Старуха что-то замычала, но Женька уже потерял к ней интерес. Скалолазы осматривали комнату, обшаривая каждую полку, каждый ящик. Юлька стояла у дверей, мрачно глядя на разгром. Вещи старались не расшвыривать, и тем не менее, в комнате шел настоящий обыск.

Вскоре на электрической плитке стоял чайник, у стола звякали кастрюльками Оксана и Лена, а Женька разбирал хозяйскую аптечку. Если только можно было назвать аптечкой небольшую картонную коробку с пожелтевшими от времени таблетками. Непривычно жесткие обертки на лекарствах были непрозрачными и легко ломались.

— Смотри, Юлька, почти все названия немецкие. Странно. Я ничего здесь не могу узнать.

Юлька равнодушно кивнула. Лекарства ее не интересовали. Она внимательно, не трогаясь с места, рассматривала убогое жилище девочки и старухи. Мебели практически не было — несколько самодельных табуреток, дощатый стол и старая кровать с панцирной сеткой. Как же они тут спят? Чуть позже она заметила второе «спальное место» — длинную лавку, застланную кошмой. Чистая, но очень ветхая занавеска отделяла комнату от «кухни», где расположился металлический умывальник, еще один стол и нечто вроде буфета с остатками полировки на дверцах. В углу комнаты стоял телевизор какой-то незнакомой марки. Мишка попытался его включить, но из этого ничего не вышло. Рядом до самого потолка подымались полки, грубо сколоченные из толстых листов фанеры. Почти все они прогнулись под тяжестью пыльных бутылок, банок, каких-то кривых ящичков, старого тряпья и прочего хлама.

— Кто-нибудь видит чай? Нормальный чай? — поинтересовался Гера.

— Вон стоит баночка. Ты лучше соль поищи. И сигареты, — посоветовал ему Димка, потроша аптечку.

— Откуда у них сигареты?

Со двора зашел Вовка, держа под мышкой поросенка. Тот дергал всеми четырьмя лапами и отчаянно пытался вырваться, но голодный Вовка, не обращая внимания на царапины и грязь, держал его крепко, стараясь прижимать к себе спиной. Он наклонился над мусорным ведром, запрокинул поросенку голову и резко дернул ножом. Черная кровь полилась в ведро, поросенок взвизгнул и выгнулся в последний раз, затихая. Старуха тихо, но отчетливо выругалась. Вовка не обратил на это никакого внимания. Тогда старуха начала ругаться дальше, подбирая очень крепкие выражения, но не повышая голоса. Как будто рассказывала что-то внуку или внучке. Некоторое время Вовка молча слушал, разделывая поросенка, затем уши его покраснели. Старуха продолжала без всяких интонаций, без злости, не хуже любого боцмана комбинируя слова и присказки. Она методично перебрала всю родню Володи и по отцовской, и по материнской линии, весьма подробно характеризуя самые различные их качества. Вовку она при этом тоже не забывала, как и его будущих детей.

— Тетя, хватит. — Рыжая девчонка, похоже, потеряла часть своего задора. — Он же нас сейчас убьет.

Старуха продолжала. Отец, мать, дети, родня, уши, рот, лицо, вероятные партнеры по сексу среди животных и самые различные его способы. Будущее расстройство зрения и желудка, снова секс и разные затычки, которые могли бы Вовке помочь и пригодиться. У Володи, который обычно был очень спокоен в любой обстановке, задергался левый глаз.

— Тетя, перестаньте, пожалуйста! Черт с ним, с этим поросенком.

Старуха снова вернулась к матери Володи и начала исследовать ее прошлое, начиная с пионерских лет. Русские ругательства умело переплетались с немецкими, мелькали какие-то незнакомые слова.

Вовка отложил нож и аккуратно вытер руки о висевшее рядом полотенце. Его уши пылали ярким пунцовым цветом, шея пошла пятнами.

— Тетя, миленькая, эс генугт!

Старуха продолжала говорить.

Вовка снова взял в руку нож — Зойка сжалась в комок и попыталась забиться в угол, — обрезал шнур, на котором висела занавеска между кухней и комнатой, отхватил ножом кусок этой самой занавески и аккуратно заткнул старухе рот. Какое-то время та мычала; тогда он закрепил кляп веревкой и обернулся к девчонке.

— Тебе тоже, небось, неймется?

Зойка отрицательно мотнула головой и вдруг заплакала. Володя посмотрел на нее долгим, бешеным взглядом, затем вернулся к поросенку.

— Ищем газеты. В этом доме есть где-нибудь газеты?

— Эй, рыжая! Зоя, или как там тебя? У вас в доме газеты или книги есть?

— А ты разве не заметил, что это изба-читальня?

— Во язва! Оклемалась уже.

— Может, и этой рот заткнем? — Вовка снова взял в руки кусок тряпки. — А то заорет, все соседи сбегутся.

— Так ведь ночь.

— Ночью слышно хорошо.

Ромка, «лепший друг» Володи, задумчиво спросил:

— Зоя, ты кричать не будешь? Или, на всякий случай, тебе ротик завязать?

— Да иди ты… Спроси тетю, она тебе скажет адрес.

Ромка улыбнулся. Зойка ему определенно нравилась.

— Языкатая. Нет, правда, пообещай, что не будешь кричать.

— Смотря что вы собираетесь делать.

— Что собираемся делать? Ужинать собираемся. Может, и тебя покормим, с ложечки. Только не ори, ладно?

Девчонка пожала плечами.

— Да пожалуйста. Какой толк здесь кричать, вода так шумит, что собаку не всегда услышишь.

Ромка выглянул в окно, проверяя. Вода под окнами действительно шумела. Все же он плотно закрыл окошко, и задернул занавески.

— Ну, считай, что договорились. — Рома повернулся к Женьке: — Может, развяжем ей одну руку? Пусть тоже поест.

По комнате уже расплывался вкусный запах.

— Рыжая, ты сама есть будешь? Мы тебя поросенком угощаем.

— Ты, гад, еще издеваешься? Мы с тетей его года выращивали!

— А мы ничего не ели две недели с лишним.

Девчонка скептически посмотрела на плотного здорового Ромку. Голодные дни обнесли его щеки, но фигура осталась атлетической.

— Дармоед. Бандит. Чтоб тебя разнесло и пронесло с нашего поросенка.

— Ну, тогда извини, сестренка, на войне как на войне.

— Коза тебе сестренка. Козел. Подавитесь им, а я ничего есть не буду.

— Все понятно. Гера, не надо ее развязывать. Она в свою бабушку пошла.

— Это ее тетка.

— Какая разница. У них вся порода стервы.

— Зря ты так, Рома. — Гера прилег на лавку и с наслаждением вытянул ноги. Он всегда уставал больше других. — Если бы к тебе домой ввалилась такая орда, да еще давай твое мясо наворачивать, ты бы тоже обиделся.

Девчонка вдруг заворочалась и всхлипнула:

— Ешьте. Жрите, швайне американские. Мало нашей крови попили? Можете и мне рот заткнуть, все равно я вас бояться не буду. Всех вас наши переловят и передушат. Бандиты проклятые.

— Напрасно вы так, барышня. — Женька был почти весел. В первый раз за много дней им предстоял ночлег в тепле и в относительной безопасности. — Мы совсем не бандиты. И пока не собираемся ни убивать вас, ни грабить.

— Нет, почему же? — Димка страшно оскалился и вытащил из-за пояса длинный нож. — Я хочу поглумиться над ее трупом. Вырезать звезду, и все такое. Как полагается.

— Отстань от девочки, придурок. — Лена оттерла его в сторону и присела возле Зойки, которая снова сжалась в комок. Взяла из рук Димки нож и перерезала веревки у нее на руках. Девчонка отодвинулась в самый угол, разминая руки, в зеленых глазах ясно читалось удивление.

Лена смотрела на нее ласково и спокойно. Она была старше всего на несколько лет, но разница сразу чувствовалась. Зойка была еще почти ребенком и слишком старалась не испугаться. Димка, смущавший девчонку больше всех, уже отвлекся; теперь он сосредоточенно рылся в большом ящике, где ему удалось обнаружить несколько пересохших, искрошившихся от времени папирос.

— Ты не бойся, ничего мы вам не сделаем. И тебя, и тетю твою отпустим, нам всего и нужно — поесть да заночевать. Мы в очень тяжелом положении, сами всего боимся, поэтому вот так… — Лена кивнула на веревки. — Хотя ты вряд ли сможешь нас понять.

— А кто вы такие? — Зойка явно поддалась на интонацию и слушала уже без прежней враждебности.

— Господи… Вот как тебе ответить, чтобы не соврать? Вообще-то, мы скалолазы из Красноярска. Смешно звучит, но это правда. Хотя временами я сама уже этому не верю.