— Ты слишком рано вышла на охоту, Барби — подает голос Дездемона: — Намба Ван, давай уже играть! Надоело тебя беспомощного избивать.

— А ты бы подождала вместо того, чтобы со спины нападать, коварно… — отвечает Нобуо, но берется за геймпад. На экране Саб-Зиро и Скорпион, вечная пара соперников.

— У меня есть идея! — говорит Кимико: — давай объединяться! Особый талант — это ж на одно, максимум два голосования! А дальше тебе потребуется помощь! Я и Сора! Ээ… ну может еще Эйка. И этот зануда Такеши. С Нобуо и этой… панком у нас ничего не получится. Юрико я мало знаю, она нелюдима и все такое. Так что…

— Честно говоря у меня особых планов на шоу нет — отвечаю я: — я тут именно до первого голосования. Я вышел, стихотворение прочитал с табуретки и пошел в свою школу, у меня дела в клубе.

— Вот что бывает, когда заменяют участника в последний момент — замечает Сора: — отсутствие мотивации и талантов. Что же, нам легче, это означает что первое голосование мы все переживем.

— Что это значит? — задается вопросом Кимико и Сора качает головой.

— Это значит что нет необходимости вытаскивать козыри из рукава — говорит она: — Кимико, когда ты уже научишь головой думать? Это значит, что тебе нет нужды «Never be alone» исполнять! Что-нибудь проходное споешь, все равно в следующий тур попадешь.

— Ага, а если тебя не запомнят с самого начала, то пиши пропало. Первое впечатление — оно самое важное! — не сдается Кимико, тряся золотыми волосами: — нет уж.

— Не беспокойся, Барби, уж тебя-то все запомнят — замечает Дездемона, не отвлекаясь от игры ни на секунду: — мы все тебя запомним.

— И чего ты ко мне пристала? — жалуется Кимико: — вот чего? Я же дружить хотела со всеми… только и всего.

— Дружить?! — Дездемона нажала на паузу и на экране застыла картинка с Саб-зиро, вынимающим сердце из своего противника: — дружить?! Ты, стерва, это слово знаешь вообще?!

— И ведь у нас даже еще съемки не начались — качает головой Сора: — чует мое сердце, сезон выйдет на загляденье…

Я лежу на кровати и гляжу в потолок. Потолок на втором ярусе двухярусной кровати — совсем рядом, руку протянуть и упираешься в него. Как на подводной лодке, места только чтобы можно было колени согнуть. Для клаустрофобов Япония вообще так себе страна, тут очень много мест, где нужно склониться, согнуться, скрючиться и пребывать в таком вот состоянии длительное время, чего только отели-капсулы стоят. Вроде бы и есть место ноги выпрямить, но только лежа. Стоять в капсуле невозможно, ходить тем более, можно сидеть на кровати, сложив ноги в позе портного, по-турецки, ну или если вы такой гибкий — в позе лотоса.

В общем и целом, в этой стране все ценят пространство и этого пространства всегда мало, а людей всегда много. Хотя есть, наверное, и эти одинокие хижины в лесу, где живет отшельник и на сотни верст кругом ни души, но я такого лично не видывал. На шоу же пространства еще меньше. Личного, персонального, психологического, душевного — любого. Задача устроителей — создать конфликт, а лучше всего этот конфликт создавать при недостатке ресурсов. Морить участников голодом, устраивая Голодные Игры — так они еще в суд подадут, не дай бог помрет кто, а самое главное — таким вот сочувствовать начнут. Не давать доступа к репетициям и инструментам — скажется на качестве шоу. А вот создать недостаток пространства, искусственно так создать, чтобы локтями постоянно толкались — это запросто.

Потому, кстати и места в комнате явно неравнозначные — внизу относительно комфортно, а наверху — рукой до потолка достать. Да, самое главное — отбирают телефоны. Доступ к социальным сетям, звоночкам друзьям и подругам — только один час вечером. Очень мне армию напоминает, хотя, когда я служил всех этих ваших сотовых еще и не было, все собирались вечером в так называемой зоне досуга, бывшей Ленинской комнате… и писали письма. На бумаге, да. Заклеивали конверты и отправляли по почте, дикость какая. Впрочем, у меня остался хороший диктофон, от Натсуми-чан. Я достаю его и верчу в руках. Хороший такой диктофон. Вспоминаю наш разговор.

— А ты наблюдательная, Натсуми-сан. — говорю я, переходя на официальный язык. Здесь и сейчас мы с ней уже не одноклассники а скорее два незнакомых друг другу человека, которые еще не знают как относиться друг к другу.

— Впрочем, чему я удивляюсь — я отхожу к подоконнику и в свою очередь смотрю на школьный двор: — как и следовало ожидать от Натсуми-тайчо, предводителя прайда китов-убийц!

— Что?! — впервые за все время что я… нет, за все время, что Кента знает Натсуми — я вижу как ее глаза округляются. Удивленная Натсуми, ошеломленная Натсуми, Натсуми, которая не знает, что и сказать — это зрелище. Почему-то в таком вот виде она донельзя трогательна, как будто ты наконец сломал лед, преодолел защитные барьеры и увидел, что под этой холодной маской социальной хищницы — тоже человек. Простая девочка, которая так же, как и все мы ищет чуточку любви и тепла в этом холодном мире. Даже когда она стояла без одежды, почти нагая передо мной — она была словно в панцире, словно в ледяной броне, но сейчас эта броня на секунду спала с нее и вот она стоит передо мной, недоуменно моргая своими длинными ресницами. Впрочем, эта секунда длилась недолго, apex predator мгновенно собралась и среагировала на угрозу. Наклон головы, сфокусированные на мне зрачки, напряженная спина…

— Это что, значит я — толстая?! — прищуривает глаза Натсуми: — Что значит — предводительница китов?! Самая толстая?!

— Что?! — в этот момент я понимаю, какую совершил ошибку и покрываюсь холодным потом с головы до ног. Нет, косатки — это высшие хищники, умные и безжалостные, стремительные и красивые, гроза всему живому, вот я и назвал тройку наших девчонок косатками. Однако у косаток есть и другое название. Киты-убийцы. И главное в этом названии не то, что они убийцы, а то, что они киты! Киты, млин!

— Ты не так все поняла! — поднял я руки, защищаясь от праведного гнева: — Косатки — одни из самых красивых и совершенных животных, высшие хищники и вершина эволюции в океане!

— Так я теперь еще и животное… — сделала последовательный вывод Натсуми: — ты сейчас просто нарываешься, Кента-кун!

— Ээ… нет! То есть да! То есть ведь люди в какой-то степени тоже животные. Социальные животные и как таковые, мы вынуждены конкурировать между собой! А ты и твои подруги — высшие социальные хищники нашего класса, вот я и назвал вас так, мысленно! Для себя! Внутри себя! И я люблю косаток, они невероятные!

— То есть ты обзываешь нас внутри себя, мысленно, сравнивая нас с толстыми рыбами. С невероятно толстыми рыбами. Всех нас, не только меня — опять делает вывод Натсуми. Как можно с такими исходными данными делать такие выводы?! Я потею, начиная понимать, что Штирлиц находится на грани провала. Мысли лихорадочно мечутся в голове.

— Нет — пытаюсь все отрицать я. Позиция слабая, но пока я ничего не придумал — надо все отрицать. Не мое, не говорил, не присутствовал, не был, а ручки-то вот они где…

— Это… просто метафора — делаю я попытку зайти со стороны «ты меня не так поняла»: — и эта метафора говорит о том, что я воспринимаю тебя и твоих подруг как красивых, умных и невероятно опасных! Потому что для меня лично косатки ассоциируются с красотой и опасностью, ты же понимаешь, они — совершенные хищники и вы тоже! Хищники вообще красивы… совершенны... прекрасны и невероятны!

— Ты называешь нас толстыми рыбами, потому что ты любишь толстых рыб. Извращенец. Рыбофил. — припечатывает Натсуми.

— Ты все неправильно поняла! — слабо протестую я. Впрочем, уже без особой энергии. Если женщина что-то придумает о вас самостоятельно, то опровергать ее — только слова на ветер бросать. Остается только срочно отвлечь ее внимание, перебить повестку дня, так сказать…