— Арара, Кента-кун. Вот и дожили мы до этого часа — говорит мама и в глазах ее вспыхивают веселые огоньки: — когда ты выходишь из дома за чипсами, а вместо них приводишь домой девушку…

— Вот серьезно, ма, сейчас не время — отвечаю я: — надо ванную горячую набрать…

— Апчхи! — говорит Томоко и краснеет.

Мы молчим. Мне надо многое сказать, но я пока не знаю, как начать. Наша мама оказывается вполне может занимать должность антикризисного менеджера в какой-нибудь корпорации из топ тен — едва поняв ситуацию она тут же развернула кипучую деятельность — набрала горячую ванну, созвонилась с родителями Томоко и сказала, что с ней все в порядке, попросила меня вытащить из кладовой котацу и развернуть его в гостиной. Самолично посадила Томоко в горячую ванну и проследила чтобы та прогрелась, дала какие-то лекарства и мне и ей, а также приготовила горячий морс с имбирем и лимоном, завернула ее в теплый, махровый халат и засунула ногами под котацу. Впрочем, на этом ее энергия закончилась и, убедившись, что мы не собираемся умирать прямо сейчас — она удалилась в свою спальню, прихватив бутылку вина и шуганув по дороге Хинату, чей любопытный нос высунулся сквозь перила.

Котацу, кстати — удобная и уютная штуковина. Помните, в детстве говорили, что мол, держи голову в холоде, а ноги в тепле? И я еще всегда думал — как так, ведь теплый воздух всегда вверх поднимается, а по ногам холод всегда дует. Так вот, котацу — это простое решение ваших проблем — и ноги в тепле (а то и половина тела — как залезешь) и голова в холоде, то есть наружу. Некоторые вообще так умудряются под котацу и спать, а что — голову высунул, телом залез поглубже и спи. Наверху же котацу накрывается столешницей, а потому на нем может стоять, например ноутбук, письменные принадлежности, или как вот сейчас у нас — чашки и термос с горячим морсом.

Я сижу рядом с Томоко, тоже засунув ноги под теплое котацу и думаю о том, как начать разговор. Ситуация как-то внезапно вышла из-под всякого контроля и я среагировал инстинктивно, а сейчас вот сижу и думаю, не задел ли я там опять чувствительные нотки таинственной души аборигенов и не пойдет ли та завтра опять топиться, или там в петлю полезет. С точки зрения сторонней все это чушь собачья и не стоит того, чтобы не то, что топиться, а даже расстраиваться. Но для нее — это трагедия и катастрофа. Как и положено во время анализа — разделим все на части. Первая часть — все видели ее сиськи. Пфф… что сказать. Вон у самый популярных айдолов Японии все не только сиськи видели, ну и что. Какую не возьми — есть фотосессии «только для взрослых» и видео в купальниках, что купальниками на мой взгляд не являются, так веревочки с завязочками. Здесь я знаю, что сказать, здесь мы так сказать комплиментарно пройдемся, что женское тело красиво и вообще, они все завидуют, а красота должна принадлежать народу и вообще штука субъективная.

Вторая часть — это ее «темный попутчик», желания, которые она полагает сама испытывает и этот факт ее угнетает. При этом лично я не уверен, что у нее есть такие вот желания — быть подвергнутой групповому изнасилованию. Это у нее проекция, желание наказать себя, быть втоптанной в грязь, то есть опять в голове все. Потому как если у человека есть на самом деле желание потрахаться с кучей парней/девчонок, то это организовывается довольно легко и без такой вот угрозы жизни и здоровью. Вот желай Томоко и впрямь с несколькими парнями любовью заняться — там делов-то. Позвонила, написала, организовала, договорилась. Где-нибудь дома у кого-нибудь из них. Предварительно взяла бы слово что молчать будут — можно все. Конечно, может потом и разболтают… да кого я обманываю — однозначно разболтают, они ж пацаны, как не похвастаться. Но по крайней мере это было бы без перегибов и издевательств. Значит ей не секс был нужен, а опять-таки наказание. А наказать она себя хочет… за что?

— Хорошая у тебя мама — неожиданно говорит Томоко. У нее на голове закручена целая башня из махрового полотенца и сейчас она немного похожа на девушку из спа-зоны какого-нибудь отеля — в белом халате и белом же полотенце на голове.

— Да. — отвечаю я. Мама и вправду у нас замечательная, пусть и без вина вечер ей трудно провести. В панику не впала, среагировала с юмором, мягко и деликатно, в то же время быстро и решительно. Вот кто у нас глава семьи.

— Моя мама не такая — задумчиво говорит Томоко: — будет мне завтра на орехи. Вот прыгнула бы и все, никаких завтра нотаций.

— Вот хрен тебе — говорю я: — ты Гамлета читала? Нет? Самый его знаменитый монолог, он там говорит как раз, что «в смертном сне приснятся сны» и главный вопрос — какие? Можешь мне верить, смерть — это только начало. Вот попадешь ты после смерти в места куда похуже… будешь жалеть потом.

— Я думала, что после смерти — тишина и темнота. Как выключатель выключили — говорит Томоко: — мне так врач говорил.

— Твой врач просто ни разу еще не умирал — отвечаю я: — а значит, как источник информации бесполезен. Это его предположения. Это раз.

— А будет два?

— Будет и два. — киваю я. На самом деле я не знаю, за что она хочет сама себя наказать, и раз я не знаю — то разобраться прямо сейчас не получится. Сперва нужно узнать в чем дело. А пока — надо сделать так, чтобы у этой дурехи такой мысли в башке вообще не возникало.

— И два — я вот на мосту ни капельки не шутил — говорю я, следя как у нее краснеют щеки: — твоя жизнь сейчас принадлежит мне, пока ты не найдешь в ней достаточно ценности, чтобы жить самостоятельно. Раз хочешь ее отбросить — считай, что я ее подобрал. Согласно морскому праву, все, что находят в море — может стать собственностью нашедшего. Так что, вплоть до особых распоряжений — ты теперь моя рабыня.

— Рабыня? — Томоко краснеет еще больше: — но… что это значит?

— Что такое быть рабом или рабыней? В Риме их называли instrumentum vokale — говорящий инструмент. Быть рабыней означает быть вещью. Это значит, что твоя собственная жизнь, твои поступки, твое тело — больше не принадлежат тебе. Это все теперь мое.

— Тело?

— И тело тоже — киваю я: — и я могу делать с ним все, что мне захочется. Тебе же оно больше не нужно.

— Как-то это… страшно… — говорит Томоко: — быть вещью.

— Некоторые говорят, что наоборот — спокойно. — отвечаю я: — ведь у раба нет никакой ответственности — ни за себя, ни за свои поступки. Это свободному человеку нужно думать, что делать, как дальше жить, как вести себя с людьми. А рабу ничего этого не надо — он просто слушается приказов и все. Даже его жизнь ему не принадлежит.

— Но как же… стыд, например? — Томоко опускает голову.

— Как вещи может быть стыдно? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— Ну… — она замолкает.

— Вот смотри — продолжаю я: — я тебя на самом деле не заставляю. Пока. У тебя все еще есть выбор. Но если ты считаешь, что заслуживаешь наказания — пусть этим наказанием и будет твое рабство. Как только ты посчитаешь что наказана достаточно, что пострадала в достаточной мере, искупила так сказать — ты можешь об этом сказать и перестать быть моей рабыней. — я наливаю ей в чашку горячий морс. Она задумывается. Пусть думает. Для меня такой вот поворот — это способ контролировать ее заскоки на почве наказания себя самой. Оставить ее без присмотра — начнет еще себе вены резать или таблетки глотать. А если примет такое вот наказание — я смогу ее контролировать. Конечно, надо будет дать ей достаточно оснований, чтобы она считала это именно наказанием, а не фикцией, иначе разорвет соглашение и начинай все с начала.

— Я поняла — говорит Томоко и отпивает морс из своей чашки. Ставит ее на столешницу: — я поняла. Тогда я буду твоей рабыней, пока не искуплю свою вину или не посчитаю наказание достаточным. Я понимаю, что ты делаешь это для меня и боишься, что я снова что-нибудь с собой сделаю. Обещаю, что этого не будет.

— Вот смотри — говорю я: — уже неправильно. Если ты согласилась быть моей рабыней, то все эти вопросы, обещания, понимание и осознание — тебе больше не нужны. Можешь уже не забивать этим себе голову. Ты просто моя рабыня, а значит от тебя требуется только выполнять приказы. Вот и все.