— Не обязательно быть номер один — вздыхает она в темноте, и я чувствую, как ее голова касается моего плеча и устраивается там поудобнее: — иногда достаточно просто быть.

— Зная тебя — уверен, что такого отношения хватит ненадолго — улыбаюсь я в темноту: — очень уж быстро ты захочешь замок и своего ездового дракона, а также чтобы все королевства вокруг приносили тебе дары…

— Если быть, то королевой — отвечает мне темнота, устроившаяся у меня на плече: — спасибо тебе за все, Кента. Пожалуй, я готова к переходу в другой мир. Вот посидим еще немного… а потом воздух кончится. Умирать от избытка углекислого газа не так страшно, мы просто заснем.

— Спокойной ночи, Натсуми-тян.

— Не смешно. Не смей так говорить… воздуха еще полно… наверное. И… Кента-кун?

— Да?

— Спокойной ночи. Хорошего перерождения… мне будет тебя не хватать.

— И мне тебя…

Когда Натсуми открывает глаза, то видит знакомое лицо. Мое лицо. Все это время я сидел рядом и ждал, когда затрепещут ее ресницы и поднимутся веки… когда она сможет сфокусировать взгляд и понять, вспомнить, осознать…

— Кента? — говорит она: — где это я? Что… — она окидывает взглядом окружающее.

— С новой жизнью тебя — говорю я: — Бартам прекрасен в это время года. Говорят, что именно поздним летом жители города зажигают летающие фонари в честь девушки, которая пришла из другого мира и спасла человечество от драконов. Фонари летят над площадями с фонтанами, над торговыми рядами, где продаются специи из далеких стран, а торговцы с эбеновой кожей и гортанными голосами призывают купить их товар, над опустевшими лавками работорговцев, над Аллей Героев, особенно замечательно в это время года. Над мраморными анфиладами и балконами дворца бывшего Императора, где сейчас заседает Сенат, над портом, где собрались флаги со всех концов Ойкумены, над людьми, которые провожают летающие огоньки взглядами. Купцы из всех стран съезжаются на фестиваль в честь героини, чтобы предложить жителям Бартама лучшие угощения и наряды и нет зрелища прекрасней, чем юные девы, чьи улыбки случайным прохожим похожи на перламутровых рыбок, что плескаются в прудах Императорского дворца…

— Что?! — Натсуми откидывает одеяло и подбегает к окну, выглядывает в него и оседает на пол. Я вскакиваю и успеваю подхватить ее до того, как она растечется по холодному полу, подхватываю ее на руки и кладу обратно в постель.

— Ты… ты… ты! — она тычет в меня пальцем: — как ты мог вообще! Я тебя ненавижу!

— Правда? — спрашиваю я ее, закрывая одеялом и аккуратно подоткнув его по краям: — действительно ненавидишь?

Она закрывает глаза и вздыхает. Молчит. Чтобы снова открыть глаза ей понадобилось больше минуты — я засекаю время, пока ее ресницы снова не задрожат.

— Нет — наконец говорит она: — удивительно, но я не могу испытывать ненависть к тебе. И все же ты скотина. Ты меня перепугал до чертиков! Я чуть не поверила, что мы перенеслись в другой мир! Ты обманул меня!

— Я? Ну нет. Я всего лишь сказал, что Бартам — прекрасен в это время года и это наверняка так и есть. А еще я поздравил тебя с новой жизнью… и это тоже так и есть.

— Но… как ты все это сделал? Я поверила… землетрясение?!

— Мощные динамики, установленные рядом с лифтом. Грохот и немного пыли, впрыснутой в кабинку лифта, выключенное электричество… этого было достаточно. СМС-сообщения о землетрясении… глушилка сигнала сотовой сети, установленная на этаже. И да… выходные же, а здание на отшибе. Мы попросили, чтобы никто нас не беспокоил. В конце? Немного усыпляющего газа… парочку баллонов передала Бьянка. Ну и конечно же — мое непередаваемое актерское мастерство. Скажи-ка, ведь никто не сумеет так убедительно сыграть «нам всем конец» как я?

— Ты был отвратителен. — качает головой Натсуми: — никто так не умирает. Все умирают как я. И … пожалуйста, обними меня… — я сажусь на кровать и обнимаю ее. Она затихает в моих объятиях.

— Извини меня — говорит она мне в плечо: — я поняла, что ты хотел сказать.

— Да? И что же? — пытаюсь поднять одну бровь, как это делает мама, но усилия пропадают втуне — все равно Натсуми утыкается лбом мне в плечо и не может оценить мое сценическое мастерство.

— … что каждая жизнь имеет свою ценность. И что каждый из нас умрет, а жизнь — это сумма мгновений и каждое мгновение надо ценить… надо прожить. И чтобы я прекратила ныть и … использовать других людей, а просто прожила свою жизнь, сколько бы ее там не осталось… — говорит Натсуми: — может быть еще ты намекал на то, что «надо заниматься сексом с Кентой, пока есть возможность», но это я не поняла до конца. Наверное, я слишком глупая…

— Вот же… а я то затеял это все, как раз чтобы донести именно это… наверное придется повторить… — сокрушаюсь я.

— Не вздумай! — предупреждает меня она, не разрывая объятий и все еще крепко прижимая меня к себе: — никаких повторить! Мне достаточно…

— Ну… если ты так считаешь, то кто я такой…

— Ты еще хуже Зрячего — утверждает она, вжимая свое лицо мне в плечо: — еще хуже. Я знаю, что ты меня обманул, что все подстроил, что я испытала худшие два часа в своей жизни и все благодаря тебе! Но… почему-то я не могу на тебя сердится.

— Это все гормоны, дорогая. Сперва ты поверила, что умираешь… а потом — оказалось, что ты жива. Выброс гормонов, нейромедиаторов и черт знает чего еще — кратковременная эйфория, а тут я рядом, знакомое лицо. Подсознание крепок связывает пережитое со мной… мне просто достаточно оказаться рядом, когда ты открыла глаза… — отвечаю я.

— И зачем ты все это мне говоришь? — спрашивает она, наконец немного отстранившись: — ты бы мог и промолчать… ты сам развенчиваешь свою сказку.

— Ну нет. Мне чужих заслуг не надо, это раз. А во-вторых — чтобы показать тебе, как это действует. Даже если ты знаешь, как именно это действует и что тебя обманывают — ты ничего не можешь с собой поделать. Вот ты — знаешь, что ситуация была создана искусственно, что никакого землетрясения не было — но ты все равно испытываешь то, что испытываешь. Ты не можешь убрать гормоны из своей крови. К сожалению, это работает именно так, независимо от нашего холодного, рационального мышления… и вынужден тебя разочаровать, такого мышления у человека нет вовсе.

— Ты хочешь сказать… что я зря так обижалась на маму все это время? — задумывается Натсуми: — что у нее, по сути, не было выбора?

— Вот чему не устаю поражаться — так это твоему уровню интеллекта. Ты невероятно умна и очень быстро заглядываешь в самые глубины… — качаю я головой: — правда это же является и недостатком… впрочем об этом позже. А сейчас я беззастенчиво использую остатки гормонов в твоей крови, чтобы закрепить твое отношение к нам… и оставить приятное послевкусие… ах, да, а еще — отпраздновать. Ничто так не бодрит, как близость смерти, нэ?

— Что? Праздник? — спрашивает она, но я уже встал и сделал шаг назад. Дверь в комнату открывается и где-то далеко, фоном — звучит музыка. Нет, не фанфары — спокойная музыка, флейта Просветленного, именно этот звук должно быть и слышал Гаутама, сидя под деревом в долине Бодхи… в открытую дверь входит Томоко, она несет торт со свечами, за ней — Наоми, Шизука, Мико, Бьянка и Рыжик, Сора-тян со своим неизменным боккеном, Косум и конечно Мидори.

— Натсуми-тян! — громко говорит Томоко, держа торт перед собой: — я всегда восхищалась тобой! Ты всегда была чем-то недосягаемым… а я хотела уметь так разговаривать с людьми, как ты, хотела быть хоть чуточку похожей на тебя! Правда я думала, что ты — холодная стерва, прости меня, Натсуми-тян. Но сегодня я поняла, что ты — такая же как мы все. И что тебе тоже нужны друзья. Спасибо тебе за это знание! И … поздравляю с началом новой жизни! — она оглядывается по сторонам и делает шаг назад. Вперед выступает Наоми, наша староста, она в обычном летнем платье, в руках она держит разноцветный цилиндр хлопушки, на голове у нее — картонный разрисованный конус с надписью «С днем рождения!».