— Но… как ты… — хмурится Большой: — да, есть. То есть… была…

— Понятно. Знаешь, а ведь это твоя вина, не так ли? — сразу иду ва-банк я. Не знаю, что и как, но то, что произошло с его сестрой — гнетет его, а его стремление скорее умереть, чем причинить боль Марике — многое говорит о нем. Холодное чтение и если я сейчас ошибаюсь — будет неудобно, но спишем это на «пьяные разговоры». Но! Я вижу, как его зрачки расширяются и он подается назад, как будто я его ударил — успех! Значит все считано верно, травма детства, он винит себя за смерть сестренки, было ли что-то на самом деле или он сам себе придумал — сейчас неважно. У меня нет времени возится с хрупкой психикой Большого Та, у меня еще и Марика со своим перекосом, а тут такая возможность все порешать сразу. Одним махом семерых побивахом, так сказать. Повышаем ставки, давим педальку в пол и прем вперед, никогда не делайте этого дома, детки…

— Что? Нет! — Большой Та встает на ноги, задевая ящик из-под апельсинов и рассыпает карты и пустые банки валятся в стороны. Катится по бетону полная банка и я с сожалением провожаю ее взглядом.

— Ты тюфяк и слабак, Большой. Кто вообще придумал тебя большим называть, когда ты — маленький? — задаюсь вопросом я: — Что глаза пучишь? Хочешь меня ударить? Давай, попробуй. — мы стоим друг напротив друга и на какой-то неуловимый миг мне кажется что вот сейчас сжатый кулак Большого Та, кулак размером с добрую дыню — полетит мне в голову и оторвет ее к черту. Но… это мгновение проходит и ничего не случается. А потом — еще одно мгновение. И еще.

— Я… не могу… — наконец опускается назад Большой и закрывает лицо своими ручищами: — я… действительно маленький.

— А хочешь — стать большим? — глядя на него я вдруг вспоминаю Вождя Бромдена и горячий шепот пройдохи Макмерфи, который учил его как снова стать большим. «Браток, этот секрет нам нельзя выдавать. Я же не обещал тебе сказать как, правильно? У‑у, накачать человека до прежнего размера — это такой секрет, который всем не открывают: опасно, если попадет в руки врага.»

— Хочу ли я? — Большой отнимает руки от лица и некоторое время глядит на них, словно проверяя, его ли это руки по-прежнему, или уже нет. Я молчу. Это вопрос, на который он уже знает ответ, но мне важно, чтобы он сам осознал этот ответ. И сказал его. Потому что высказать — это уже действие. Начало.

— Все хотят — наконец говорит он: — мне… нужно быть большим по-настоящему.

— Отлично. — еще раз вспоминаю Макмерфи с его «Представь. Большой вождь Бромден шагает по бульвару — мужчины, женщины и дети задирают головы и смотрят на него: ну и ну, что за великан идет трехметровыми шагами, наклоняет голову под телефонными проводами? Топает по городу, останавливается только из‑за девушек, а вы, прочее бабье, даже в очередь не становитесь, разве только у которой груди, как дыни, и сильные белые длинные ноги…»

Нет, качаю я головой, тут маловато Макмерфи, да и Большой — не Вождь, он еще не сломан так, как Бромден, он просто боится сделать другим больно и это классно, это заслуживает всяческого уважения, но так он задвигает себя в сторону, в темный угол — ради других. И как он живет — предоставляя свою недвижимость для «приятелей», и как он любит — отдавая инициативу и руль Марике… и как он дерется — никак. Он проигрывает для удобства других. Где-то глубоко внутри сидит испуганный ребенок, которому однажды сказали, что вот это — твоя вина. Если бы ты был лучше, если бы ты не был такой неуклюжий, если бы ты был другим… или тебя не было бы вовсе. И вот так он и живет — ради других. Печально, но так ты не добьешься ни любви, ни дружбы… только вот такого существования — когда тебя используют. Друзья — живут у тебя в здании, которое он мог бы попросту сдавать и получать деньги, девушка вообще разве что на голове у него не пляшет и ему еще повезло, что Марика к нему интерес испытывает, но это ненадолго. Скоро ей наскучит безропотность и покладистость Большого Та и она продолжит свою яркую жизнь… а он останется ее ждать. А вот мне оно надо — менять все это? Судьба — это следствие нашего выбора, и если все так и оставить, то все так и будет.

— Знаешь, что, Большой Та? — спрашиваю я его, выставив ногу чуть вперед и приготовившись: — А ведь я теперь в Академию хожу, куда и Марика. Вот думаю, она просто шлюха или она это за деньги со всеми делает?

— Что?!

— Раз уж все равно она шлюха, может ее китайцам отдать? У них в публичных домах всегда нехватка персонала и … — кулак, огромный как дыня, мощный как металлическая болванка — обрушился на меня!

— Эк! — едва успеваю уйти в сторону. Ну все, Кента, вот и конец твой пришел, психопат ты чертов, нравится тебе дразнить смертушку, ведь в Большом — килограммов двести, а когда такие вот тихие люди из себя выходят…

— Умри! — ревет Большой Та и как-то уж слишком быстро оказывается рядом и отталкивает меня назад, мои ноги отрываются от бетона и я лечу по воздуху «Венди, я умею летать!» — мелькает в голове совсем глупая мысль…

Я встаю, отряхиваясь и убирая с одежды остатки деревянного ящика из-под апельсинов. В голове необыкновенная ясность, адреналин толчками впрыскивается в сердце.

— А еще ты — толстый урод! — добавляю я, воплощая в жизнь девиз сети бензоколонок Бьянки-сан «Плесни масла в огонь!»: — и это по твоей вине твоя сестра умерла! Лучше бы и ты тогда сдох, но чего уж…

— Ррааа! — рычит что-то уже вовсе нечленораздельное Большой Та и бросается на меня. Вечер перестает быть томным и голова у меня выключается, потому что в ближайшее время она мне не понадобится. Драка!

— Вот вы идиоты… — говорит Косум, которая смотрит на нас и головой качает: — просила же не драться сегодня. От кого не ожидала, так это от тебя Кента.

— Было нужно… — улыбаюсь я ей разбитым ртом: — он же дурак словам не верит.

— Завались — ворчит Большой и кривится, когда у него лопается губа и по подбородку течет струйка крови: — вот просто помолчи…

— Ну нет — говорю я: — раз уж ты меня поколотил, теперь должен выслушать. Это правило такое. Так сказать, рыцарский турнир и слово проигравшему.

— А я тебя поколотил? — вяло удивляется Большой: — Как по мне так наоборот.

— Теперь я понимаю, почему все тебе проигрывают — замечает Косум, упирая руки в бока: — просто никому не охота твою нудятину слушать.

— У вас выбора нет. И вообще, Косум, я не с тобой разговариваю, у меня к Большому разговор есть. Вот смотри, Большой, ты же помнишь, что в прошлый раз было, верно? Ты и Широ — помнишь? Вижу, помнишь. Ну так вот, а ты помнишь, как атмосфера в комнате поменялась, когда мы с Косум пришли? Ну так вот, Большой, ничему учить тебя не надо. Ты — сильный. Здоровяк такой… по ходу мне ребра сломал… Косум глянь, а?

— Все у тебя в порядке — Косум даже с места не стронулась и руки на груди сложила.

— И почему меня окружают такие черствые люди — вздыхаю я: — ну да ладно. Сильный ты — это факт. И смелый. Меня бы так обрабатывали, чтоб я от Марики отказался — я бы сразу отказался…

— Не смей про Марику!

— Все-все! Молчу! — поднимаю руки я: — Я ж не о ней. Я о тебе. Вот ты меня сегодня поколотил…

— Все-таки я тебя поколотил? — хмурится Большой: — А ты не поддавался?

— Охота мне валяться в пыли, чтобы поддаваться. У меня, между прочим, новая форма, кучу денег стоит.

— Ну… ты извини за форму… — бормочет Большой.

— Да ладно. Поделом мне.

— Все равно ты поддавался — говорит Большой и расправляет плечи: — но я понял, о чем ты. О том, что я мог бы и встать тогда против Широ-сана а не сидеть, сжавшись в комок.

— Не. Я о том, что ты — тоже человек, как это ни удивительно. И ты имеешь право и на слабости и на собственные желания и границы. И имеешь право их отстаивать. И никто на свете, ни я, ни Марика, ни Косум — не имеет право попирать твои границы. Твоя проблема в том, что ты деликатный, но это же и показатель твоей силы, только по настоящему сильный человек может быть таким деликатным.