Адалинда подумала, что можно все же воспользоваться револьвером. Но рука, мазнувшая по воздуху рядом с ее лицом, отогнала эту мысль.

– Тебе нужно отдохнуть, – строго приказал Фредерик, коснувшись пальцами ее лба. – Прийти в себя. А когда будешь в норме, решишь, давать ход твоему прошению об отставке или мы сделаем вид, что его не было. Договорились?

– Договорились, – согласилась она неохотно.

– Вот и чудно. – Он распахнул дверцу и соскочил на мостовую. – Всего доброго, госпожа Келлар.

Уже ненадолго. К вечеру у нее станет на одного бывшего мужа больше.

А потом… Море? Лео? Так заманчиво, но…

Впрочем, в одном Фредерик прав: ей нужно прийти в себя. Это займет день или неделю – сложно рассчитать, сколько времени понадобится, чтобы избавиться от всех негативных последствий.

Ну а после она решит, как быть дальше.

А когда решит, ей не потребуется ничье разрешение.

Шеф Бейнлаф метал громы и молнии. И чернильницу в стену метнул – было. Правда, тут же устыдился под укоризненным взглядом госпожи Марджори: не дело, совсем не дело – это ж если по всякому поводу так, ни чернильниц, ни стен не хватит.

Хотя повод был не из всяких. Не каждый день судьба такие штуки откалывает.

Взрывов три. Трупов два. Подозреваемых ноль.

– Узнали, откуда доставили ящик, о котором говорила Оливи?

– Проверяем, – опустив очи долу, отчитался агент.

– Проверяют они, – буркнул Сидда, думая, что неплохо бы сейчас чаю со льдом, остудиться. – Сразу проверять нужно было, как только посылку подвезли. Чтобы еще до того, как Лленас ее вскрыл, знать, от кого, зачем и что внутри. В доме нашли что-нибудь?

– Ищем.

– У-у-у… – Чернильницы уже не было, и Бейнлаф потянулся за пресс-папье, но рука нащупала незаметно принесенный Мардж стакан с чаем. И как раз со льдом. – Ну-ну, ищите, – рыкнул шеф, отхлебнув из него. – Что полиция? Не мешает?

– Никак нет.

Полицейскому управлению лишние криминальные дела не нужны. Спишут на несчастный случай и, если родственники погибших не станут настаивать на продолжении расследования, закроют дело в два дня. А поскольку родня что у Мерита, что у Лленаса, как Сидда знал, имелась исключительно дальняя и ни в чем, помимо оглашения завещания, не заинтересованная, так оно и будет.

– Вот и ладненько. А эти?

– Одаренные? – уточнил агент, спровоцировав неприязненную гримасу шефа. – Как куклу забрали, так больше не объявлялись.

Куклу забрали… Извращенцы! Сидда уже через полчаса на место прибыл, но даже мельком на это чудо-чучело не взглянул – быстро конкуренты подсуетились. Бумажек десяток успели состряпать: дескать, все разработки покойного магистра подлежат изучению специальной комиссией Академии и ВРО. А Бейнлаф не отказался бы, чтобы его технари с механическим человеком поработали. Вдруг нашли бы что?

Трупы типчики из ВРО тоже себе прибрали.

Хорошо хоть, дом Сидде оставили.

И девицу. Не заинтересовала одаренных девица. А вот шефа Бейнлафа – очень даже. Больно вовремя она из дому вышла. Аккурат перед первым взрывом. И чучело это механическое вывела, как специально. И после в дом кинулась, точно еще что из лаборатории прихватить собиралась, а как Оливи увидела, сделала вид, будто господ спасает. А те уж преставились – чего их спасать-то? Но Мерита вытащила. А когда полиция подоспела, у нее, видите ли, обморочный припадок случился и, как в протоколе обозначили, шоковое состояние – это такое, при котором что ни спроси, будет лишь глазами хлопать. Только Сидда на своем веку достаточно повидал и контуженных, и с ума съехавших, и пусть десять из десяти за то, что Эбигейл Гроу для законников спектакль разыграла, не дал бы, но этак семь-восемь – легко.

– Наших барышень с ней отправили? Хоть тут молодцы. Пусть поглядят со стороны, сразу на контакт не идут.

Девица-то осужденная, и срок ее еще не вышел. Так что Бейнлаф велел не вмешиваться, когда ее полиция забирала. Но сопровождение организовал. Оно и лучше, что не отпустили сразу: в первый раз она и тюрьмы-то не видела, а тут проведет пару ночей в камере, днем на отработке повкалывает, глядишь, и шок пройдет. А если нет… На нет, как говорят, и суда нет.

Если Бейнлаф и сомневался в правильности такого решения, то ровно до восьми вечера, когда появились первые результаты обыска раскуроченного взрывами дома. Прочитал донесение, пересчитал задумчиво пачки с банкнотами.

Десять тысяч! Уж точно не за красивые глаза ей столько отвалили.

Хотя не складывалось что-то. Если она знала про взрыв, почему деньги не перепрятала? В том же саду зарыла бы. И после того, как рвануло, не к себе ведь в комнату побежала, а в лабораторию… Странно это.

Но у Сидды работа такая – со странностями разбираться. Зато зацепочка появилась.

– И про госпожу Келлар не забывайте, – напомнил он агентам.

Не давала ему покоя эта дамочка. Согласно донесениям, спустя час после взрыва, видно, как только слухи до нее дошли, взяла экипаж и направилась к дому Лленаса. Но не доехала. Возвратилась к себе и до сих пор носу из дома не казала. Может, страдает там, покуда законный супруг с инспекцией здравницы объезжает. А может, уже вещички пакует. Если девице Гроу десять тысяч пожаловали, то этой за труды могли и двадцати не пожалеть.

Впервые за время последнего супружества Адалинда с искренним нетерпением ожидала возвращения мужа домой. Багаж собран. Документы на развод подписаны. Осталось заручиться закорючкой Келлара, и можно, не дожидаясь утра, съезжать из ненавистного дома, но господин Форест, как специально, задерживался. Наверняка, вернувшись из поездки по окружным больницам, зашел с кем-то из коллег в ресторанчик, чтобы за бокалом вина поговорить о судьбе современной медицины, или решил навестить одну из своих любовниц. А если в клуб подался, можно не ждать и ложиться спать.

Но спать не хотелось. Не моглось.

Бившаяся внутри боль то пульсировала в животе, скручивая внутренности в узел, то немотой отдавала в ноги, а после пробежалась колючим разрядом по позвоночнику и прочно обосновалась в висках. Стучала, требуя выхода.

Адалинда сняла с полки книгу, пролистала, и на пол упала засушенная между страницами роза, из тех, что «по одной с куста». Сердце екнуло. Слабая женщина, которой давным-давно следовало задохнуться в доспехе изо льда и стали и издохнуть, дабы не осложнять жизнь другой, сильной и бесстрастной, всхлипнула и заскулила, готовая сорваться на безудержный рев. Адалинда приказала дуре заткнуться. Не сейчас. Еще будет время. Может быть, вдвоем поплачут. Но сначала заставят других лить кровавые слезы.

Что там Фредерик говорил о ее мстительности? Это он о выбитых зубах, что ли? Так то не мстительность была, а вспыльчивость, за годы уже обузданная. Теперь Адалинда, застань она благоверного в объятиях смазливой шлюшки, развернулась бы и вышла вон из оскверненной супружеской опочивальни, даже дверью не хлопнула бы. И уж точно не мстила бы: делать ей нечего, силы на блудливых кобелей тратить. А мстить… мстить ей было некому и не за что. Раньше.

Она смяла и бросила в холодный зев камина сухой цветок. Закрыла глаза и пожелала увидеть море. Бывший муж вспомнил Веллари, когда-то они ездили туда вдвоем. Северный рай для любителей тишины и уединенных прогулок. Скалистый берег, по утрам укутанный туманом, таким плотным, что крики чаек вязнут в нем, становясь глуше, а прочие звуки и краски меркнут и теряются. Холодный прибой, обжигающий босые ступни. Запах сосен… Только Лео там вряд ли понравится. Море для Лео – это Фонир или Карвайла: песчаные пляжи, пальмы, теплые волны, игривые, словно обезьянки, коих на забаву отдыхающим таскают на плечах смуглые торговцы сладостями. Суета. Но можно будет найти маленький пансион на побережье или снять ненадолго виллу…

Адалинда решила, что подумает об этом в поезде под мерный перестук колес.

– Ужин, – произнесла она вслух, говоря то ли с дремлющей на кровати кошкой, то ли сама с собой. – Надо разузнать, что там произошло. После Дориан ни с кем больше не встречался, значит, именно во время того ужина было сделано или сказано что-то, из-за чего его решили убить.