— Это — блядская жизнь — продолжает он: — да, не всегда приходится делать то, что ты хочешь, но мы все так живем! Кто-то не хочет стоять у станка, а кто-то — брать в рот сразу два члена. Но надо зарабатывать деньги и поэтому работают станки и снимается порно. А вы думаете я тут мед пью?! Знаете, сколько сейчас зарабатывают на съемках? Сущие гроши! Потому что этот проклятый интернет! Стоит только включить и голые бабы изо всех щелей лезут! Какие-то дилетанты демпингуют цены, они и бесплатно готовы себя снимать, просто потому что им нравится! А у меня актрисы, у меня актеры, у меня массовка, у меня декорации, аренда, амортизация оборудования и конечно же выплаты за «крышу»! Да я еле концы с концами свожу, а если Мария «стрельнет» на шоу — хоть какой-то шанс все отработать. Я между прочим в нее вложился, столько денег, столько средств… грудь, например. Ну не бывает такой груди у девушек такой комплекции! Потому — бейте! Да, бейте меня, ломайте мне пальцы, но я Марию не отдам! — Тэтсуо пыхтит и его лицо покрывается красными и белыми пятнами.

— А кто сказал что вам надо отказаться от денег, которые принесет Мария-сан в будущем? — спрашиваю я и вижу, как Тэтсуо замирает: — Более того, я предлагаю вам увеличить денежные поступления в разы. Я — на вашей стороне.

— Эээ… это как? — спрашивает Тэтсуо: — мы сейчас о чем говорим?

— Смотрите… — я наклоняюсь вперед, и мы начинаем разговаривать — на этот раз уже серьезно. Сперва я обозначаю его бедственное положение, о котором он уже в курсе. Об отсутствии контракта, что может быть на пользу, когда ты имеешь дело с безграмотными «голоногими», но все меняется, когда в дело вступает кто-то вроде Кумы. Кума скажет «а что у тебя за договор был с девушкой? А ну — покажи?» а все ваши устные «она должна работать на меня пока не помрет» — отметет и будет прав. По-людски, как тут говорят.

Тэтсуо плюется и шипит, совершенно теряет человеческий облик, Сомчай применяет свою «магию персонального угнетения», положив руку ему на плечо. Тэтсуо сникает, и я говорю, что на самом деле — есть выход. Мы переводим Марию в профсоюз и… тут Сомчай снова вынужден вмешаться, потому что Тэтсуо решает закосплеить Кимико с плаката про вампиров, плюется пеной и у него краснеют глаза. Господи, закатываю я глаза, да выслушайте меня наконец! Мы сделаем это формально, на публику, на шоу. Ваша доля останется с вами — что бы мы ни делали. А мы будем делать и в конечном счете это вам еще денег принесет. Ваши активы — так и так останутся у вас. Что касается Марии, которая Кимико — то она все равно уже вышла немного на другой уровень и как всякая примадонна — неминуемо зазвездится и будет требовать другого отношения. И тут все просто — либо вы соглашаетесь на ее условия и мое предложение и продолжаете получать деньги, либо мы сейчас расплевываемся и расстаемся, а вместо Марии я вам судебный иск вчиню. А Сомчай — ногу сломает. На выбор — какую.

Тэтсуо задумывается. Косится на Сомчая. Уточняет детали. Мы снова склоняемся друг к другу. Он умеет торговаться и долгих полчаса взываний к совести, угроз, внушений, спустя пять выкуренных сигарет и два нервных срыва — мы бьем по рукам.

Когда мы с Сомчаем выходим на улицу и наконец вдыхаем свежий воздух — от избытка кислорода кружится голова.

— Знаешь — говорит он задумчиво: — а я себе их работу по-другому представлял. Как-то… более красиво, что ли. Хорошо, что Косум с собой не взяли.

— Романтики в процессе съемки и правда маловато — отвечаю я, припоминая, с каким деловитым видом девушки принялись за работу, едва Тэтсуо вернулся на съемочную площадку: — как там — так сладок мед, что наконец он горек. Избыток вкуса убивает вкус.

— О! Шекспир! — смеется Сомчай и хлопает меня по плечу: — А на вид ты тупой дуболом!

— Осторожнее, сломаешь! — стискиваю зубы я и осторожно снимаю его лапищу со своего плеча: — Это ты на вид дуболом, а Шекспира знаешь!

— Сперва на факультете английской литературы учился — кивает он: — ну и вообще, Шекспира сейчас каждый знает. А вот Бернс, например… э, да что там говорить совсем молодежь классику не читает. Кстати, Кента-кун, есть просьба…

— Нет. — отвечаю я: — Телефончик Бьянки-сан не дам и не проси. Самому не дают.

— Жаль — вздыхает Сомчай: — а она веселая такая. Как ты думаешь, у нее на съемках тоже все… так? — он кивает в сторону серого здания бывшего консервного завода.

— Кто его знает, я при таком вот первый раз присутствую… но все же не думаю. Бьянка — она позитивная, а тут будто рыбу разделывают. И запах… наверное у меня теперь моральная травма.

— Будет тут моральная травма — соглашается со мной Сомчай, когда мы подходим к машине. У фургончика с логотипом Десятого Сезона Токийского Айдола — стоит Шика и курит, выдувая дым вверх. Ни разу не видел, чтобы Шика курила, впрочем, на студии курить нельзя, а нигде больше я ее и не видел.

— На самом деле самые эксплуатируемые люди в порно-индустрии — это мужчины. — говорит Шика: — бедные мальчики. Они же мерзнут, вы видели?

— А… вы что, следили за нами, Шика-сан? — спрашиваю я, Шика отворачивается, но по ее ушам видно, что она стремительно краснеет.

— Больно надо! — говорит она, не глядя на нас: — все порностудии одинаковы!

— То есть вы уже бывали на таких студиях? — уточняет Сомчай: — Шика-сан, чего мы о вас не знаем?

— А… в машину, быстро! У нас мало времени! — распоряжается покрасневшая менеджер по всем вопросам: — не задавайте глупые вопросы!

Мы с Сомчаем лезем в фургон, но Сомчай не выдерживает и окидывает оценивающим взглядом фигуру Шики, поднимает бровь и причмокивает многозначительно. Шика вспыхивает алым цветом, хотя я думал, что еще более красной она уже не может быть. Вспыхивает и решительно пинает Сомчая ногой в офисной туфельке в лодыжку, прямо по костяшке.

— Ой! — говорит Сомчай: — Мне же больно, Шика-сан. Не хотите, чтобы мы догадывались о вашем бурном прошлом — так не будем. Правда, Кента? Просто вы такой цветочек… и неужели вы уже пали жертвой Дара этого мелкого засранца? Ого, Кента, а как же невинность моей сестры?

— Садитесь уже. Поехали! — кричит Шика: — Не было у меня ничего с ним! И за вами я не следила!

— Угу. И мафии никакой нет. — подытоживает Сомчай и подмигивает мне: — Плавали, знаем.

Вот черт меня дернул с этим шоу связаться — думаю я, испытывая легкое чувство досады. Со стороны, оно, конечно легко. In and out, приключение на пятнадцать минут, да. Господи ну делов-то, потерпеть недельку и вылететь на первом же голосовании. Вот что такое недельку в замкнутом помещении с несколькими таким же как ты? Да ерунда же? Ну нет. Во-первых, время штука такая… субъективная. Очень даже. Вот однажды Эйнштейн сказал в ответ на обычный вопрос «объясните теорию относительности простыми словами» — вот, говорит если вы минуту посидите на раскаленной плите, вам это покажется вечностью, а если у вас на коленях посидит очаровательная девушка, то эта минута пролетит как миг. Оснований не доверять доценту Однокамушкину у нас нет, все-таки отец-основатель этой теории, а, следовательно, не такие уж и приятные ощущения мы тут на шоу получаем, что мне это уже вечностью кажется, а ведь всего вторая неделя пошла.

С точки зрения общей, так сказать стратегической — все вроде в норме. С Накано-сама договорились, пусть и едва-едва и только потому что ей интересно посмотреть как я облажаюсь. С Ямадой, который Кума — тоже, хотя тут скорей «выжал что мог из своего долга», даже с этим вечно трясущимся Тэтсуо — договорились. Тертый жук. И по глазам видно, что не одноклеточный, с такими работать можно. Было бы сложней, окажись он каким-нибудь стереотипным злодеем, которому лишь бы издеваться над слабыми и крепостных на конюшне пороть. Но такие вот типы вообще присутствуют только в литературе и плохих фильмах категории «Б». В жизни все намного сложнее. Не бывает злодеев, которым лишь бы зло творить, которые вот по улице идут и то конфетку у ребенка отнимут, то банк ограбят, а то и мир захватят.