Мы прошли от непризнанных Испанией границ Французской Эспаньолы до самого Санто-Доминго, как сабля через мешок с соломой. А братва на небольших кораблях тем временем устроила масштабный террор побережья, в результате чего испанцы начали гурьбой сбегаться под защиту крепостей. Испанская береговая охрана попросту не успевала затыкать все дыры: никогда еще на побережье Эспаньолы не нападало столько пиратов одновременно. Мы тоже шли не скрываясь, вступали в бой с мелкими отрядами испанцев, сторожившими дороги. Что заставляло мирных жителей очень быстро убегать все туда же, под защиту ближайшей крепости. Ха! Вы думаете, они тут каменные? Как бы не так. Деревянный частокол, наблюдательная вышка, блокгауз, еще пара строений. Три или четыре мелкокалиберные пушки. Все. Словом, глушь несусветная. Впрочем, не так уж и много их было. В смысле, и жителей, и крепостей. Опять-таки глушь. Тем более нас тут не ждали. Или ждали не так скоро… Ну ладно — мужиков испанцы сразу под ружье. А старики, женщины, дети? Их ведь и кормить чем-то надо, и где-то размещать. Да еще это мирное население почти сплошь негры, чьи-то рабы. А вояки из них, прошу прощения, как из меня послушная жена-домохозяйка. За редким исключением. Собственно испанцы тут либо плантаторы, либо рыбаки на побережье, либо солдаты. Или богатенькие купцы в городах. А местных индейцев они перебили. Каньо однажды разговорился, рассказал как. До сих пор руки чешутся поймать парочку испанцев — желательно, офицеров — и проделать с ними все то же самое… Словом, у осажденных сразу начались проблемы с продовольствием, и это коснулось всех… гм… опорных пунктов. Санто-Доминго исключением не стал. Около трех тысяч беженцев, среди которых большинство — богатые плантаторы с семьями и прислугой. Со всей испанской части острова. Это на трехтысячный гарнизон, еще сколько-то там тысяч горожан и убежавших из континентальных городов богачей. Наши пушки, в три дня поставившие на колени Картахену, их в самом деле здорово перепугали. В общем, не успели мы еще как следует перекрыть все дороги, связывавшие Санто-Доминго с глубинкой, как в городе начался форменный бардак. Ситуация, как описывали наши разведчики, была еще та, а мне так и вовсе напомнила бегство остатков белой армии из Крыма: богатенькие испанцы набивались на корабли, как шпроты в банку. Алькальд и губернатор — дон Педро Колон, между прочим, карьеру ему не загубила даже наша встреча у мыса Гальинас — наверняка были бы только рады избавиться от такой обузы, да вот облом: аккурат в самый интересный момент нарисовалась наша эскадра… Естественно, испанским военным пришлось в спешном порядке сгружать сухопутных крыс и их багаж на берег — представляю, что там при этом творилось! — чтобы достойно принять бой. Они приняли его и впрямь достойно. Только не очень удачно. Билли и Франсуа поработали так хорошо, что «Гардарике» под командованием Джека и остальным кораблям эскадры даже не пришлось как следует подраться.
В общем, испанцы, очень быстро лишившись последней надежды связаться с внешним миром, принялись обороняться. Теперь война шла по привычным для них правилам — с осадой, орудийной перестрелкой и ночными вылазками. Среди французов были толковые саперы, которые провели несколько удачных подкопов и подрывов. В результате чего парочки бастионов испанцы лишились начисто, а еще несколько были сильно повреждены. К тому же мы сняли с «Гардарики» четыре нарезные пушки. Повозились с ними изрядно, но дело того стоило… В общем, испанцы продержались ровно неделю. И утром 24 октября прислали парламентеров с предложением о переговорах. На правах командующего я заявила: либо полная капитуляция, либо мы продолжаем обстрел. Испанцы принялись бить на жалость: мол, в городе полно беженцев (будто мы этого не знали), и дальнейшие обстрелы будут означать жертвы среди невинных. Я не удержалась, спросила — мы ведь обстреливаем только укрепления, а не жилые кварталы, откуда же могут взяться жертвы среди невинных? Неужели вы догадались разместить беженцев в форте?.. Сеньор офицер обиделся так, будто я нанесла ему личное оскорбление. Напыжился, принял героическую позу и начал с гордым презрением к «проклятым ворам» вещать, что никто из нас не войдет в город, пока будет жив хотя бы один испанец. В общем, нормальная ура-патриотическая лабуда. Я выслушала его браваду, потом спокойненько пожала плечами и сказала: мол, видимо у вас есть еще провиант. Но мы подождем с недельку, пока он закончится, а затем снова с вами поговорим. Если бастионы Санто-Доминго не рухнут раньше. Испанец быстро сдулся: видимо, у них там действительно с питанием не очень. То-то он был весь какой-то осунувшийся, а на двух его солдат и вовсе жалко было смотреть. Я даже распорядилась покормить этих бедолаг. По тому, как они наворачивали наш походный паек, и полному лоху в военном деле стало бы понятно: Санто-Доминго скоро падет. Ведь только Ленинграду, кажется, удалось в условиях блокады, голода и постоянных бомбежек с обстрелами продержаться девятьсот дней. И выстоять. Может, еще кому, но на ум приходит один Ленинград.
Тутошним испанцам такое не под силу. Вцепились в золото и камушки и профукали свою империю. А с учетом наличия в Эскуриале таких особ, как слишком юный король Карлос и его матушка-интриганка, я, вообще удивляюсь, что Испания еще обладает каким-то весом, в Европе и колониями за океаном. И на обломках этой империи по всем законам должна образоваться новая. В нашей истории появилась Британская. Здесь, вполне возможно, появится Французская. Но это еще, как говорится, вилами по воде… Еще все возможно, в том числе и самые неожиданные комбинации.
А ведь как бы в нашем мире было спокойнее, если бы «великие державы» всех мастей не плодили «локальные конфликты» с «горячими точками», не разводили бы стаи «маленьких, но гордых» мосек, гавкающих на противников, а решали собственные проблемы, коих и без того до фига…
Но вернемся к нашим испанцам. Вернее, к их проблемам. Офицер, пообедав нашим НЗ, немножко подобрел и даже пообещал, что постарается убедить дона Педро капитулировать на почетных условиях. Я заверила его, что огонь будет прекращен до четырех часов пополудни. Если до того времени испанцы не выбросят белый флаг, обстрел будет продолжен. Офицер ушел. А мы взялись за свои припасы и как следует подкрепились. Война войной, а обед по расписанию.
Естественно, белый флаг над фортами Санто-Доминго появился. В без пяти четыре. Пунктуальные ребята.
Надо было видеть нашу встречу с доном Педро… Потомок Христофора Колумба не о Санто-Доминго, не о вверенной ему колонии говорил! Он возмущался по поводу моего пренебрежения правилами благородной войны! Как я посмела вести бой после спуска флага! Он, видите ли, знал, что пираты бесчестные негодяи, но не знал, что настолько бесчестные. И далее все в том же духе. Дала ему выпустить пар, а потом ответила по пунктам. Первое: война благородной не бывает. Ибо там убивают, а в Писании сказано — не убий. Второе: не много чести флотоводцу, который нападает с четырьмя мощными кораблями на один потрепанный бурей галеон, хоть бы он был трижды военным и сто раз пиратским. Как это сообразуется с вашими понятиями о «благородной войне», дон Педро? Или все средства хороши, пока никто не видит? Дона Педро так перекосило, что я уже подумала вызывать доктора Леклерка. Ничего, обошлось. Но выслушала я немало интересного как о себе, так и о Франции, которая сделалась столь неразборчива в средствах, что не стесняется идти на союз с разбойниками. Только после этого мы, собственно, перешли к Санто-Доминго и его сдаче французам. И напоследок дон Педро накаркал мне повторение судьбы Жанны д'Арк: мол, когда Франции туго, она ставит на женщину и побеждает. Принося затем эту женщину в жертву. Я же тогда подумала, что, в отличие от бедной верующей девушки из Лотарингии, умею удивлять до смерти не только противника. Но сказать не сказала. Дону Педро незачем знать, о чем я думаю. Он умный, хоть и чванливый.
Итак, этот город уже не называется Санто-Доминго. Теперь он заделался столицей французской колонии Сен-Доменг и носит имя… вы угадали: Сен-Доменг. Правда, д'Ожерон так и сидит на Тортуге, а меня тут оставил на хозяйстве — в качестве и. о. вице-губернатора и адмирала Антильской эскадры. Весело. Оригинально до потери пульса. Особенно с учетом того, как разобиделись испанцы. По слухам, узнав о потере Эспаньолы, королева-мать устроила в присутствии послов грандиознейшую показательную истерику — с криками, рыданиями, разламыванием драгоценного веера и разрыванием в клочья своей королевской мантильи. Как после взятия Панамы. Может, эта истерика и подтолкнула Англию к выходу из войны: инглезам крайне невыгодно усиление Франции на континенте, а их правительство, как я уже и говорила, сплошняком состоит из меркантильных сволочей. Но, как совершенно справедливо заметил Джек, когда страна бросает союзника ради лишнего мешка золота, это в конце концов ударит по ней самой. Пусть не сразу, но в обязательном порядке и с весьма неожиданной стороны.
