— В этой стране целая традиция что женщины чаще смелее чем мужчины. — хмыкаю я: — столько историй про это.

— Это да. — кивает Томоко: — женщины-самураи и жены самураев должны быть больше самураи чем сами самураи. Но от обычных женщин этого не требуется.

— Всегда легче жить без страха, чем с ним. Парадокс, но воин, опасающийся за свою жизнь — скорее всего погибнет, тогда как тот, что не боится смерти — скорее выживет. Страх сковывает человека и не дает ему проявить себя, бесстрашие — освобождает его.

— Мне кажется это сложно — признается Томоко: — я такая трусиха…

— Ты-то? Ха! Да ты одна из самых смелых людей, которых я знаю — отвечаю я: — вспомни тут ночь и снег на мосту Влюбленных Парочек. И то, что было потом… мало кто смог бы так.

— … — Томоко опускает голову и легкий румянец, едва видимый в свете свечей появляется у нее на щеках.

— Я не зря тут вас раздевал. Самый первый страх у девушек — именно социальный. Тот факт, что вы смогли его преодолеть — значит очень многое. Вы уже смелые. Вы уже сильные. Теперь осталось только направить вашу силу в нужное русло. — я смотрю на них. И думаю, что добавлять что-то типа «ибо вы есть меч в руце Господа Нашего и сим я сокрушу врагов Его!» — будет слегка перебором. Все-таки не секта у нас. Хотя чего-чего, а секту я бы смог организовать. И работка непыльная и денег вдоволь и власти на тебя сквозь пальцы смотрят… но не смогу я. Засмеюсь на второй же проповеди, буду ржать и по полу кататься, а секта — это для людей без чувства юмора. Любые секты терпеть юмора не могут, там они уязвимы становятся. Так что — никаких сект. Все у нас будет на демократических началах. Как говаривал дед Щукарь — колхоз дело добровольное. Вот и у нас — только будучи в здравом уме и твердой памяти по обоюдному согласию. Аминь.

— Ладно. — говорю я: — пора и по домам уже. Я вас провожу.

— Погоди — останавливает меня Наоми: — а что, если я теперь не хочу учиться? И форму школьную носить? И… много чего хочу… — она краснеет: — возможно даже …

— Это нормально — отвечаю я: — ты так долго сжимала себя, держала этот груз, пыталась сжать себя еще сильнее, что сейчас у тебя наступило расслабление. Я рекомендую не принимать решения прямо сейчас и в течении как минимум недели начиная с этого момента. Если тебе совсем сложно — скажись больной, полежи чуток дома. Разберись в себе. Тебе сейчас сложно, потому что никогда в жизни ты не задавала себе вопрос — чего хочешь именно ты. Ты всегда делала то, что от тебя требовали. Постарайся заглянуть сама в себя и найти то, что ты сама хочешь. Кем ты хочешь быть и что тебе для этого надо. И если тебе это по душе — все пойдет само. Это как… ну как у музыканта — если он любит играть, то он играет в любое свободное время и это ему не в тягость.

— Это как у тебя с твоим боксом? — задает вопрос Наоми и я киваю. Действительно, люблю я единоборства, хотя вроде и толку от них в современном мире не так чтобы очень, куда нужней финансовая грамотность и умение в сети серфить… но люблю и все тут. Готов днями заниматься. Изучать. Тренироваться.

— Я вот думаю — а может ты и меня научишь? — спрашивает Томоко: — мне бы пригодилось. Я тот раз такая… ну мне страшно было…

— Научу, чего же нет. У меня как раз Шизука в такие ученицы набилась — отвечаю я: — мы с ней на субботу в зал договорились о встрече. Нобу-сенпай мне разрешает теперь.

— В любом случае — ты пока резких движений не делай — предупреждаю я Наоми: — все эти «брошу школу и пойду в банду босодзоку» или там «стану проституткой и умру от кокса». Ты сперва переживи, устакань у себя все в голове. А вообще, на следующей неделе каждый вечер будем в клубе чаи гонять и за твоим прогрессом следить.

— Хм… хорошо — с сомнением качает головой Наоми. Ей как раз сейчас охота хлопнуть ладонью по столу и перевернуть этот стол нахрен. Прекратить играть по правилам, а возможно вообще прекратить играть. У нее катарсис случился только что, ей охота менять все вокруг, ломать, крушить, перестраивать и уже на обломках — заснуть, чтобы потом проснуться прекрасной птицей Феникс. Не сдерживать свои так сказать «души прекрасные порывы». Вот только в жизни сломать что — раз плюнуть, а вот построить… так что пусть потерпит. Успеет еще к босодзоку примкнуть.

Наконец мы прибираем чайный сервиз, прячем в коробочку сладости, чтобы не засохли и запираем клубную комнату на ключ. В старом корпусе уже горит только аварийное освещение — зеленые таблички с пиктограммой бегущего человечка и стрелочкой к выходу. Мы идет по темным коридорам и болтаем о чем-то легком — о том, что завтра опять будет математика и хорошо, что Наоми нам помогла ее сделать, о том, что Хироши — странный и как будто с другой планеты, о том, что Натсуми — страшная и ее родители наверное якудза какие-то, ну или в министерстве работают. О том, что у Наоми есть дома кот и что тот раз мы его не видели, потому что она его заперла. Так и знала, что будет что-то непотребное, а она перед котом смущается. О том, что у Томоко мурашки по коже от Шизуки, но она, вроде бы, девочка неплохая, а с бывшими подружками Томоко больше и знаться не хочет. Предательницы. О том, что Дзинтаро успел предложить ей встречаться, вы представляете, какой наглец?

Когда мы выходим на улицу — нас встречает свежий воздух, удивительно теплый для этого времени года. Все вокруг неуловимо преобразилось, словно в сказке — с неба крупными хлопьями валит снег.

— Совсем как в ту ночь — говорит Томоко и снова краснеет. В свете фонарей, с выдыхаемым облачком слов, с легким румянцем на щеках — она выглядит донельзя мило. Я смотрю на нее и думаю о том, что первыми результатами своей жизни в этом мире — я доволен. Если эти результаты такие … милые. Не факт, что она бросилась бы той ночью с моста, но даже если нет — все равно жизни ей бы в школе не дали. И по этому поводу мне еще придется с нашими хищницами разбираться. И с Аки. И с Шизукой. Видел я как-то одну пьесу, с названием «Долги». Там речь шла о человеке, который всем был должен. И ничего он так не хотел, как отдать все долги. Вот только, оказывается эти долги — это было все, что держало его на земле. И с каждым отданным долгом — его становилось все меньше. И, когда он отдал последний — его не стало. Такая вот метафора о том, что может быть, может быть мы — это просто сумма наших обязательств. Поэтому хватит бежать от обязательств и долга. Пришло время их исполнять.

Во время снегопада воздух становится теплым и словно бы застывает на месте, наступает такая необычная, глубокая тишина, что слышно, как поскрипывает снег под ногами. Наоми шла задумчивая, держа портфель двумя руками спереди и опустив голову. Мы с Томоко шли сразу за ней.

— А я думаю… — говорит Наоми, не оборачиваясь: — а может в караоке сходим? На следующей неделе? Или на выходных?

— Можно — откликается Томоко: — лучше вечером после школы. А то на выходных мы с семьей в гости к родственникам едем. В деревню.

— Кента? — Наоми поворачивает голову, приостанавливаясь. Я тоже останавливаюсь, чтобы не натолкнуть на нее. И откуда такая привязанность местных школьников к караоке? Что за желание поорать плохие песни в тесной компании? Мне кажется, что тут дело в том, что аборигены чрезвычайно чувствительны к звуковому загрязнению и стараются делать все свои дела как можно тише и незаметней. Раньше перегородки между комнатами были из тонких листов рисовой бумаги, усиленных бамбуком, так что речи о звукоизоляции быть не могло. Общая конструкция традиционного японского дома скорее усиливала звуки, и местные привыкли не обращать внимания на звуки, которые не касаются их прямо и непосредственно. Как следствие — так же привыкли не шуметь без надобности и не орать в присутственных местах. Так что возможность орать дурниной любимую песню в компании таких же охламонов прямо ассоциируется с разрывом шаблонов, дикими оргиями и шабашами на Лысой Горе. То есть нравится это все обычным школьникам.