Показалось, что она вернулась в Гринслей, в родительский дом. Внутри даже пахло похоже – сухой полынью, скобленым деревом, теплой глиной от изразцовой печи. И спаленка, куда Джек занес ее саквояж, светлая и уютная, напоминала ту, что была у нее в детстве.

– Знала, что тебе понравится, – улыбнулась госпожа Адалинда. – Скромно, но мило.

Эбигейл кивнула: мило.

– Здесь остальное. – Магиня поставила на маленький столик кожаный чемоданчик. Хотела открыть, но Джек придержал ее руку.

– Что остальное? – спросила Эби.

Госпожа Адалинда посмотрела на нее, потом – на механического человека и укоризненно покачала головой.

– Ты ей не сказал?

– Скажу, – проговорил Джек. – Сейчас.

Женщина передернула плечами и пошла к выходу.

– Подожду в экипаже, – бросила, не оборачиваясь.

А Эби осталась стоять посреди комнаты рядом со столиком, на котором, неоткрытый, стоял чемоданчик магини, рядом с Джеком.

– Этот дом – твой, – проговорил тот. – Будешь здесь жить. Если понравится. Если не понравится, продашь и купишь другой. Там, – он ткнул пальцем в чемоданчик, – документы. Купчая на дом и твой новый паспорт.

Девушка растерянно слушала и ничего не понимала. Точнее, то, что ей говорили, она понимала хорошо: и то, что дом этот теперь ее, и что сама она уже не Эбигейл Гроу, а Эбигейл Орсон, вдова, получила после смерти супруга свою долю наследства и сбежала подальше от мужниной родни. А вот зачем это все – не понимала.

– Тебя здесь никто не побеспокоит, – сказал Джек.

– А ты?

– И я не побеспокою. – Искусственное лицо оставалось неподвижным, но горькая усмешка слышалась даже в механическом голосе. – Тут деньги, чтобы ты ни в чем не нуждалась.

– Деньги? – Сердце кольнуло нехорошим предчувствием.

– Да. Десять тысяч.

– С-сколько? – Девушка сглотнула мешавший дышать ком.

– Десять. Тысяч.

Эби медленно приложила ладонь к груди. Казалось, что сердце после этих слов должно остановиться, но нет – стучит. Даже странно.

– Ты тоже… меня бросаешь?

Десять тысяч – значит «прощай». Без слов, объяснений и обещаний вернуться. Она знает: с ней прощались уже так.

Но тогда были слезы, многодневная тоска, а сейчас вдруг накатила злость – такая, что в глазах потемнело.

– Бросаешь меня, да? Тоже? Как он?

Кинулась на Джека с кулаками, но он же механический, что ему сделается? Даже боли от ее ударов не почувствует. А ей хотелось, чтобы почувствовал. Чтобы и ему было больно, а не только ей…

А выходило, что только ей: еще и руки о железяку эту бесчувственную сбила.

Адалинда ошибалась, полагая, будто бывший муж недолюбливает ее фамильяра. Напротив, Роксэн Фредерику нравилась. По его мнению, она вобрала в себя лучшие черты хозяйки. Вобрала, пропустила через себя, усилила кошачьей своей сущностью. Ум, изворотливость, хитрость, мгновенная реакция, жесткость и бескомпромиссность – Эдди всего этого недоставало. В глубине души она по-прежнему оставалась затюканной сверстниками девчонкой из интерната, жалостливой, ранимой и наивной, и Фредерик, хоть и питал какие-то сентиментальные чувства к той девчонке, неоднократно пытался уничтожить ее как досадную помеху для счастливого существования взрослой, самодостаточной женщины, какой он хотел видеть Адалинду. Для агента, который не станет щепетильничать в выборе решений и никогда не поставит личные чувства выше общего блага.

Но сердце у Эдди всегда перевешивало мозги. Ни жизнь, ни бывшие мужья ничему ее не научили. Последний показательный урок и вовсе обернулся фарсом. Лишиться зубов оказалось больно, растить новые – неприятно и дорого, и ради чего? Чтобы спустя время тут же ставшая бывшей супруга нашла очередного «своего мужчину» и бросилась в омут новых переживаний и проблем?

Роксэн переняла у Адалинды сильнейшие качества, главное же, что Эдди взяла от кошки, – это умение зализывать раны и забывать о них, как только стихала боль.

Может, он ошибся в ней? Может, она действительно не создана для их работы и ей нужно другое? Дышать архивной пылью, смешивать реактивы в маленькой лаборатории, составлять меню для званых обедов, согревать ночами постель для того, кто будет видеть в ней всего лишь женщину, готовить ему завтраки и рожать детей?

При мыслях о детях эмпат нахмурился, но проступившая на его лице озабоченность мгновенно сменилась легкомысленной усмешкой.

– Выйду, куплю газет, – сообщил он кошке, следившей за ним из противоположного угла гостиной. – Почитаем, не натворила ли Эдди еще чего-нибудь. Приглядишь в мое отсутствие за нашим поваром?

Фамильяр высокомерно фыркнула и отвернулась. Но подвоха не почувствовала.

На самом деле Фредерик не волновался о том, что Блэйн попытается сбежать. Ему нужно было чем-нибудь занять Роксэн, чтобы той не вздумалось пойти следом. Адалинда и Джек должны были вернуться не раньше полудня, и мэтр Валье планировал к тому времени разобраться с одним вопросом. У него тоже имелись личные привязанности, которыми не хотелось жертвовать. Во всяком случае, без острой на то необходимости.

Газеты, чтобы после не забыть, он купил у первого встречного разносчика. Махнул рукой, останавливая проезжавший мимо экипаж. Сидевшая в салоне пожилая чета ожидаемо не удивилась ни попутчику, ни изменению маршрута, а дама даже пожелала хорошего дня, когда Фредди попрощался с ней недалеко от старой набережной.

Встречу Фредерик назначил в маленьком дешевом ресторанчике, главная прелесть которого заключалась не в меню и, конечно же, не в убогой обстановке, а в том, что держала это заведение семья темпераментных южан, чьими эмоциями наравне с пряностями были щедро приправлены блюда.

Заказав мясо в остром соусе, маг просмотрел прессу. Вчерашний взрыв еще обмусоливали, но новых подвигов ни Адалинде, ни самому Фредерику, к счастью, не приписали.

– Что пишут?

Немолодой грузный мужчина в пропыленном сюртуке поставил на пол рядом со столом тяжелый саквояж и, не спрашивая позволения, уселся напротив эмпата. По виду его можно было принять за коммивояжера, но Фредерик не опасался, что сейчас ему предложат купить какую-нибудь бесполезную вещь или посмотреть каталог.

– Цены на кофе и каучук снова растут, – ответил он.

– Прочитал об этом в светской хронике? – «Коммивояжер» с усмешкой кивнул на лежавшую перед Валье газету, открытую на статье с зарисовками с недавней премьеры в столичной опере.

– Именно, – кивнул эмпат невозмутимо. Для знающего человека описание светского мероприятия – кто с кем говорил, в чьей ложе сидел, с чьей супругой забыл раскланяться – ничем не уступает чтению биржевых котировок. Но обсуждать сейчас торговлю с колониями Фредерик не планировал. – Мне нужна помощь, – признался он, дождавшись, когда «случайный» собеседник сделает заказ и хорошенькая черноглазая официантка, одарив эмпата взглядом, обещающим ураган страсти и море проблем, отойдет от стола. – Небольшие сложности.

– Небольшие? Скромничаешь, – хмыкнул агент. Официально – агент внутренней разведки. Неофициально – Фредерика. Один из тех, кому мэтр Валье доверял напоказ и позволял фамильярное обращение, а на деле держал на прочном поводке из благодарности, долга, грязных секретов прошлого и обещаний безбедного будущего.

– Небольшие сложности в семье, – уточнил эмпат. – У меня пропал пасынок. Ничего не слышал об этом?

Лже-коммивояжор удивленно округлил глаза.

– Пропал?

– Слышал или нет? – настойчиво повторил Фредди. – Я знаю, что контора следит за Лео. Он не мог исчезнуть незаметно. А если бы исчез…

– Не исчезал, – не дал закончить мысль агент. – По данным конторы, мальчика забрал из школы поверенный семьи. Протокол безопасности соблюден, доверенность подписана обоими родителями.

– Обоими опекунами, – механически поправил Валье. – Я ему не отец. И я ничего не подписывал.

– Но…

– Знаю, знаю, – махнул рукой Фредди, словно его не озадачило то, что кто-то сумел подделать его подпись, а руководство школы поверило этой подделке. – Известно, куда этот семейный поверенный увез ребенка?