Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Здравствуйте! — вышедшая на сцену девушка смущенно улыбается в зал и кланяется. Ага, думаю я, вот уже ты не такая смелая. Одно дело с места мне кричать и совершенно другое — вот тут со мною стоять. Ничего личного, тут простое выживание — мне нужен контроль над нарративом, а ты тут мне мешаешь. Как там у О Генри — Боливар не вынесет двоих. А потому я сейчас напихаю тебе полную жопу огурцов (фигурально выражаясь) и отпущу назад с миром и позором. А ты потом молчать будешь. А я лекцию часа на два задвину и за это время как раз обед будет, меня потеряют и найдут. Все. Вот такой у меня план, мистер Фикс.

— Пожалуйста, представьтесь. — говорю я, делая жест рукой, мол проходи на середину сцены, Стенька Разин ты наша, сарынь на кичку, все дела.

— Меня зовут Масуда Киоко. Я менеджер по продажам! — кланяется Стенька Разин. Отлично, думаю я, пока все идет по плану. Следующий момент — подготовка сцены к казни Степана Разина, насколько я помню его четвертовали. Что же, не будем отходить от канона истории и четвертуем эту симпатичную высокую девушку. Да, кстати, местный Стенька Разин, она же Масуда Киоко — привлекательная молодая девушка, я затрудняюсь определить сколько ей лет, выглядит очень молодо, как и все — одета в серый костюм, на ногах — туфли-лодочки, под пиджаком — белая блузка. Бейджик на груди. Длинные черные волосы, легкий макияж — такой усредненный образ офисной девушки.

— Итак, Киоко-сан. Ничего, если я по имени? — девушка кивает и я продолжаю: — Киоко-сан, этот мир устроен так, что если хочешь получить что-то большое — надо пожертвовать чем-то большим. Временем. Деньгами. Иногда — жизнью. А радость и свобода сексуальной жизни — это большое приобретение. Свобода сама по себе никогда не стоит дешево. За нее умирали. За нее убивали. Но мы уже не в средневековье. И умирать не надо. Но надо пожертвовать кое-чем важным.

— Мы… тут деньги собирали и…

— Не деньгами. — коротко отвечаю я. И кто эта скотина, что деньги с девушек собрал? Ух, найду и… Даром Любви прокляну. И на производстве этом пристегну к батарее — пусть девушки пользуются. Страшная смерть, но чем-то привлекательная. Смерть от сну-сну!

— Но… чем? — хмурится девушка в сером офисном костюме.

— Вы должны пожертвовать Дару Любви свой страх! — вздымаю я руки вверх, напоминая себе черного проповедника в гетто, таким каким их показывают в американских шоу: — Свои сомнения! Сколько всего хорошего не помещается у нас в сердцах, если мы впустим туда страх и позволим ему угнездится в душах наших! Любовь! Радость! Счастье! Дружба! Всему этому не бывать в ваших сердцах, если там уже свил свою паутину липкий страх! Мы не живем полной жизнью, не любим, не дружим, не радуемся — потому что боимся! Боимся, что про нас подумают, что мы не такие как они, боимся, что общество нас отторгнет, боимся, что покажемся недостаточно красивыми, недостаточно умными, недостаточно успешными! Мы носим маски, не показывая наши истинные желания, притворяемся быть послушными и покорными, мы становимся удобными! Для общества, для родителей, для учителей, для начальников, для посторонних людей на улице! Но… — я делаю паузу, оценивая аудиторию. Все хорошо, даже дыхание затаили, ждут.

— Но на самом деле — мы все не такие. Мы рождены свободными и лишь рамки и границы общественной морали сковывают нас. На самом деле — мы все другие. И понятно, для чего были придуманы эти рамки сотни тысяч лет назад, когда человечество не было так уверено в своем выживании. Тогда эти рамки были нужны. Тогда эти границы помогали человечеству выжить. Но сейчас… сейчас это просто оковы, мешающие нам двигаться. И я не говорю о том, чтобы сломать все устои общества и предаться оргии, нет. Когда общество требует от нас каких-то границ, угрожая за нарушение уголовным преследованием — было бы глупо нарушать их. Но речь идет не об этом! Речь о том, что даже в глубине своей души мы все боимся признать свои желания и дать себе хотя бы внутреннюю свободу. — я делаю паузу и отпиваю глоток из бутылки, которую послушно протягивает мне Капибара Момо. Глаза у нее блестят. Слезы?

— Потому первое, чем мы все должны пожертвовать — это страх. Вот ты, Киоко-сан — готова пожертвовать своим страхом?

— Э… ну конечно. Готова! — кивает Киоко. Она еще не понимает куда я ее веду.

— Хорошо. Тогда — раздевайся. — киваю я и поворачиваюсь к ошеломленной аудитории: — Раз уж все мы тут за Даром, то я полагаю, что никто не будет стыдить Киоко-сан и мы предоставим ей безопасную аудиторию. Прошу всех сохранить все, что здесь происходит в тайне и не снимать происходящее на телефоны. — когда я так говорю, я конечно же ожидаю, что половина аудитории начнет снимать из-под полы. В свою очередь, понимая это — Киоко нипочем не разденется на аудиторию. Это наедине еще возможно, но вот так…

Я радуюсь. Ай да Кента, ай да сукин сын! Вот так взять и провести всех. Сейчас Киоко скажет: «Кьяя!» и убежит со сцены… ну или просто откажется раздеваться, я в свою очередь только руками разведу, дескать пытался, пробовал, не вышло. Цитируя старую цирковую кобылу Машку после прыжка через огненное кольцо, который закончился пожаром — ну не шмогла, не шмогла.

Что дальше? Прочитаю лекцию, пожалуюсь на косность человеческого мышления и засилье социальных страхов, скажу в стиле Марти Макфлая — «наверное, вы к такому еще не готовы, но вашим детям это понравится». И пойду обедать. Преодолев кризис и избежав проблем.

— И… а дальше что делать? — раздается голосок сзади, и я поворачиваюсь. Что дальше? Смотрю. Моргаю. Дышу. Пытаюсь осознать происходящее.

— Прохладно так стоять. — говорит совершенно голая Масуда Киоко, менеджер по продажам. Хотя, я несправедлив — на ней все еще туфли-лодочки и бейджик на синей лентоке через шею. Видимо, чтобы не перепутали. Корпоративная культура, мать ее…

Глава 5

Ну вот и все — толкнулась в голову одинокая мысль, дотрынделся товарищ Кента, пусть земля ему будет пухом. Глядя на смущенно прикрывающуюся руками менеджера Стеньку Разина, сиречь Масуда Киоко — это все, что я мог подумать. Иных мыслей в голове не было, дул ветер и одинокое перекати-поле прыгало через пустырь под музыку Эннио Морриконе.

И поделом мне. Разницу в возрасте и в той самой, воспитанной на предприятии корпоративной культуре не учел. Это тебе не школьниц на слабо разводить, тут разговор короткий — надо, значит надо. А как иначе — вон, уважаемые люди сидят в зале, а она тут смущаться будет, ради коллектива, ради общего дела живота не пожалеет. Попытка противопоставить менеджера Киоко коллективу с треском провалилась и сеанса магии с одновременным ее разоблачением провести не удастся. Какой тут Дар Любви, тут кризис на всю голову, и если я сейчас же быстро что-нибудь не придумаю, то меня тут гнилыми помидорами и дохлыми кошками забросают. Или что тут у них под рукой? Банки с газировкой? Вот ими и забросают. Раздел девушку зря, чего спрашивается раздевал? Что дальше то, товарищ Сухов? Что будем делать со свободными женщинами Востока?

— Как ты себя чувствуешь, Киоко-чан? — спрашиваю я, пытаясь тянуть время, показывая толпе, что я знаю, что делаю. Нельзя дать понять, что я ни черта не понимаю, что творю и у меня нет никакого плана. Сейчас я как лыжник, который оседлал лавину — несусь вперед, понимая, что только оступись и тебя погребет под тоннами плотно утрамбованного снега, да так, что не найдут и через десятки лет.

— Я… мне стыдно. — признается она: — И холодно. И я прошу прощения, что надела домашнее белье на работу. Я не думала, что сегодня будем раздеваться.

— Понятно. Что же… — я поворачиваюсь к остальным. Ход уже сделан и события развиваются в определенной направленности. Чтобы иметь возможность маневрировать мне нужна энергия, сопротивляясь событиям — ее не получишь. Потому — надо толкать в том же направлении, куда события и развиваются. А значит, нельзя тормозить, надо давать газу. Эта самая корпоративная культура и будет моим союзником. Сейчас, раз уж ситуация дошла до того, что рядом со мной (руку протянуть!) на сцене стоит одетая только в туфли-лодочки и бейджик на шее, менеджер Масуда Киоко, — нельзя останавливаться. Ущерб уже нанесен, если сейчас сказать «стоп игра» и «да я пошутил» — то можно и живым не выйти. А вообще, конечно, будет очень неудобно. Перед Масудой Киоко в первую очередь. Вот недооценил я ее, недооценил. Но как можно скрыть, стереть из памяти собравшихся это зрелище — все мы тут одетые и только Киоко стоит, прикрывая ладошками то, что Харуки Мураками называет publichair. Кстати, японские женщины не депилируют волосы полностью, предпочитая интимные стрижки, полная депиляция осуждается в общественных банях, существует поверье, что так вот делают только проститутки и легкие на передок девушки. И актрисы AV-индустрии. Потому у менеджера Масуды Киоко-сан между ног — симпатичная и аккуратная полоска волос, которую она и прикрывает своими узенькими ладошками.

775
{"b":"866388","o":1}