— Но… за такое в тюрьму посадить могут!

— Могут. — киваю я: — вот как только станешь совершеннолетней — так и посадят. А до той поры — вряд ли. Жги, убивай, вступай в половую связь с гусями. Насильно.

— А… это обязательно? С гусями-то? — спрашивает Томоко: — у меня на птичий пух аллергия.

Снова стою перед зеркалом. Не потому, что охота любоваться собственным телом и перекатывающимися под тонкой кожей мышцами — нету у меня мышц. Одни сухожилия и те тонковаты. Еще кожа в наличии есть, а вот мышц нет. Я стою перед зеркалом, потому что мне важно видеть ошибки, которые я совершаю. Кулак идет от подбородка, по всем канонам, но вот нога… нога отстает, бедро не доворачивается, нет толчка и в конечной фазе удара — надо довернуть кулак до конца. Бам. Еще раз. И еще раз. Замечаю, что мое тело быстрее осваивает движения, чем если бы я учился этому с нуля. Чертовски давно это было, я не помню, сколько времени занимает научиться двигаться правильно, но у меня получается очень быстро. Наверное, потому, что мой мозг уже имеет эти нейронные связи, у него выработаны рефлексы, а вот тело Кенты — нет. То есть остается только синхронизировать мозг и тело, и я знаю только один способ. Повторение. Встать в стойку, поднять руки и повторять удары и движения. Раз за разом. Эти простые упражнения также спасают меня от мыслей, которые начали одолевать меня, едва я освоился в новом теле. Мыслей было много — что делать, как дальше жить и имеет ли это вообще смысл. Как там — умереть, уснуть и видеть сны, быть может? Вот в чем вопрос — какие сны в том смертном сне приснятся… в отличие от нерешительного датского принца я-то теперь точно знаю, что именно может присниться умершему. Например то, что он вселился в тело японского подростка и даже унаследовал его воспоминания. Вывод можно сделать простой — предположить, что смерти вовсе нет. Есть только перенос сознания из вселенной в вселенную. Из жизни в жизнь. И это еще хорошо, что я не паук и не слизь. Хотя, можно было переродиться и удачнее, конечно же. В любом случае — если смерти нет, то…

— Кента! Ты опять в ванной застрял! — дверь открывается и входит Хината, держа ладонь на уровне лица, чтобы не увидеть лишнего. Выглядывает из-за ладони, видит что я одет и никакими непотребствами не занимаюсь и убирает руку.

— Ты чего делаешь? — спрашивает она: — спать уже пора давно, а ты в ванной перед зеркалом торчишь. У тебя, что — нарциссизм?

— Чего? — поворачиваюсь я к ней: — ты такие умные слова знаешь.

— А то! — хвастается она: — сейчас в моде быть нарциссами и на себя в зеркало залипать, а большое зеркало у нас дома либо тут, либо в зале. А в зале ма спит.

— Опять? — вздыхаю я. После того, как ужин готов — наша мать искренне считает свой долг исполненным и коротает вечера с бутылкой вина и ведущим вечернее шоу на Пятом Токийском. Надо сказать, что мама кончается куда быстрее чем вечернее шоу — где-то между первой и второй бутылкой. После чего она спит прямо на диване, и если вдруг ночью захочется поесть, то спустившись вниз можно застать такую сцену — телевизор, покрытый рябью помех, статический шум в динамиках и лежащую на диване ма, с бокалом в руке. Надо сказать, что сакэ здесь довольно дешево, как и пиво, а вот вино почему-то довольно дорогое. Видимо поэтому ма предпочитает красное вино, а не плебейское пиво или дешевое сакэ. Культура, елки-палки.

— Может отнести ее в постель? — задаюсь вопросом я.

— Кто, ты? Ты ее уронишь по дороге, а потом тебе достанется. — говорит Хината: — давай, двигайся в сторону, девушке надо привести себя в порядок. — она отталкивает меня бедром в сторону и проходит к зеркалу. Открывает кран и начинает стягивать с себя пижаму. Я отворачиваюсь и спешно ретируюсь. Да, девушке надо привести себя в порядок. А мне — пора к себе в комнату. Там у меня нет зеркала, зато два часа перед сном я смогу поработать с тенью. Правая кисть все еще болит, когда я сжимаю ее в кулак, потому я работаю медленно, вспоминая инструктора по крав-маге. Он говорил что сжимать руку в кулак — самая идиотская привычка на свете. Это все от бокса, от каратэ и кунг-фу, говорил он, но больше всего он обвинял бокс. Ваши руки — говорил он — это тонкий инструмент, которым вы манипулируете. Если вы разобьете костяшки, вы не сможете держать, скажем нож, или нормально стрелять из пистолета, винтовки, вести машину, даже просто держать что-то в руке. В спортзале, когда на ваших руках бинты, а сверху перчатки, когда на противнике ничего нет, кроме майки и трусов — это нормально. Но крав-мага — это не спорт, это система нейтрализации угрозы жизни. Вам не дадут времени подготовится к бою, здесь даже нет самого понятия «поединок», нет спортивной формы, весовых категорий, подготовленного места, будь то ринг или татами. Крав-мага — это максимально приближенная к реальности система нейтрализации угрозы.

И надо иметь в виду, что эта система была заточена именно под «особые условия». Например, только в крав-маге можно получить задачу из разряда «вы сидите в машине, пристегнуты ремнем безопасности и ваша задача — нейтрализовать угрозу от сидящего рядом с применением огнестрельного оружия у вас в кобуре на боку». То есть крав-мага — это не для спорта или ритуального поединка. В качестве недостатка этой системы следует отметить, что при тренировке там нельзя действовать в полную силу, потому что нет накладок и перчаток, тренировки проводятся в повседневной одежде и обуви, можно и покалечить кого. Силу ударов они нарабатывают отдельно — по мешкам и снарядам, из-за этого могут страдать рефлексы… хотя это скорее теоретически. Практически же мой инструктор по крав-маге был машиной для убийства. Он постоянно ругал меня за мои боксерские рефлексы и приводил пример, как встретившись в небольшом магазинчике офицер правопорядка и боевик в розыске — офицер, будучи мастером спорта по вольной борьбе — немедленно исполнил блестящий проход в ноги и повалил боевика на лопатки. Туше, так сказать. В свою очередь боевик просто достал пистолет Стечкина и, уже лежа на земле, в позиции, которая безусловно дала бы «иппон» команде противника — два раза выстрелил офицеру в голову. И это в то время, как офицер не был безоружен. У него был и автомат и пистолет, даже нож висел на разгрузке, но… рефлексы, рефлексы. Давид всегда говорил, что «в стрессовой ситуации ты не поднимешься до уровня своих ожиданий, а опустишься до уровня своей базовой подготовки, а ты — панчер, бывший боксер, тебе лишь бы кулаком ткнуть, отвыкай!»

Я вздыхаю. Прав был Давид, это вредная привычка. Непривычное к нагрузкам новое тело, слабые связки, слабые кости и вот уже правая рука опухла и болит. Значит будем тренироваться бить как он учил — открытой ладонью. Когда ты падаешь — говорил он, ты инстинктивно выставляешь самую приспособленную к ударным нагрузкам часть тела — основание ладони. Конечно, кулаком легче орудовать, легче перенаправлять его, он более компактный и дает небольшое преимущество по длине и проникающей способности. Зато удар ладонью в голову, в верхнюю часть головы — с большей вероятностью сотрясет противника, а не травмирует твою же руку.

Ладно, думаю я, пока рука не выздоровеет, работаем так — джеб левой и прямой правой основанием ладони, тоже доворачивая ее, так, чтобы в крайней своей фазе ладонь была параллельна полу, а локоть смотрел в сторону. Как говорят китайцы — мягким по твердому, твердым по мягкому. Инь-ян.

В мою дверь скребутся. Так, едва-едва, словно мыши в амбаре что-то грызут. Опускаю руку и поворачиваюсь к двери. Дверь тем временем открывается и ко мне в комнату входит Хината. Она уже умылась, ее кожа блестит, от нее пахнет свежестью и почему-то кокосом. Туалетная вода? На ней ее розовая пижама с какими-то цветочками и единорогами, такие пижамы словно бы уменьшают обладательниц, превращают их в маленьких, милых и бестолковых девочек. Почему-то здесь принято воспринимать ум у женщины как признак коварства, жестокости и карьеризма. Милая девочка должна быть мило глупенькой. Бред какой. Бедные японские девчонки в массе своей вынуждены играть какую-то роль.