Горы золота и серебра, драгоценных камней, отрезы парчи, бархата и лионского шёлка… Снова в Бадестане[104] будут продавать сильных невольников, юных девушек для гаремов. Снова лекари будут скопить франкских мальчишек, из которых — кто выживет, конечно — вырастут отличные евнухи. Снова сундуки раисов наполнятся доверху, шеи их любимых жён отяготятся драгоценными ожерельями, пальцы будут унизаны дивными кольцами, а уши оттянут тяжёлые серьги… Али-Мухаммед подумал о своей любимой жене. Мариам-египтянка, всего четырнадцать лет. Лишь три месяца прошло с тех пор, как он пленился её несравненной красотой. Не один год пройдёт, прежде чем её стан утратит стройность, а лицо обезобразят морщины. Но тогда ей придётся уступить место любимой жены какой-нибудь молоденькой невольнице, которая ещё, вероятно, только родилась. Как уступила это место прекрасной египтянке уже начинающая стареть Сейда… Может быть, взять Мариам в поход? Для этой цели раис обычно брал рабыню-наложницу, которую после сражения отдавал команде. Любимую жену разгорячённым после боя воинам не отдашь, придётся покупать невольницу. Пусть сперва послужит госпоже, а затем…

Пушечный выстрел прервал сладостные мысли раиса. Что такое?

С запада Аль-Джазер прикрывали высокие холмы, которые, по совести, можно было бы назвать даже горами. Во всяком случае, обзор с северного мыса прекрасный. Оттуда в ясную погоду можно было высмотреть крупные корабли за десяток миль. Сейчас, ранним утром, море было подёрнуто лёгкой дымкой, и обзор даже с такой удобной наблюдательной точки несколько сократился, как минимум до полулиги.[105] Франки? Всё может быть. В любом случае, пушка в крепости не стала бы стрелять, возвещая о приближении кораблей, если бы эти самые корабли не были вражескими. Ветер? Раис Али-Мухаммед присмотрелся к вымпелу. О, шайтанов хвост, западный ветер-то как раз благоприятен кафирам! Впрочем, чтобы поднять по тревоге команды всех алжирских кораблей много времени не нужно. Да и крепость, построенная ещё доблестным Хайраддином,[106] должна дать достойный отпор.

— Раис-эффенди, — на мостик взбежал верный Ахмед-турок. — Дозорные передали — идёт сильный флот. Семь больших кораблей и несчётно малых.

— Кто? — коротко поинтересовался Али-Мухаммед.

— Кафиры, раис-эффенди.

— Я и сам догадался, что не правоверные. Кто именно?

— Дозорные не знают, раис-эффенди, — Ахмед виновато потупил взор. — Они никогда не видели таких флагов. Три вертикальные полосы: чёрная, белая, красная.

Чёрная, белая, красная… Али-Мухаммед готов был поклясться бородой пророка, что где-то что-то слышал об этом сочетании цветов. Или читал… Или этот кафир Нуньес что-то говорил… Постойте! И верно: именно Нуньес что-то рассказывал насчёт заморских разбойников, заключивших договор с франками!

— Объявляй тревогу, — сказал Али-Мухаммед. Он всё-таки был раисом всего флота, отвечавшим за его боеспособность и защиту гавани, и просто обязан был отреагировать на угрозу. — Немедленно сообщить бею Селиму и Хасану-аге — пусть янычары приготовятся к бою!

Ахмед низко поклонился и, цепляя кончиком ятагана за резные балясины поручней, шустро сбежал по ступенькам вниз. У борта его ждала шлюпка.

«Если мне удастся отбить атаку кафиров, приблизится время исполнения моей мечты, — холодно усмехнулся Али-Мухаммед. — А Селим… Что ж, я буду горько сожалеть, если он погибнет во время боя с неверными».

— А где же зелёное знамя пророка? — не без иронии поинтересовался Джеймс, разглядывая укрепления Алжира в подзорную трубу.

— Алжир номинально принадлежит Османской империи, а у турок знамя вроде бы красное, с полумесяцем, — не слишком уверенно проговорила Галка. — По крайней мере, в моём мире. Здесь — чёрт их знает…

— Бог с ними и их знамёнами, Эли. Что сказал шевалье де Малеструа по поводу их пушек?

— Турецкие. На кораблях самое большее фунта по двадцать четыре, в крепости — по сорок два и сорок восемь фунтов. То есть ближе, чем на пять-шесть кабельтовых не подойти. Стреляют не чугунными ядрами, а булыжниками. В корпус такой камушек с близкого расстояния попадёт — мало не покажется.

Джеймсу однажды довелось видеть результаты попадания каменного ядра в корпус корабля. Пробив обшивку на батарейной палубе, камень разлетелся на острые осколки и переранил чуть не половину канониров. Причём попали из мелкой пушчонки фунтов на восемь. А если попадут из сорокавосьмифунтовой пушки?.. Словом, Джеймс в который раз поблагодарил Всевышнего за то, что их собственная артиллерия могла сейчас дать сто очков форы кому угодно. Те же испанцы, охранявшие Гибралтар… Когда эскадра пойдёт обратно, вряд ли доны посмеют высунуться из бухты. Что бы там ни было, а уроки из своих поражений они извлекать умели. Да и не будут они знать, что к тому времени на борту у пиратов почти не останется снарядов нового образца. Не так много их успели наделать на пока ещё единственном оружейном заводе республики Сен-Доменг.

— Восемь кабельтовых! — крикнул вперёдсмотрящий.

— Орудия к бою! — скомандовала Галка.

На флагмане и линкорах открылись орудийные порты, канониры принялись наводить пушки на крепость. Но корабли пока и не думали останавливаться. Первый залп так и произвели — с ходу… Надо полагать, последователи ислама были весьма удивлены и опечалены: пушки незваных гостей обладают сумасшедшей дальнобойностью. А что тут особенного? Крепость — не корабль. Мало того что совсем иные размеры. Крепость никуда не увернётся, опытный корабельный канонир может бить хоть вслепую; тут, чтобы промахнуться, нужно быть совсем уж криворуким и косоглазым. Потому почти все снаряды достигли цели. И стены алжирских укреплений задрожали от взрывов.

«Мартин молодец, — думала Галка, наблюдая за результатом деятельности своих канониров. — Вместо фитиля всунул в эти фугасы какие-то охренительные трубки.[107] Маловато у нас пока таких снарядов. А то бы одним Алжиром дело не ограничилось».

Из-за мыса показался корабль. Фрегат, поднимавший все паруса и шедший в галфвинд. По размерам — не уступавший «Гардарике». То есть в ближнем бою страшный противник. Вот на нём-то и развевалось зелёное знамя ислама.

— Ну вот, Джек, и флаг пророка появился, — улыбнулась Галка. И рявкнула во всю мощь своей лужёной глотки: — По местам, братва! Грот и фок на гитовы! Право на борт!.. Приготовиться к развороту на левый борт, по моей команде спускать все паруса! Верхняя палуба — доложить готовность!

— Орудия готовы! — отозвался Пьер.

— По команде — огонь из всех стволов! Поднять сигналы! «Сварогу» и «Перуну» — продолжать обстрел форта; «Жанна», «Дюнуа», «Бесстрашный» и «Ле Арди» — следовать за нами, атакуем ихний правоверный флот в гавани! Кордебаталии — приготовиться к высадке десанта!.. Ну, парни, с Богом! Всыплем нехристям перцу во все дырки!

— С Богом! — дружным рёвом отозвались пираты.

После ремонта и модернизации на «Гардарике» не стало мидель-дека, что позволило заметно расширить кубрики и трюм. И теперь на флагмане Сен-Доменга было четыреста двадцать человек команды. Ох, несладко сегодня придётся их алжирским коллегам по ремеслу…

Раис Али-Мухаммед ничуть не удивился, увидев красно-белый корабль довольно странной конструкции, повернувший ему навстречу. Адмиральский вымпел… Что ж, кафиры не в первый раз посылают против Аль-Джазера своих флотоводцев. Но, если верить Нуньесу, во главе заморских разбойников стоит женщина. Женщина! Какой позор! Неужели неверные собаки не нашли для него, прославленного раиса, более достойного противника? Сражаться с женщиной — только позорить своё имя. Впрочем…

— Воины ислама! — Али-Мухаммед по обыкновению обратился к команде, воодушевляя её перед боем. — Вы видите этот красно-белый корабль? Кафиры, убоявшись подставляться под неодолимые удары ваших мечей, послали против нас презренных разбойников, выпущенных из тюрем, и поставили раисом этого корабля слабую женщину! Не свидетельствует ли это, что аллах покарал неверных, лишив их разума и тем самым предав в наши руки? И не является ли это знаком свыше о даровании нам победы?.. Да будет трижды благословен этот день, воины ислама!