Хорошо, думаю я, приди уже в себя. Ты только что нарвался на неприятности на ровном месте, просто потому что хотелось рискнуть, хапнуть адреналина, пожить на грани, быть как Сэм, Сиддхартха, который поставил свое тело и жизнь на кон. Испугал девушку, которую считаешь своим другом, едва не убил алкогольного самурая, которого, конечно, добропорядочным гражданином не назовешь, но и умирать в луже своей мочи, пытаясь вдохнуть воздуха с перебитой трахеей — вряд ли заслуживает.

— Спасибо — говорю я, поворачиваясь к Томоко и вижу в ее глазах облегчение.

— Хорошо, что ты вернулся — говорит она: — я уж думала…

— Спасибо, что помогла мне — отвечаю я и глажу ее по плечу: — давай я закончу тут и …

— Не надо! — округляет глаза она: — не надо… заканчивать его.

— И в мыслях не было. — я наклоняюсь и некоторое время изучаю алкогольного самурая. Так и есть — дрыхнет. Запомните детки, если вы хорошенечко наваляли люлей пьяному дядечке — то он скорее всего заснет. Да, вот так, со сломанной рукой и, скорее всего — с сотрясением мозга. И с ножом в жопе — добавляет внутренний Зверь, но уже не так уверенно, как прежде. Он пытается отстоять свою точку зрения, мотивируя это тем, что если уж сказал — то надо делать, иначе на районе уважать не будут и вообще, чего нам стоит? Воткнуть так, чтобы кровью не истек, ну в самом деле… я мотаю головой, окончательно прогоняя темного попутчика. Переворачиваю его на бок, так, чтобы не захлебнулся своей рвотой, если она будет. Нахожу у него в кармане телефон и набираю сообщение в полицию. Потому как — замерзнет же к утру. Вытираю телефон и кладу ему в карман. Думаю о том, что падающий снег уже через двадцать минут скроет все следы. А еще о том, что надо бы узнать какие правила в этом самом «Медвежьем Кругу». Потому как я и Кента — мы — адреналиновые наркоманы и чего добру пропадать. Я встаю и мы с Томоко уходим из этого переулка со все еще мигающей лампой уличного фонаря.

— О чем ты думаешь? — спрашивает меня через некоторое время Томоко, снова прижимаясь к моей руке.

— Я думаю о том… — тут я собираюсь и стараюсь сделать свой голос как можно ниже и сдвинуть брови к переносице, сделав как можно более грозный и серьезный вид: — я думаю о том, что этому городу нужен герой!

— Герой? — сосредоточенно хмурит бровки Томоко. Я пожимаю плечами, чувствуя ее тепло.

— Ну или маньяк. Это зависит от точки зрения. — говорю я: — наверное так.

— Точно нужен?

— Ну… нужен, не нужен, но этот город его получит.

Сидя в ванной, я уныло разглядываю правую руку. У меня болит связка в локте, с внутренней стороны, боль привычная всем, кто хоть раз пробовал взять на бицепс больший вес, чем он может вытянуть. Связка с этой стороны тянется чрезвычайно легко, а заживает очень долго, если не давать руке покоя, то и месяца два болеть будет. Вот чем реальный мир отличается от комиксов, в реальности Ночной Мститель и Человек-Летучая Мышь после каждой своей вылазки валялся бы в ванной, разглядывая свои синяки и ссадины. И на следующую вылазку следующей же ночью нипочем не вышел бы, а если бы вышел — то двигался бы как Буратино, скованно и предсказуемо. Вот как я сейчас. И когда я успел себе связку потянуть? В тот момент было не до того, адреналин ударил в голову, а вот сейчас — откат и все болит. Особенно рука, да.

Оставляю руку в покое, аккуратно укладывая ее вдоль кромки ванны и стараясь не шипеть от боли. Расслабляюсь и поднимаю голову вверх, разглядывая светильник на потолке. Думаю о том, что, наверное, переборщил и вообще, что за ребячество, не хватало только в обтягивающее трико одеться и бегать ночью по городу, выкрикивая что-то о Силе Лунной Призмы. Адреналиновый откат — он такой. Начинаешь сомневаться, искать смыслы в происходящем, переживать о том, что наделал. Однако, поскольку я знаю как с этим справляться и принимаю ответственность за все решения, которые принял — то я и не грызу себя сам. В тот момент это было необходимо, все прошло довольно удачно, хотя было довольно рискованно. И да, необходимость выгуливать своего темного попутчика, выплескивать агрессию очень нужна и мне и Кенте. Потому что в последнее время я — вылитый хороший парень, а постоянное пребывание в этой роли всегда подразумевает компромиссы, сдерживание рефлексов и инстинктов, где-то наступить на горло собственной песне и как результат — накапливается фрустрация. В моем случае было нужно выправлять социальное положение Кенты из ужасного в приемлемое и комфортное, да и помочь окружающим хотелось, а в результате — вона как меня перекосило. Лекарство известно — больше тренировок в агрессивных видах спорта, физическая активность и иногда — разумный риск. Именно разумный! Прекратить порочную практику прыгать на нож мягким пузом. Ведь это все постепенное стравливание пара и агрессии как раз и нужно для того, чтобы сохранять голову холодной, а разум чистым, а не дергать тигра за усы.

— В ванне валяешься? — спрашивает меня Хината, что-то разыскивая на полке с шампунями, мылом и зубными щетками.

— Угу — отвечаю я машинально и только потом понимаю, что наличие моей любознательной сестренки в ванной комнате в тот момент, когда я лежу в горячей воде — как минимум необычно. И требует некоторого прояснения ситуации.

— А ты чего не спишь так поздно? — спрашиваю я вовсе не то, что хочу спросить. На самом деле мне хочется встать, закрыться полотенцем и спросить какого черта она тут делает, но первый порыв никогда не бывает верным. Во-первых, чего-то прятать от нее уже поздно, а такие вот движения покажут меня не с лучшей стороны. В конце концов я — старший брат и как таковой должен тут пример хладнокровия и рассудительности показывать. Было бы неплохо, конечно, еще и пример высокой морали и нравственности показать, но чего нет — того нет. Это ей пускай мама пример подает… хотя и там у меня есть определённые подозрения, уж больно в фривольные чулочки мама вечером в пятницу себя затягивает. А во-вторых, нам от народа прятать нечего, а поведение «ой стыдно!» — травму неокрепшей психике нанести может. Потому я не дергаюсь и продолжаю расслаблено лежать в горячей воде.

— Не спится чего-то — говорит Хината, усиленно делая вид, что ищет что-то на полке: — не видел мою жидкость для контактных линз?

— Ты контактные линзы носишь? — удивляюсь я: — у тебя же со зрением все в порядке…

— Это для косплея… — поясняет Хината: — у нас скоро будет фестиваль, мы с Айкой в кафе кошек-горничных официантками записались!

— Обалдеть — говорю я. Мой разум тщетно пытается связать три таких разных понятия как служащая в гостинице или богатом доме, работница предприятия общественного питания и млекопитающее семейства кошачьих отряда хищных. Получается с трудом. Я мотаю головой, выбрасывая из нее образы невероятных мутаций и социальных девиаций, которые могли бы привести к такому результату. Наверное, последствия утечки радиоактивных отходов под гостиницей с рестораном и зоомагазином.

— Нет, я спрашиваю, чего ты в ванной комнате делаешь. Видишь же, что я ванну принимаю.

— Пф! — фыркает Хината: — да что я там не видела! Мы с тобой вообще мылись вместе до определенного возраста! Меня Айка попросила сфотать!

— Что?!

— А что? Кстати, предлагаю сделку — деньги пополам. Только чур, сам все сфотаешь, у меня рука не поднимется. А то в прошлый раз я ей уже баклажан на кухне сфотографировала, так она опознала что это баклажан, представляешь?! Тысячу иен заплачу и одну встречу в кафе взаимозачетом.

— Все, иди отсюда! — делаю вид, что сейчас брызну в нее водой и она отступает за дверь. Приоткрывает и просовывает свою голову обратно.

— А откуда у тебя такие синяки на бедре? — спрашивает она: — опять с кем-то подрался?

— А ну! — я брызгаю в нее водой и она исчезает. Я остаюсь один, размышляя как так я забыл закрыть дверь в ванную комнату. А еще о том, что завтра надо будет в новостных сайтах поискать новость из разряда «избит и замерз до смерти, циничный убийца даже написал СМС в полицию!» и «детективы вышли на след циничного убийцы, это школьник!». А через некоторое время «мораторий на смертную казнь в отношении несовершеннолетних снят Верховным Судом Японии на судебном заседании по делу циничного убийцы». И конечно — «приговор приведен в исполнение, школьник-убийца брошен под асфальтоукладочный каток, повешен и сожжен, а пепел развеян над помойкой».