— Да нет. — Я утерла невольные слезы. — Не очень. Но, может, и не купят. Мы же быстро, да?

— Ага. Туда и назад. С теткой дохлой побазарим — и все.

— Зачет ты так? — мягко укорила я ее.

— Ну она же дохлая?

— Нет, зачем ты так разговариваешь? Как будто деревенщина какая-то.

Волчица насупилась и отодвинулась от меня, скрестив на груди руки.

— Потому что я деревенщина и есть!

Я покачала головой.

— Да! Я… Я… Домой хочу. — Она хлюпнула носом. — Очень. Думала, там плохо, а оказалось, тут — хуже некуда.

— Разве там плохо? — Я вспомнила горное селение метаморфов, дом старой шаманки, запах трав и танцы у костров. Будь моя воля, осталась бы в Ро-Андире навсегда.

— По-всякому там, — сказала Дияра, отвернувшись к окну. — Вроде и хорошо, но… Словно не мое это все. Мать, настоящая моя мама, тоже там жить не могла. Как сиротой осталась, к дядьке в город попросилась. Роберт Эсти, виконт… Раньше не понимала, почему так: в людском мире они графы да бароны, а в Андире — коз доят. Но для метаморфов это нормально, наверное. Всю жизнь оборачиваешься кем-то, меняешь личины. А дом — это дом. Там ты и волк, и человек, и сам себе хозяин. И козу подоить не зазорно, если молока хочешь… Только все равно — не мое. Давно думала: выросту и уйду оттуда, как мама.

— Прости, не смогла о ней расспросить, — вспомнила я забытое поручение. — Джеду стало плохо…

— Ничего. Вряд ли его тетушка сказала бы что-то новое. А старое я и так знаю. Мать у меня была…

— Не надо. — Я по лицу девушки поняла, что она собирается сказать что-то грубое в адрес покойной родительницы, и успела ее остановить. — Мать — это мать.

— Да, конечно. — Дияра вздохнула. — Только не все матери сбегают неизвестно куда неизвестно с кем, чтобы потом подкинуть нагулянного ребенка родне, а самой с обрыва сигануть. И не смотри так, это все знают. Она всех бросила, понимаешь? Дядьку своего старого, который все, что имел, на нее переписал, бросила. Жених у нее был, из хорошей семьи, небедный, любил ее, говорили, — бросила. Меня бросила. Правда, не без наследства. У тебя от твоей матери серьги были, а мне от моей, как батя говорит, шило в одном месте досталось. Вот и увязалась за вами. Думала…

Не закончив, она махнула рукой и умолкла, уставившись в одну точку. Я тоже не знала, что сказать: в утешениях Яра, похоже, не нуждалась. В объяснениях? Возможно. Но я не могла ей объяснить, отчего ее мать покончила с собой, оставив новорожденную дочку.

— Глупости все это, — решительно встряхнувшись, заявила девушка. — И насчет Джеда: пусть твой будет. Я себе лучше найду.

— Не понимаю, о чем ты, — быстро выговорила я, чувствуя, что краснею.

— О том, что я себе кого получше найду, — как маленькой, втолковала мне волчица. — Джед хороший. И батя говорил… Не мне, мамке говорил, после того, как Джед у нас последний раз был, что если бы мне такого мужа, так и не страшно было бы меня в людской мир отпускать.

А девочка так хотела вырваться из родного селения, что восприняла слова отца как прямое руководство к действию. Я-то считала, что Джед ей и правда нравится.

— Ну и нравится он мне, — добавила Дияра, словно прочтя мои мысли. — Кому такой не понравится? Только тут ведь не я одна решать должна, верно? А ты говоришь, в уборную ночью отлучалась? Почти до утра там просидела. Пучило, видать, от вампирского кваску. — Она усмехнулась и, резко приблизившись, шумно втянула носом воздух у моего лица. — Только после той уборной от тебя почему-то волком пахнет, а не дерь…

— Яра! — Я возмущенно вскочила с кровати.

— Деревенщина я, деревенщина, — захихикала девчонка. — А пахнет до сих пор, кстати.

— Это не то… Не то, что ты подумала. — Щеки вспыхнули, и я с трудом подбирала слова. — Ему сейчас нехорошо, я просто посидела рядом, пока он спал. Только не говори ему, пожалуйста.

— А то он сам тебя поутру не унюхал!

Не унюхал.

Волк почувствовал бы, но волка сейчас нет.

Джед

Рик отсутствовал час, если не больше. Трактир за это время наполнился людьми, и хозяин весьма недвусмысленно намекнул, что, раз уж мы не собираемся оставаться ни на фестиваль, ни даже на ночь, стоит освободить комнаты для ценителей фольклора. Или же заплатить за полные сутки. Вот уж точно — кровосос!

Ждать шамана пришлось в обеденном зале, где для нас, к счастью, нашелся свободный стол. Трактирщик и тут пытался выжать из нас монету: мол, раз сидите, так заказывайте что-нибудь, и плевать он хотел, что мы лишь недавно завтракали. Но после того как Сана, скромно опустив глазки, сказала, что мы не голодны, но, возможно, выпили бы кваса, «как вчера», мужика от нашего стола ветром сдуло и назад уже не приносило.

А моя княжна за время злоключений отрастила-таки коготочки!

Не моя…

— Готовы? Тогда идем. — Ричард объявился, едва я о нем вспомнил. — Я решил, что стоит прогуляться на развалины сгоревшего поместья.

— Зачем? — не понял я.

— Наберем земли и углей. В подобных обрядах нелишне использовать что-нибудь, что принадлежало вызываемому при жизни. Письма не подойдут, их писала не Анна, а ее муж, поэтому возьмем частичку ее бывшего дома. Оттуда и на Тропу выйдем.

Трактирщик от стойки наблюдал, как мы уходим, и, видимо, мысленно устилал наш путь до двери лепестками роз.

Оказавшись на улице, я на прощанье обернулся на вход «вампирского» заведения и подумал, что вчерашнего конфуза можно было бы избежать, обрати мы сразу внимание на вывеску. Наверняка в течение года трактир носил другое, не столь экстравагантное, название и табличка была иной, но сейчас, во время праздника духов, на стене красовался большой деревянный щит, на котором черной краской на бледном фоне вывели: «Влюбленный некромант». Сбоку от надписи был нарисован скелет с букетом увядших цветочков. То ли некромант не решился сам прийти на свидание и отправил к пассии одного из своих подопечных, то ли это он и был, но уж слишком долго дожидался возлюбленную.

С приездом поклонников вестольских сказок изменился не только трактир, но и сам город. Мы не узнавали вчерашних улиц. Тихие и чинные вечером, они теперь пестрели яркими нарядами, скалились ухмылками выставленных вдоль дороги чучел и гудели десятками голосов ушлых лоточников, выволокших на продажу заезжим гостям всякую всячину. Одни предлагали амулеты от нечисти: по сходной цене можно было обзавестись серебряной подвеской, вязанкой чеснока или небольшим осиновым колом. Другие, напротив, торговали средствами для общения с потусторонними силами: гадательные зеркала и карты, коврики с заблаговременно выведенными на них пентаграммами, горящие зловещим красным огнем свечи и «хрустальные» шары — наполненные маслом стеклянные сферы, которые следовало потрясти, чтобы увидеть «духоворот» из кружащихся блесток.

Под шумок продавались и прочие, не имеющие отношения к нежити и нечисти товары: пуховые платки, дешевые женские украшения, соломенные шляпы (что было нелишним, учитывая, как палило в последние дни солнце). Я увидел примостившийся под стеной большого кирпичного дома прилавок резчика и, не удержавшись, подошел полюбоваться на работу. Дед, старый вожак Бертран, баловался резьбой по дереву. Он умер, когда мне было восемь, и я уже не вспомню его лица, но дома до сих пор хранятся сделанные им для меня свистульки. Тут тоже были похожие. А еще — длинные дудочки, шкатулки (век бы их не видеть!), ложки и скалки. Последние лежали ровным рядком под картинкой с изображением, нет, не раскатывающей тесто поварихи, а дородной бабищи, встречавшей в дверях худосочного мужичка. «Здравствуй, милый. Что так долго?» — было написано на ее радушной физиономии и непосредственно под рисунком. Рядом с орудием супружеской ласки покоились в ивовой корзинке трещотки вроде той, которой провожала нас немая служанка Менно. В кармане завалялась монетка в полграсса, и я, убедившись, что Рик не видит, купил одну. При случае подарю шаману, злых духов гонять. С бубном Улы, сейчас лежавшим в сумке ее ученика, должно неплохо сочетаться.