— Мы не можем это подписать — вежливо повторяю я: — спасибо за то, что пригласили нас и выслушали. — за моей спиной беспокойно шевелится Хироши. Ничем другим он не показывает своего отношения к делу. Прямо сейчас ему жутко охота накричать на меня и даже дать по голове чем-нибудь… в японских ТВ шоу обычно в таких случаях цуккоми использовал бумажный веер, крича и выпучивая глаза. Как ты смеешь говорить такие вещи, Кента?! У нас деньги в руках! — так кричал бы Хироши-цуккоми, прыгая вокруг меня и колотя меня веером по голове, немедленно принеси извинения, подпиши контракт и возьми у этой девушки деньги! И спасибо скажи!

Впрочем, зная Хироши, уверен, что не в деньгах тут дело, или вернее — не только в деньгах. Деньги для него так — приятный бонус. Сейчас Хироши напоминает мне сумасшедшего профессора, для которого важен сам процесс, а не результат «а что, если мы поместим этого Кенту в стеклянный аквариум, да еще и пинка по нему отвесим? А если керосином полить?». Из любви к искусству, так сказать. Ну и деньги, да. Сто тысяч иен как-никак.

— Но… это стандартный договор со студией… — бормочет этническая китаянка, карьерная гонщица. Надо сказать, что с самого начала эта самая Ян Ли вела себя безобразно, из разряда «чего сели тут, подписывайте и убирайтесь» — резкая такая. Есть такая тема «я тут занятая, а вы все бездельники», ну и отношение соответствующее. Как правило все юноши и девушки с удовольствием подписывали все, не читая. Как же — это же возможность! ШАНС! Тот самый, что выпадает только раз и вообще, через полгода они все будут выступать на Токио-Арена, собирать стадионы и получать миллионы. Вот.

У меня таких иллюзий нет, я прекрасно понимаю, что Гуанинь была занята, целуя Юн Ми в губы, исследуя языком ее гланды, и до меня у нее очередь не дошла и что, когда я пою — соседи обычно вызывают полицию, требуя, чтобы мы прекратили мучать кошку. А танцую я с грацией мебельного шкафа того самого, который славянский. Просто мечта для шоу-бизнеса, да. Я вообще тут чтобы быстро себе на перчатки заработать и родителей не напрягать. И… возможно, чтобы иметь возможность Мидори-сан в ресторан сводить.

— Так — говорит Ян Ли, беря себя в руки. Она — эффективная и хладнокровна, у нее задача, у нее план, у нее график, у нее деловые встречи, совещания, ей только со мной возиться тут не хватало: — нам нужны юристы? Вас не устраивают условия контракта? Какие именно?

— Нет, в целом все хорошо — говорю я: — вот только вот тут в главе «обязательства сторон», а именно вот этот пункт, видите — прописана обязанность заниматься в течении четырех часов с репетиторами… в выбранной мною сфере культуры и искусства…

— Да, у нас лучшие репетиторы по пению и танцам и… — начинает было Ян Ли, но я перебиваю ее.

— Извините, что прерываю, но я хотел уточнить — а вот, например когда на поющих чашах люди играют — это искусство и культура? Ну, наливают бокалы водой и пальцами по ним водят?

— Э… да, конечно. — кивает Ян Ли: — все, что может являться элементом шоу — является таковым. Никто не будет заставлять тебя заниматься тем, что тебе не по душе. Например, если ты любишь ирландский танец, никто не будет нанимать репетитора по бальным. Это уже твой выбор — что именно ты представишь на суд публике. Но выбирать надо мудро, иначе пропадешь на голосовании. Это уже тебе выгодно уметь все.

— Если это так, то я хотел бы такое определение прописать в договоре. — отвечаю я: — Чтобы не было… недоразумений. Мало ли, вдруг я захочу жонглировать бензопилами, а это у нас ни к культуре ни к искусству не относится, но как элемент шоу может быть засчитан.

— Хм. — задумывается эффективный менеджер Ян Ли: — Что же… имеет смысл. Я могу внести подобного рода изменения в текст контракта. Без проблем. Еще какие-нибудь замечания?

— У вас тут место для подписи опекуна или одного из родителей — это значит, что подписывать необходимо в их присутствии и с документами, удостоверяющими личность? — уточняю я. Отборочное шоу стартует уже на днях, а мне еще нужно маму в студию привести, найти время в ее напряженном графике по уничтожению французского вина и камамбера. Как иначе — я ж несовершеннолетний и лишь частично дееспособный. То есть я вполне могу принимать решения по мелким бытовым покупкам и выбирать учебное заведение, а также когда и с кем вступать в половую связь (возраст согласия тут низкий) а вот крупная покупка, вроде недвижимости или автомобиля, решение о переезде в другой город или ответственность за ущерб, нанесенный городской собственности — это все опекуны.

— Не — машет рукой Ян Ли: — просто пусть кто-нибудь один подпишет дома. Потом принесешь.

Я задумываюсь. Потом киваю — понял. Если я, к примеру сам изображу подпись под контрактом, это сделает его недействительным, верно? Верно. Но выгоды тут для меня нет — по местным законам за то, что я подделал такую подпись, ответственность все равно ляжет на опекунов, то есть на родителей. Классно, да? На самом деле родители могут и не одобрить желание отпрыска или юной барышни участвовать в этом сомнительном шоу, так сказать, подрезав крылья на взлете. Что делает шоу скучным. Потому студия просто дает клочок бумаги, дескать пусть мама и папа подпишут там у тебя дома, а то, что подписи сама юная барышня подделала — ничего страшного. Потому как если в суд с такой бумажкой пойдут, то тут, как говорят шахматисты — возникнет «вилка» — либо исполнять договор и признавать, что он действителен, либо утверждать, что несовершеннолетний подделал подписи, что является преступлением и так как сам несовершеннолетний не может нести ответственность — то несут его опекуны. Так что чудесный выбор между уголовной и гражданской ответственностью. Тут, кстати имеют нехорошую тенденцию долги членов семьи взыскивать с остальных членов семьи. Это прямо-таки завязка половины всех дорам и хентаев — бедная девочка, которая вынуждена расплачиваться за папашу-игрока.

На самом деле сомневаюсь, что это в суде прокатит, но уверен, что никто из обывателей и связываться не желает — тут простор для невнятных намеков и расплывчатых обещаний что привлекут. Проверять никто не хочет, а если и были такие процессы — то студия замяла все на этапе переговоров.

— Хорошо. — говорю я и беру договор в руки: — тогда мы посмотрим его дома и вернемся… скажем в субботу.

— Нет, так не годится — качает головой эффективный менеджер: — у нас шоу начинается в субботу, а заехать на студию-дом вы должны уже завтра. Потому прошу вас определиться до завтра. И если примете решение подписать договор — с вашими изменениями, — то прошу прибыть сразу с личными вещами. Вот. — она кладет на стол буклет на котором написано «Вы — участник шоу «Токийский айдол»! Что делать?!».

— И действительно — бормочу я: — что делать-то?

Неожиданный поворот — папа дома. Вечером. Но атмосферы праздника и всеобщего ликования вокруг своего кумира сегодня в доме почему-то нет. Отец молча сидит перед телевизором, на обычном мамином месте и смотрит в большой экран. На экране худощавый японец тараторит что-то на брокерском языке — последние новости Токийской биржи о быках и медведях. Сейчас по стране медвежий тренд, акции падают, финансовый кризис, где-то опять что-то взорвалось, кто-то захватил заложников, а кто-то угнал самолет, где-то к власти пришел тиран, а медицинская страховка в очередной раз подорожала, в результате все летит в тартарары и из окон столичных небоскребов уже выкинулось с пяток финансовых аналитиков и брокеров, поставивших не на ту лошадку. Колебания рынка вообще штука не для слабонервных а уж в стране восходящего солнца, где традиционно относятся ко всему серьезней в десятки раз, любое изменение тренда приводит к тому, что где-то бросается на рельсы или из окна офиса какой-нибудь очередной бедолага.

Мама — суетится на кухне, необычно серьезная и трезвая. Готовится ужин. Пахнет вкусно, а прочего мне знать не дано, на попытку сунуть нос в готовку — был одернут и послан мыть руки и вообще не отсвечивать, пока все не готово. Поднимаюсь наверх и на лестнице сталкиваюсь с Хинатой, она сидит на ступеньках, нахохлившись как птица и следит за происходящим внизу. Сажусь рядом. Она удостаивает меня быстрым взглядом и чуть-чуть двигается в сторону, освобождая место.