноги и кладет их мне на колени. Ее неутомимые пальчики на ступнях тут же находят себе занятие, и я вздыхаю. Нет, приятно. Даже чертовски приятно. Но отвлекает. Если я так и буду… а, к черту. Я кладу руку на гладкую кожу и начинаю поглаживать подъем ступни, лодыжки, прохожу пальцем между ее пальцами на ножках…

— Мне очень жаль — выдает Бьянка немного охрипшим голосом: — я не нашла ничего. У нас в холодильнике по-прежнему Джон Доу. И если ты сможешь…

— Давай я сам посмотрю — говорю я и с сожалением ощущаю, как ее ножки убираются из зоны боевых действий. Вот так решимости здоровый цвет хиреет под налетом мысли бледным, сказал бы Шекспир. Я скажу так — жаль. Но на самом деле Шизука скоро очнется, а мне нужна вся фоновая информация о том, кого она убила и зачем она это сделала. Тогда у меня на руках будут козыри, а не бутор, как сейчас. А пальчики на ногах у Кексика — подождут.

— Пошли — она встает и засовывает ноги в теплые тапочки, что я немедленно одобряю. Такие ножки должны быть в тепле. Или в моих руках. Или на моем теле. Так, все, Кента, фу немедленно. Отставить объективизировать Бьянку, у нас дела.

Иду за ней, отслеживая как покачиваются ее бедра под белым халатом. Мысль о том, что сейчас увижу первую работу своей ученицы нисколько меня не вдохновляет. Все же я не поехавший на почве «тварь я дрожащая или право имею». Отношение к убийствам у меня сугубо утилитарное и прагматическое — без лишнего морализаторства и гипертрофированной гуманности «каждая жизнь бесценна», но и без ненужной кровожадности «убивать, чтобы чувствовать, что ты жив», как у Гаары Песчаного. Потому никакого трепета и сентиментальности прямо сейчас я не испытываю. Убила и убила. Важно — зачем. Почему. Какие мотивы подвинули ее на это действие. Если я буду это знать, то я смогу предсказать… смоделировать. Может даже — исправить. Да, надежды юношей питают, угу…

Бьянка щелкает выключателем на стене, открывает обшитую жестью дверь и холодный пар стелется по полу. Входим. Холодильная камера здесь небольшая, места впритык. На полке у стены — лежит тело. Действительно японец, действительно не такой уж молодой. Но не это приковывает мой взгляд. Скулы, разрез глаз, нос — вот что привлекает меня сразу. Перевожу взгляд на Бьянку. Та переминается с ноги на ногу и запахивает свой лабораторный халат.

— Ты и правда не видишь? — спрашиваю я у нее: — посмотри на его лицо.

— Что? Лицо как лицо, в базе данных нарушителей не содержится. Я даже базу данных банковской системы кредитной истории и общую базу сдачи спортивного инвентаря в прокат прошерстила. Никаких совпадений. — отвечает Бьянка и изо рта у нее идет пар.

— Все ясно — говорю я: — это у тебя из-за твоих социальных проблем. У тебя вообще с эмпатией трудно, а эмпатия в том числе означает распознание эмоций невербальным способом, а значит — умение читать лица. Посмотри внимательней… — я подношу ладонь ко лбу тела, изображая челку: — представь что это черные волосы. А теперь одень его в школьную форму — мысленно, конечно и …

— Погоди-ка… — хмурится она: — постой… нет, все равно не понимаю.

— Этот человек — вылитая Шизука. Только в мужском теле. Это ее отец. Или старший брат. Дядя. Ближайший родственник.

— Комплекс Электры. И Эдипов сразу же. В зависимости от того, кем она сама себя считает — кивает Бьянка: — давай пойдем уже отсюда, у меня ноги мерзнут.

И мы возвращаемся в зал, гостиную и заодно столовую, лабораторию и рабочую комнату Логова Злодейки.

— Значит надо искать от самой Шизуки — говорю я, присаживаясь за соседний монитор: — социальные сети и все такое. В конце концов ее и жертву связывают какие-то тесные связи.

— Странно… — бормочет Бьянка: — очень странно.

— Что именно? — я начинаю поиск в сети, вбивая ключевые слова.

— То, что у твоей одноклассницы нет аккаунта в социальных сетях. Нигде. Ни в Микуси, ни в Инстаграмм, я уже не говорю о твиттере или фейсбук. И вообще — вот сайт твоей бывшей школы, пароль мне Красный Лотос подкинул, так в базе данных никаких сведений о том, где она училась за год до этого. Она как будто из воздуха появилась.

— И чего странного? Она только год с нами учится. — отвечаю я, продолжая поиски.

— То, что обычно в таких файлах указаны предыдущие школы, а тут — только дата рождения и место. Сасебо, Нагасаки.

— Нагасаки — это плохо. Там, наверное, фон радиоактивный… вот и мутировала в школьницу-убийцу — хмыкаю я.

— Мне трудно понимать твой сарказм — отвечает Бьянка: — у меня сложности с эмпатией. Ты уж будь так добр, поясняй, когда ты серьезно говоришь, а когда — нет. Я ведь могу поверить в то, что ты и правда так считаешь… так, а тут еще интересней. Отсутствуют данные по ее родителям! Только опекун, некий Сатомо Хирагава. Хм. И его адрес — отличается от ее адреса, тут написано, что проживает одна. Обычная практика в старшей школе, если далеко от дома, но все же… и вот ее адрес. Выезжаем на место?

— А тут кто за ней присмотрит? — задаюсь я вопросом. Бьянка поправляет очки средним пальцем, и я теряюсь в догадках, то ли это жест, намекающий на секс, то ли она так выражает свое отношение к моему интеллекту, то ли ей так удобно.

— Сейчас Рыжик приедет, она собак выгуливала — поясняет она: — от них вонь везде и они жрут что ни попадя. Вернее — жуют, но от этого не легче. Который Доберман — тот едва удара током не получил, жрал кабель под напряжением. Едва пополам не перекусил. Ты вот мне скажи, чего ты задумал? В смысле — с ней делать? Отпускать ее не вариант.

— Смотри — я кладу на стол нож Шизуки: — что ты видишь?

— Нож — отвечает Бьянка: — хорошо, что кровь вытер.

— Это даже не нож. Это скорее кинжал… — говорю я: — такие вот в свое время называли шанхайскими боевыми ножами, а если по науке — то боевым кинжалом Фенберна-Сайкса. Или, если попроще — кинжал коммандос. Переточенные из винтовочных штыков, обоюдоострые и идеальные для той работы, которую подразумевает нож для британских коммандос. Снять часового, воткнув его сзади в горло или в почку, или в ключичную ямочку, и — повернуть. Нож с более широким лезвием и односторонней заточкой, так удобный для хозяйства, с этим может и не справиться. Этот нож предназначен не для того, чтобы нарезать хлеб или рыбу, им трудно сделать сашими или разделать тушу, он с трудом годится для хозяйственных задач. Он предназначен для одного — убивать.