— Умная девочка — говорю я, уже зная, что она стоит позади и что я не успеваю повернуться.

— Я училась у лучших… — раздаётся шепот откуда-то сзади, и я падаю на пол, перекатываюсь в сторону, и яркая вспышка боли обжигает мою спину! Горячая волна окатывает меня, это плохо. Вскакиваю на ноги, развернувшись назад. Никого.

— Тц… — раздается голос, но я не могу определить откуда. Идет эхо, голос звучит то там то тут. Скрытые динамики? Она хорошо подготовилась!

— Впрочем… неважно — говорит Шизука и я пячусь назад, выставив перед собой свой нож. Спина горит огнем, и я чувствую, как теплая волна стекает вниз, по ногам, как становятся влажными мои брюки. Это плохо.

— У тебя глубокий порез, много крови течет — звучит ее голос отовсюду: — старайся не двигаться так быстро.

— Нашла кого учить, девочка — отвечаю я, разыгрывая хорошую мину при плохой игре: — все не так уж и плохо. А вообще, кто же сперва говорит, а потом — бьет? Ничему тебя жизнь не учит.

— Знаешь, ты не такой плохой, Кента-сенсей — шелестит ее голос: — ты показал мне путь. Тот, кто лежит на бетоне с пластиковым мешком на голове — тоже в свое время показал мне путь. Не буду утомлять тебя подробностями, но он получил по заслугам. В то время как ты… ты заслуживаешь лучшего. Пожалуйста, положи нож и дай мне воздать тебе почести — как и полагается.

— Ши-тян, прямо сейчас я колеблюсь между двумя ответами и один из них — ты больная сука, Ши-тян. — я понемногу отхожу назад. Какой глубины разрез у меня на спине? Хорошо, что разрез, а не тычок, попала бы в почку — шок, потеря сознания…

— А второй? — шелестит Шизука.

— Второй вариант ответа — да, конечно. — я отбрасываю свой нож в сторону и раскидываю руки в стороны: — иди сюда. Попробуй меня. У тебя есть нож, а у меня нет. Я ранен и довольно серьезно, ты — в прекрасной форме. Иди сюда и заверши начатое. — кровь толчками бьет мне в голову: — Давай! Ну?!

— Нет. Ты слишком опасен… пока — после короткой паузы отвечает Шизука: — я подожду, пока ты истечешь кровью.

— Так ты все-таки не совсем тупая, а, Ши-тян?! Не совсем дура? Умеешь осознать, да? Знаешь, в чем разница между тобой и мной? Я — сперва думаю, а потом делаю, а ты… тупая, самонадеянная и дерзкая девчонка.

— Не скажи. Ты пришел сюда сразу, как только получил фотографию. У тебя не было времени подготовиться. Ты действовал импульсивно…

— Ты так думаешь? — я скидываю рубашку, спина горит огнем и в ботинках хлюпает кровь. Скатываю рубашку в жгут и завязываю узлом на животе, в надежде приостановить кровотечение. Но даже так — на сколько еще меня хватит? Пять минут? Двадцать? Сколько? В человеке около пяти литров крови, но это взрослый человек. Без вреда для здоровья можно потерять около семисот миллилитров. На самом деле — даже полтора литра. Но потом… потом ты начнешь чувствовать слабость начнет кружиться голова и все что ты сможешь сделать — это прилечь. И уснуть. И видеть сны, быть может? Вот в чем вопрос — какие сны в том смертном сне приснятся, когда мы сбросим этот бренный шум, вот что сбивает нас, вот где причина, того, что бедствия так долговечны…

Я хмыкаю. Нет, принц Датский, я знаю о смерти больше, чем ты. И я не боюсь перерождения, как оказалось, смерть — это только начало. И если я не умею, не могу, не справляюсь с тем, чтобы вовремя оказать помощь своим ученикам, своим друзьям — может и правда мне лучше умереть и начать все сначала? Снова? Настало ли мое время в этом мире?

— У меня уже слабость и кружится голова — сообщаю я Шизуке: — если ты не выйдешь сейчас, то возможно ты так и не успеешь насладиться моими последними минутами.

— Сядь на пол. И руки так, чтобы я видела — командует Шизука и я послушно сажусь на пол и скрещиваю ноги под собой. Это я научил ее, так человек не сможет накинуться на тебя, не сможет реализовать свое преимущество в весе и скорости.

Она появляется из ниоткуда и приседает на колено, прямо напротив меня — в двух метрах. В отличие от меня — она сможет рвануть с места в любой момент и в ее руке — нож.

— Да ладно, можешь расслабиться. — говорю я: — я не собираюсь на тебя кидаться.

— Ты учил меня, что расслабляться можно только тогда, когда ты уже дома завариваешь себе чай — отвечает Шизука.

— Учил — соглашаюсь я с ней: — а ты молодец. В смысле — дура, конечно, но молодец.

— Дура — потому что тебя ослушалась, и ты меня сломаешь потом, а молодец — потому что тебя превзошла?

— Тебе до меня еще расти и расти, детка. Когда-нибудь… когда-нибудь ты, возможно, и сможешь… но не сейчас. И не в ближайшие десять лет.

— Посмотри на себя — говорит Шизука: — ты истекаешь кровью и скоро потеряешь сознание, а все такой самодовольный. Ты так и умрешь — читая мне лекции?

— Вполне возможно. А знаешь, что именно мне не нравилось в… во всем этом? Ты забираешь человека, ты вывозишь его куда-нибудь и убиваешь его, а потом — прячешь тело, закапываешь, топишь, сжигаешь в печи… знаешь, что самое грустное и печальное в этом? Нет? Так вот… — я сглатываю, горло пересохло, но она не даст мне воды, я учил ее не приближаться… жалко что я не курю в этом мире, сейчас бы закурить…

— Когда ты едешь туда — у тебя есть компания. Пусть с мешком на голове и скотчем во рту. Во время приготовления к процессу — можно даже поговорить. О, эти беседы с обреченными… всегда можно услышать что-нибудь неожиданное, ни с кем люди так не откровенны как со своим палачом перед смертью. Но потом — наступает момент, когда это заканчивается и у тебя больше нет спутника. Есть только тело. И тогда ты продолжаешь говорить с ним, но он уже не отвечает. И даже когда ты едешь домой — ты все еще разговариваешь с ним… а он уже не отвечает. Очень грустно ехать домой одному… и однажды ты это поймешь.

— Мне нравится одиночество. — заявляет Шизука: — мне и так хорошо.

— Видишь, в этом твоя ошибка. Люди — это не только источник страданий, оскорблений и неуверенности в себе. Люди могут тебя поддержать и помочь в трудную минуту. Ты слишком много страдала в одиночестве и тебе на самом деле нужно только человеческое тепло, любовь и уважение, а ты людей убиваешь, дура.

— Ты читаешь мне лекцию, потому что надеешься, что я образумлюсь и упаду тебе в ноги и взмолюсь о прощении? — спрашивает Шизука насмешливо и я понимаю, что сейчас, наконец — вижу ее настоящую. И мне нравится то, что я вижу. Это как наблюдать за ядовитой змеей — она опасна, но красива.

— Вообще-то было бы неплохо — признаюсь я: — если ты и вправду упадешь мне в ножки, а я тебя прощу. Заодно и рану мне перетянешь, а то мне дурно становится.

— Извини, Кента-сенсей. Ты был мне как отец и мне будет тебя не хватать — говорит Шизука твердо: — и в самом деле моя поездка домой сегодня будет очень грустной.

— Дура — качаю я головой: — ладно, у меня нет больше времени с тобой тут рассусоливать. У меня кровотечение, которое само собой не остановится, и я, кстати, по твоей вине — теперь Марике-тян желание должен. А она — девушка с фантазией…

— Что? — хмурится Шизука, вскакивая на ноги и оглядываясь: — Но…

— Спокойной ночи, принцесса — улыбаюсь я уголками глаз и радуюсь что в помещении нет ветра и не надо делать поправки… Тоц! Шлеп! — и Шизука прикладывает руку к шее, туда, где вырос яркий цветок оперения дротика с сильным седативным средством. Неверяще разглядывает его.

— Ты… — говорит она и падает на колено, потом — валится на бок. Я сижу и смотрю на нее. Столько дел, столько дел.

— Ты живой, puddin’? — раздается голос откуда-то сверху: — У меня аптечка есть.

— Знаешь, я иногда думаю — что со мной не так — отвечаю я куда-то вверх: — потому что или это я больной, или люди вокруг поголовно больные.

— Сейчас я тебе перевяжу. У меня даже кровь для переливания твоей группы есть. — сообщает пространство и раздаются легкие шаги: — И если ты ее не убьешь, то лучше сделай так, чтобы это не повторялось. Я терпеть не могу зашивать тебя без анестезии. Да и тебе самому не понравится…