— Так и должно быть — отвечаю я: — чего тут переживать.

Я аккуратно наматываю бинт на костяшки. Такое, знаете, успокаивающее занятие, где-то даже медитативное. Слой за слоем, неторопливо, проверяя как улегся предыдущий слой — в этом есть свое прелесть. Такое же странное чувство успокоения и принятия, как когда ты точишь нож, например, или чистишь свое оружие после стрельб… как говорил один сержант — «если ты позаботишься о своем оружии — однажды и оно позаботиться о тебе». Здесь даже не важен результат, важен сам процесс. Как там у Лермонтова — задумчивый грузин на месть тебя ковал, на грозный бой точил черкес свободный… есть в таких вот действиях что-то ультимативно мужское, настоящее. Когда ты точишь свой кинжал, когда ты заглядываешь в ствол своего оружия, разглядывая нарезы на свету, когда ты наматываешь бинт на кулаки. Ритуал.

— Ты там долго еще? — бросает мне Дзинтаро. Он сбросил пиджак и крутит своей толстой шеей, разминаясь.

— Сейчас — отвечаю я, продолжая свое занятие и не ускорившись ни на йоту. Мы с Дзинтаро вдвоем стоим на пустой спортивной площадке, огороженной забором. Кстати, я дал парочку бинтов и Дзинтаро — чтобы не было подозрений в нечестной игре. Дзинтаро их выбросил, вон, в углу площадки лежат. Невежливо с его стороны, они денег стоят. Не то, чтобы больших, но у меня сейчас каждая иена на счету, мне в выходные опять сестренку выгуливать по торговому центру. Хотя сегодня с утра она какая-то непривычно тихая сидела и даже взгляда на меня не поднимала. Растет, наверное.

— Грр… — выдыхает мой соперник и несколько раз попрыгивает на месте, крутит плечами: — все-таки ты тормоз, Кента. И девка у тебя шлюха.

— Вот охота тебе сейчас на личности переходить. — отвечаю я, заканчивая с бинтами: — все, я готов. Начали?

— Я давно готов. Начали — Дзинтаро поднимает руки и делает шаг вперед.

Флэшбэк

На перемене я снова подошел к Дзинтаро и попросил его поговорить наедине. Мы с ним вышли в коридор, а потом — на лестницу, которая вела на крышу. На двери, которая вела на крышу — висел здоровенный тяжелый замок, мы встали внизу, у основания лестницы.

— Ну, чего тебе? — спросил Дзинтаро. Он был недоволен тем, что я его вызвал куда-то, он был недоволен тем, что я все еще хожу с перебинтованной рукой, он был недоволен самим фактом моего существования. Надо сказать, что это было взаимно, я тоже не фанат его наличия в этой вселенной, но вынужден принимать это как факт.

— У меня рука пришла в норму. — оповещаю его я.

— Ну и хорошо — говорит он: — пришла значит тебе пора получить звездюлей.

— Есть предложение — говорю я: — давай сделаем это вдвоем. Один на один и никаких зрителей. Сегодня после школы.

— Чего это? — настороженно спрашивает он.

— Мы же не гладиаторы — шоу из этого устраивать — говорю я: — а может всякое произойти. Случайность какая… опять. — говоря так, я играю ему на руку. В прошлый раз он так и не понял, что произошло и убедил себя, что это была случайность. Но все же, Дзинтаро не новичок в драке и где-то внутри он понимал, что таких случайностей не бывает. И, несмотря на то, что он уже выстроил внутри себя свою позицию «Кента — слабак, ему просто повезло, а сейчас я ему наваляю» — на глубинном уровне он чувствовал опасность. Тем более после нокаута — такие вещи бесследно для психики не проходят. Конечно, он просто вынужден был поднять себя и бросить мне вызов снова — потому что иначе он бы упал на социальное дно нашего класса. Если бы на самом деле у него был выбор — я думаю, что он бы предпочел со мной не связываться. Если бы мог отойти в сторону и сделать вид, что ничего не произошло и все забыли про досадный инцидент с Томоко и с Кентой — он бы так и сделал.

К сожалению, социальная динамика в школе так не работает. Тут уж нужна определенность — лидеру дали люлей, значит лидер — лох. Минус пункты социального рейтинга и дело времени, когда другие шавки начнут на него ногу задирать. Тут и до социальной смерти в глазах других недолго — то, что получила Томоко в результате всего этого непотребства. Она вроде как и есть, но в то же самое время — ее нет ни для кого. Ее не замечают, с ней не здороваются, не обсуждают последние новости и сплетни и особенно грустно, что с ней не общается даже ее бывшие подружки. Хотя… какие они после этого подружки. Все боятся, что эта аура парии, остракизма и падения — заразна. Что ты вот обратишь на нее внимание, а потом раз — и ты тоже отверженный. Причем эти вот движения происходят не потому, что девочки и мальчики у нас в классе подлые твари и коварные интриганы, которые любят видеть страдания окружающих и с удовольствием травят кого могут. Нет, хотя привкус удовольствия со стороны некоторых девочек я точно вижу. Но в основном ими управляет страх. Они боятся. Боятся, что с ними поступят так же. Боятся коллектива, стада, — при том, что являются его частью. Как там — коллективное бессознательное. Толпа.

И Дзинтаро, несмотря на все его мускулы, спортивные достижения и друзей — тоже боится. Боится мнения толпы, боится, что она его раздавит. Вся эта безобразная сцена в кладовке спортивного инвентаря произошла по стечению факторов, которые не оставили ему выбора — из-за его страха. Он был раздосадован тем, что у Томоко есть такие вот фото (хотя их сделал ее бывший — ему-то какое дело?) и тем более, что их выложили в общий чат класса — а это уже вызов. То есть, если бы просто он знал об этом — думаю ничего страшного бы не было. А его ткнули в эти фото, то есть вынудили его реагировать. «Эй, ты же крутой чел, а твоя девушка — шлюха, оказывается. Неужели ты это ей спустишь?» И если бы он не боялся мнения своих же друзей — он бы сказал: — «Да. И вообще это не ваше собачье дело». Но сказать так он не может — он не может позволить себе показаться слабым. Ему нужно было играть на повышение. Отсюда демонстративный вызов Томоко в кладовку, чтобы вы присутствовали. Если бы Томоко не пришла — он бы руками развел, дескать, видели — боится она меня. Ну, пару раз сказал бы ей что в школе и все. Изобразил бы бурную деятельность. Но тут у Томоко включается лампочка «я плохая, пусть они все меня накажут, убьют, изнасилуют, сделают что угодно, потому что я недостойна жить» — и она приходит в эту злополучную кладовку. И тут уже у него не остается иных вариантов, как повышать ставки, унижая ее перед всеми. А коллективное бессознательное накручивает атмосферу и если бы не мое выступление — могло бы закончиться плохо. Для всех. Для Томоко — понятно почему. В такой ситуации можно легко и до смерти человека замучить, были прецеденты. Подростки жестоки как раз именно, потому что они боятся.

А для Дзинтаро — потому что в наше время у всех есть мобильники и камеры на них, и кто-то это точно снимал. И такая вот толпа подростков долго молчать не будет. Со всеми вытекающими. Когда я говорил Томоко, что она может убить — и ей ничего не будет за это — я преувеличил. Конечно будет. Существуют и тюрьмы для несовершеннолетних преступников и ответственность за тяжкие преступления. Просто одно дело если она ткнет насильника отверткой и другое дело — когда вот так замучают девушку толпой. Так что Дзинтаро должен мне спасибо сказать, а он вместо это на меня зуб имеет… хотя, опять-таки — он, может быть, и сказал бы спасибо, но его реноме требует взять реванш. Дзинтаро действует не сам. Он все еще не в состоянии действовать и мыслить самостоятельно, вне коллектива. Им управляет страх. А значит мое предложение устроить разборку вне школы, без свидетелей — ему понравится. В том случае, если он проиграет — меньше будет свидетелей позора и можно будет это как-то обыграть. Конечно, раньше он бы на такое не пошел, но один нокаут в активе — заставляет его задуматься. Тем более, что глубоко внутри он не так уверен, было ли это случайностью.

— Хорошо — бурчит Дзинаро: — один на один после школы. Без свидетелей.