Один из валчей центральной тройки выбросил вперёд руку – и крайний пращник почувствовал сильный удар в горло, затем ударило второго, третьего – не смертельно, но очень чувствительно, так что обстрел костяными шариками сразу ослабел. Но и Никита со своей лодки применил что-то удачное: какая-то серая пыль, прочертившая зигзаг к левой паре, явно доставила валчам неприятности, те вдруг начали отбиваться от чего-то невидимого так, как люди отмахиваются от пчёл.

– На коней!!! – скомандовал Хвощ своему воспрявшему духом отряду. – Левую пару в сабли, – просто добавил атаман, конница двинулась вперед, на гружённых серебром лошадях это смотрелось скорее смешно, чем страшно, но валчи, видимо, так не посчитали. Оба метнули мотки обычной путанки, той же самой, что применяли сами разбойники, только легче и шире, намного шире, мотки растеклись чуть не на сотню аршин каждый. И хотя это сковало прямой удар конницы – Хвощ завернул отряд, не желая калечить лошадей, – от применения противником знакомого оружия бандиты как-то приободрились.

И в этот момент вдруг исчезла тёмная ревущая стена. Она давно уже истончилась, изрядно подточенная слева, но только теперь стало понятно, как сильно вой давил на психику.

Всё вокруг посветлело и обрело краски. Левая пара валчей стала пятиться, правая разрядила в арбалетчиков боевые жезлы – и один из воинов упал, объятый смертным огнём, а центральная тройка вообще развернулась и двинулась к лесу, как будто забыв о банде.

– Лодки взлетели! – обрадованно сообщил Никита, совершив первый прыжок на пару саженей и снова спустившийся к заснеженной земле.

– Рыцари идут! – тоскливо заорал Пушистый.

Отряд рыцарей опять приближался к банде. Один из центральных валчей вдруг упал и снова поднялся. Какая-то косая радуга протянулась к ним из леса. Никто не пытался разобраться, что это могло значить. Банда, сильно сместившись влево, уходила к деревьям. «Левая» пара, отмахиваясь от арбалетных болтов, разнокалиберных снарядов пращников и магического града, что по-прежнему сыпался с лодок, уступила им дорогу. Неохотно шедшие в атаку всадники предпочли не рисковать и устремились вперёд, оставив валчей в стороне. Снова попытались снизиться стрелки, но тут один из «правой» пары поднял вверх руки, и у «четвёрки» вывалилась ещё две птицы, причём выглядело всё так, как если бы валч на огромном расстоянии просто свернул им шеи. Несущее веретено, оставшись на последней паре, круто пошло к земле, унося вместе с собой кокон, а два оставшихся стрелка поднялись в небо ещё выше, чем прежде. Огонь оранжевых вспышек они теперь переключили на валчей, но без малейшего результата.

– Надо оторваться. Иначе достанут по следам.

– Ты до леса сначала доберись, – буркнул Хвощ.

– Гляньте, там баба... – Опытный взгляд Флейты разглядел в тройке валчей женщину.

– Пойди познакомься, – предложил ему Пушистый, с трудом взводя пружину арбалета.

По мере того как отдалялись тёмные фигуры, к разбойникам возвращался гонор. Рыцари явно не успевали их догнать, к тому же теперь у них на пути находились валчи. Пятеро из них, стягиваясь в единую группу, двигались в сторону леса. Руки их странно изгибались – оттянутый левый локоть, «плавающие» запястья и мелкое шевеление пальцами, напоминавшее то ли колыхание щупальцев медузы, то ли движение маленьких змей. Изрядно потрёпанная «левая» пара отходила к одинокому сараю, рядом с которым виднелась занесённая снегом хижина с провалившейся крышей. Один из валчей держался за плечо и сильно хромал, другой прикрывал его движение, перекатывая в пальцах сразу четыре боевых жезла.

Разбойники благоразумно не проявляли к валчам интереса. Рыцари тоже собирались обойти их стороной. Стрелки ушли высоко в небо, на которое уже нагнало привычные для декабря снежные облака. Никаких следов смолян или тверской дружины не наблюдалось.

Опускались короткие зимние сумерки.

Отстал разбойник, под которым ранило лошадь. Слетела с коня шлюшка, не выдержав темпа скачки. Упал раненный оранжевым разрывом арбалетчик. Но основная масса людей Хвоща благополучно уходила, и даже отставшие пытались разбежаться, затеряться в темнеющем лесу. Когда банда уже въезжала на заснеженную опушку, рыцари предприняли отчаянную попытку догнать разбойников. Рыцарям уже не нужны были ни свет, ни броня, ни даже численный перевес, только бы добраться до уходящих душегубов. Их кони пошли в намёт, стремительно сокращая расстояние между отрядами. Обмен арбалетными залпами свалил с той и с другой стороны по паре всадников, однако темень накатывала такая, что вскоре пришлось бы стрелять на звук.

Меж тем с последней лодки полетели какие-то мелкие предметы, и редкие, заснеженные, голые ветки окраинного кустарника как будто обернулись джунглями. Мощные рыцарские кони вязли в них, в кровь разрывая холёную шкуру. Не имея силы прорвать непролазную преграду, отряд тверских рыцарей остановился.

Захваченная шлюха, пара убитых бандитов да несколько мешков ногтей с серебряной насечкой. На понурых тверичей опускался ночной холод.

Банда потерялась в смоленских лесах.

Первый из двенадцати воинов бросил наземь шерстяной клубок. Тот качнулся как-то странно, дёрнувшись и в чащу леса, куда уходила банда, и в другую сторону, где скрылись пять тёмных фигур, и к одинокому домику с провалившейся крышей. Несколько новых бросков повторили этот расплывчатый результат. То ли клубок потерял след, то ли этот след удивительным образом расстроился.

Монах показал рукой на домик и чуть качнул головой, вопрошая остальных. Судя по всему, согласие было получено. Так и не сказав ни слова, серые тени заскользили к древней избушке.

Их приближение, однако, почувствовали.

Два огненных сполоха ударили вперекрест, сплелись воедино две молнии, передний монах схватился руками за живот и медленно осел в снег, замер серой кочкой на бескрайнем снежном поле. Остальные тут же изменили стиль движения, ещё больше «размазавшись», почти исчезнув в темноте, и заскользили к дому, покачивая кривыми дубинами. Ещё две молнии ушли в пустоту, прочертив место, где только что скользнул кто-то из монахов, а дубины уже застучали по крыше, по гнилым заснеженным брёвнам, по осклизлому от старости крыльцу. Барабанный этот стук казался бессмысленным, так ребёнок лупит по забору палкой. И вдруг всё вокруг вспыхнуло, как если бы на дом плеснули горящим спиртом. Огонь взревел сразу со всех сторон, быстро пожирая здание. Не ограничившись этим, монахи «простучали» и сарай. Тот также вспыхнул с нескольких сторон, довершая картину пожара, а из дома вырвался разряд тёмного пламени, и ближайший монах, схватившись за грудь, упал навзничь. Остальные рассредоточились, покачивая в воздухе кривыми дубинками – если приглядеться, это движение было осмысленным и даже очень сложным – все посохи чертили в воздухе фигуру, напоминавшую сразу три сплетённые восьмёрки. Ревущее пламя пожирало дом. Монахи невозмутимо ждали. Ни один не подошёл к упавшему собрату. Впрочем, то, что тому не требовалась помощь, не вызывало сомнений. Голова и грудь упавшей фигуры уже обуглились.

Из дома никто не показывался.

Монахи ждали долго.

Огонь прогорал несколько часов. Всё это время посохи совершали свой странный танец, словно ткали невидимую нить, а сами монахи не выказывали никаких признаков усталости. Ночной холод то ли не действовал на них совершенно, то ли сумеречных бойцов согревал пожар.

В лесу, где скрылись пять тёмных фигур, что-то происходило. Время от времени там вспыхивали багровые отсветы, слышался треск, над лесом кружили невидимые птицы. Монахи, неплохо ощущавшие боевые стойки валчей, всё время чувствовали идущее оттуда напряжение, но понять, что именно там стряслось, с такого расстояния было невозможно.

Впрочем, никто из них и не пытался это выяснить. Монахи оставались в поле, терпеливо дожидаясь, пока прогорит огонь. Хотя... Нормальному человеку было очевидно: кто бы ни пустил боевые разряды, он сгорел заживо.