— Во-вторых, — сказала она, — может быть, вы объясните мне, почему я должна решать проблемы вверенной вам колонии в ущерб собственным интересам? У меня и без вас головной боли хватает.

— Франция!.. — вскричал совершенно взбешённый де Грансен. — Франция рискует лишиться Кубы, если мы упустим время!

— А кто в этом виноват? Неужели я? — издевательски поинтересовалась Галка.

— Не вы! — заорал губернатор, срывая голос. — Не вы, чёрт вас подери! Но эти чёртовы разбойники уже вышли из лесов и грозят городам — последним укреплениям, где мы ещё можем находиться в безопасности! И ваши интересы, мадам, — ничто перед интересами Франции и её подданных! А если вам угодно издеваться надо мной, то можете быть уверены — его величество вскоре узнает о том, как вы блюдёте свои обязательства!

— Можете не беспокоиться, — улыбнулась Галка. — Три месяца назад я уже отписывала его величеству о том, как вы блюдёте его интересы на Кубе. Так что ещё неизвестно, каков будет ответ Версаля на вашу истерику.

— Ваша дерзость, мадам!..

— Хватит! — жёстко отчеканила Галка, резко поднявшись с кресла. — Я год назад пожертвовала своими людьми и кораблями во имя интересов Франции. А вы, сударь, — да, лично вы! — всё просрали, и ещё смеете что-то от меня требовать!.. Моя дерзость! Ха! Моя дерзость — ничто по сравнению с вашим идиотизмом. Только идиот, получив Кубу, мог слить её в выгребную яму! И только абсолютный идиот способен думать, будто положение можно исправить военной силой!

— Раз уж разговор зашёл в этом ключе… — де Грансена просто трясло. Он снова вскочил. Его спутник неспешно поднялся и тенью пристроился позади начальника. — Обещаю вам — я этого так не оставлю. Вы сделали ошибку, позволив себе подобное отношение к моей персоне. Роковую ошибку, мадам!

— Советую вам покинуть гавань ещё до захода солнца, — тон Галки снова был любезен и холоден. — Так будет лучше для всех, и в первую очередь для вверенной вам колонии.

Уходя, де Грансен так грюкнул дверью, что затряслись китайские вазы, стоявшие на подставках по обе её стороны. Галка, тяжело вздохнув, опустилась в кресло. «Ну ничего себе! — думала она, чувствуя, как вся закипает от злобы. — Испанцев ему на Кубе много, видите ли! Хотел прикрыть нами свою задницу от партизанских пуль? А хрен тебе за щеку, скотина!» И всё же она чётко осознавала, что нажила себе серьёзного врага. Ведь рано или поздно ей придётся навестить Версаль, а де Грансен — кузен госпожи де Монтеспан, любимой «султанши» короля Людовика…

— Надеюсь, он ничего не сломал?

— Ой, Джек, прости, я совсем забыла, что ты в соседнем кабинете, — Галка провела ладонями по лицу, словно снимая налипшую паутину. — Ужас! Никогда не думала, что король Франции может назначить на такую должность клинического идиота. Де Шаверни хоть умный был…

Джеймс покачал головой.

— Эли, ты хоть понимаешь, что с этого момента тебе придётся ходить под охраной? — спросил он.

— Я не могу позволить себе такой роскоши, как охрана, дорогой, — устало вздохнула Галка. — Братва обидится.

— Если объяснить нашим людям, в чём дело…

— Джек, вот только не хватало, чтобы братва взъелась на французов, — Галка взяла мужа за руку и потёрлась щекой о тыльную сторону его ладони. — Особенно сейчас. Придётся чаще оглядываться по сторонам, — улыбнулась она.

— Эли, — Джеймс потянул её за руку, и Галка поднялась с кресла. — Эли, обещай мне быть осторожной.

— Обещаю, — грустно усмехнулась жёнушка.

«Обещаю, — мысленно повторила она. — Только гарантировать ничего не могу, милый…»

«Гордость Франции» не стал дожидаться заката — поднял якоря сразу же, как только высокородные господа оказались на его борту. А его капитан, месье Латур, с хитроватым прищуром старого морского волка наблюдал, как господина губернатора буквально распирает гнев. Но и этот старый волк, хорошо представлявший себе, кто такие пираты, даже вообразить не мог, насколько всё запущено.

«Да кто она такая? — думал де Грансен, спустившись к себе в каюту и там наконец дав волю своей ярости. — Безродная тварь, разбойница, подстилка пиратская! Какую ошибку совершил его величество, внушив ей какие-то иллюзии относительно независимости Сен-Доменга!..»

Дверь тихонечко скрипнула. «Кого ещё чёрт принёс?» — гневно вскинулся де Грансен. Но тут же взял себя в руки, ибо чёрт принёс шевалье де Лесажа. А он, губернатор, неподдельно уважал этого весьма неглупого человека. И даже — чего греха таить — немного его побаивался. Ведь если раньше шевалье был просто аферистом, то сейчас его стали замечать в обществе неких иезуитов. А сочетание преступного ума с иезуитами всегда настораживало.

— Ваше превосходительство, — учтиво поклонился де Лесаж. — Могу я высказать своё скромное мнение по поводу случившегося?

— Вы весьма кстати, шевалье, — надменно проговорил губернатор. — Будьте любезны, — он кивком указал на второй стул.

Де Лесаж не заставил себя упрашивать и присел, изящно откинув полы камзола. Вообще хорош, мерзавец. Не зря ведь на него так клевали парижские дамы. И умён к тому же. Интересно будет его выслушать.

— Итак, шевалье, я весь внимание, — сказал губернатор.

— Я оказался прав насчёт несвоевременности ваших требований, ваше превосходительство, — без тени смущения ответил этот красавчик. — Судя по тем обрывочным сведениям, что мне удалось здесь добыть, эскадра Сен-Доменга готовится выйти в какой-то весьма ответственный рейд. Мадам просто не имела права разделять силы.

— Вы её защищаете, шевалье? — нахмурился де Грансен.

— Ни в коей мере, — обворожительно улыбнулся де Лесаж. — Однако на вашем месте я бы действовал более изощрённо.

— Вы бы обольстили эту даму, — криво усмехнулся его шеф.

— Она для этого слишком умна. Но у любого человека есть слабые места.

— Её семья?

— Боюсь, тот, кто хотя бы попытается причинить вред её семье, недолго заживётся на свете. Я наслышан о ней, эта женщина при необходимости без раздумий пустит в ход нож, пистолет или своих разбойников. Нет, ваше превосходительство. Есть куда более действенный, безопасный, хоть и небыстрый способ уничтожить эту даму…

Французский офицер умирал мучительно и долго. Причём достаточно мучительно и достаточно долго, чтобы выложить сведения о численности гарнизона Сантьяго и его оснащённости. Дон Иниго ничуть не удивился пыточному мастерству Хуанито. Этот малый, ставший его правой рукой, видел свою семью превращённой по прихоти французов в пепел. Потому его жестокость ещё можно было понять. Но дон Иниго никак не мог привыкнуть к тому, что Хуанито потрошит пленных лягушатников с совершенно спокойным лицом. Будто исполняет обыденную крестьянскую работу. У Фуэнтеса тоже болело сердце при виде истерзанной земли и не менее истерзанных людей. Крестьяне гибли не только от рук французов. Десятки деревень вымирали от голода и болезней. В десятки мелких городов, умудрявшихся месяцами держать оборону против захватчиков, французы входили только после того, как умирал голодной смертью последний защитник. Поля зарастали сорной травой, по деревням бегали одичавшие собаки, пожиравшие непогребённых мертвецов и нападавшие на живых… Отец Доминго, ушедший в лес вместе со своей паствой — точнее, с теми из паствы, кто остался в живых — только крестился и повторял: «Это гнев Божий. Да пошлёт нам Всевышний мужества принять его и пережить». Дон Иниго не спорил со священником вслух, но каждый раз, когда герилья истребляла очередной карательный отряд, кощунственно думал: «Вот вам мой гнев. Чем он хуже Господнего?» Но чтобы спокойно резать на части человека, пусть даже врага — до такой степени душа дона Иниго ещё не окаменела. Может быть, потому что его семья при нём? Может быть, потому, что донью Долорес не насиловали всем скопом и не сожгли заживо вместе с сыновьями? Будь трижды благословен тот миг, когда он сумел верно понять предупреждение, посланное небесами…

Дон Иниго никогда раньше не замечал за собой способности внушать людям веру в свою правоту. Да он и не пытался. Не было необходимости. А сейчас, всей кожей, всей душой, полной мерой ощутив боль и ненависть — он это мог. Боль и ненависть придавали ему сил. Боль и ненависть отливались в пламенные слова, прожигавшие очерствевшие души лесных мстителей до самой основы. Боль и ненависть дона Иниго была и их болью и ненавистью. Потому под знамёна дона Команданте — как его уже прозывала вся Куба — с каждым днём вставало всё больше людей. И не только крестьян. А в последнее время — не только испанцев. Каково же было удивление дона Иниго, когда один из отрядов герильи, который они застали за активным уничтожением карателей, оказался укомплектован… французами, сбежавшими из Сантьяго! Эти французы, обнищавшие ремесленники, которых за долги отправили на Кубу в бессрочную кабалу к новоиспеченным властителям острова, попросту не имели выбора. Хозяева так активно принялись вынимать из соотечественников жилы, что люди взвыли. И, наслушавшись о герилье, отреагировали так, как и следовало ожидать: сбежали в лес. «А что было делать, месье? — вопрошал дона Иниго командир отряда, невысокий костлявый француз по имени Венсан. — Горбатиться на дядю от зари до зари, а потом всё равно под забором с голодухи подыхать? Не, мы не согласные. Если уж подыхать, то красиво!» Дон Иниго опасался «подставы», но Хуанито категорически отверг эту версию. «Не похоже, — сказал он, отрицательно покачав давно не стриженной головой. — Больно они тощие. А своих лягушатники так кормят, что они даже ради дела не стали бы отказываться от еды, хоть бы и на пару деньков. Да и руки у них не беленькие, уж я-то на своём веку повидал». Кроме того, мысленно добавил дон Иниго, этим французам теперь отрезаны все пути назад. Как ни крути, а они подняли оружие против своих кровных сородичей. Так что боль и ненависть у них теперь были одни на всех…