Где-то справа всхлипнули женщины… Он глянул туда: Молли обнимала за плечи нарядную Тильду с широко распахнутыми глазами на удивленно-сосредоточенном личике. Селина, Нэнси, Владислав и его сестра… Шагнув еще раз, Эйнар подошел к алтарю, Тибо, серьезный и тоже в парадном мундире, встал рядом, а леди сдернула длинную, до самого локтя, белоснежную перчатку и подала Эйнару руку. Он бережно сжал тонкие холодные пальцы и почувствовал ответное пожатие.

А потом Лестер говорил те же самые слова, уже дважды слышанные Эйнаром, но звучащие словно в первый раз. В последний — уж точно. Он знал, что никогда не сможет забыть Мари, но знал также, что происходящее сейчас — не предательство, а единственно возможные справедливость и счастье. И потому повторял слова клятвы, принимая их всем сердцем, всей сутью, и его леди тихо вторила ему с той же искренностью.

— Кто отдает эту женщину этому мужчине? — спросил Лестер.

— Я, Маркус Грегор Стефан Людвиг Аларик Бастельеро, — отозвался некромант. — Я по праву названого брата отдаю свою сестру этому мужчине. Пусть будет она ему достойной женой, а он ей — достойным мужем.

И это тоже было правильно, Эйнар знал теперь без всякого сомнения. Родственников по крови не выбирают; названое родство — другое дело. Его жена сделала такой выбор, значит, и Эйнару придется принять его. Притом из двоих побратимов леди Ревенгар рядом с ней он и сам предпочитал видеть этого.

— Эйнар Рольфсон, берешь ли ты… — торжественно звучал голос будто помолодевшего Лестера, истинного посредника между богами и людьми.

— Беру, — торопливо ляпнул Эйнар и понял, что не дослушал до конца.

— Не торопись, уже не убежит, — прошептал рядом Тибо, едва сдержав просочившийся все-таки смешок.

А Эйнар снова почувствовал пожатие согревшихся в его руке пальцев.

Теперь он изнывал от нетерпения, какой бы красивой и торжественной ни была церемония. Да, в храме тепло, и его жена заслужила эту свадьбу, но как сдержаться, если еще немного — и…

«Немного» растянулось на полчаса, не меньше. Или на целую бесконечность. Именно столько прошло до момента, когда снова посерьезневший Тибо подал Лестеру коробочку с кольцами. Теми самыми, фамильными, под сотнями свечей сверкнувшими кроваво-красными огнями. Эйнар невольно заколебался, хотя понимал, что кольца прошли полную проверку.

— Чистые, — шепотом сказал Бастельеро, с подозрительной чуткостью уловив его замешательство. — Мы с его величеством ручаемся.

Вот и попробуй усомниться.

Взяв кольцо, он надел его на палец леди и принял второе от нее. Вот и все. Словно и не было сомнений, недоверия, обид и злости. Золотой ободок обнял палец плотно, но не тесно, словно меч лег в сделанные под него ножны. Эйнар понятия не имел, какой будет вся его дальнейшая жизнь, но ему было достаточно, что она будет рядом с ней, его женой и его леди.

— Поцелуйте невесту, — сказал Лестер, закрывая книгу записей, в которой сегодня не добавилось строк, только сделанные в прошлый раз налились новым значением.

Эйнар повернулся к жене, поднял руки и с немыслимой осторожностью положил их на плечи, обтянутые искристым серебром. Лавиния глянула ему в лицо, немного откинув назад голову, сама потянулась навстречу, и он привлек ее к себе, а потом коснулся губами теплых мягких губ, вдохнув нежный чистый запах ее волос и кожи. Руки так и тянулись обнять сильнее, провести пальцами по гибкой узкой спине… Эйнар сглотнул, с трудом отрываясь, и едва не застонал, увидев, как леди торопливо облизнула губы кончиком языка и потупилась с насмешливо застенчивым выражением лица. Вот за что она с ним так, а?! Неужели не понимает? Или как раз понимает и…

От этой мысли стало совсем горячо, и, когда Тибо с той же ухмылкой поинтересовался:

— Дорогу к спальне показать? — Эйнар весело и совсем не зло огрызнулся:

— Сам найду.

Крепче сжал узкую ладошку, доверчиво лежащую в его руке, шагнул от алтаря…

Залихватский свист раздался совсем не оттуда, откуда можно было предположить! Ну, Тибо знал, Эйнар ему сам рассказывал… Кто-то еще из гарнизона бывал в Невии… Но свистел некромант. Громко, с пронзительными переливами, как мальчишка-простолюдин. И так увлекся, что первая горсть серебряных монет, смешанных с зерном, полетела Эйнару и леди под ноги из рук Тибо. Спохватившись, Бастельеро тоже швырнул свою долю — пригоршня золотых флоринов звонко раскатилась по каменному полу под нарастающий свист, подхваченный остальными.

Леди ахнула, рассмеялась, а Эйнар с горящими щеками повел ее по освещенной дорожке, на которую им под ноги кидали монеты и зерно. Серебро и медь летели вперемешку, пшеница, рожь и овес устилали камень так, что его уже не было видно, а шум все нарастал. Лязгали мечи о щиты, самозабвенно свистели бывшие деревенские парни, а ныне его, Эйнара, последние солдаты. И уже неважно было, кто им рассказал, как провожают из храма новобрачных в Невии. Главное, что никакая нечисть не перебежит дорогу молодоженам, испугавшись звона и свиста, а монеты и зерно — ну это же всякому понятно. К сытой жизни да плодородию…

Они уже прошли под скрещенными мечами, которые высоко подняли Малкольм и долговязый Винсент; каблучки леди топтали, как и положено, зерно, звонко цокая по подворачивающимся монетам, но у порога то ли что-то подвернулось под ногу, то ли каблук попал в трещину… Эйнар не позволил жене споткнуться, придержав локоть, а мигом спустя и вовсе решил, что она прошагала достаточно. Леди снова ахнула, когда он подхватил ее на руки, сзади и по бокам одобрительно заорали, и Эйнар переступил порог, успев услышать, как некромант громко интересуется:

— Так что вы там говорили, мэтр, о черничной наливке?

— Какая наливка, мой юный коллега! — отвечал Лестер. — По такому случаю — только чистейший карвейн тройной перегонки. Вот Тибальд подтвердит…

Что должен был подтвердить Тибо, Эйнар уже не слышал. В его руках лежала самая драгоценная ноша на свете. Теплая, шелестящая шелком, жарко дышащая в ухо и весьма увесистая. Не так чтоб не унести, но не дай боги споткнуться, а клятые камни так и норовили уползти из-под ног, как у пьяного, и по телу катился жар. Эйнар пронес замершую в его объятиях жену через двор, поднялся по лестнице сначала на первый этаж, потом на второй… Бережно перенес через порог спальни и только тогда осторожно поставил леди на ноги, снова заглянув ей в лицо.

Оно сияло, иначе не скажешь. Светилось изнутри так, что куда там и жемчугу с серебром на платье, и свечам, щедро расставленным в изголовье кровати… Убранной, кстати, цветными лентами, раз уж венков зимой не сплести. Сердце снова тронула щемящая смущенная благодарность к друзьям, которые все это устроили, да еще и втихомолку, пока он спал. Вот уж точно баран!

А его жена смотрела на него и улыбалась так, что Эйнару на миг стало страшно не оправдать, разочаровать… Он глянул на облако расшитого шелка, в котором даже застежки непонятно как искать, и содрогнулся. Красиво, спору нет! Но…

Леди еще раз одарила его лукавым взглядом и повернулась спиной, пояснив:

— Там где-то крючки. Но если не найдете, берите нож и распорите к Барготу, а то я уже дышать в корсете не могу.

И настолько в этих словах была она вся — милая, невозможно искренняя, настоящая, — что от сердца мгновенно отлегло. Эйнар уже спокойно пробежал пальцами по обтянутой шелком спине — именно так, как хотелось, — и крючки нашлись. Спрятанные в шелке и тугие, утбурд их сожри, но не туже, чем на его новом мундире. А платье, стоило расстегнуть верх, в последний раз прошелестело, падая к ногам сияющим жемчужно-серебряным сугробом. У Эйнара снова перехватило дыхание, когда Лавиния, светлая и изящная, как фейел, поднимающийся из снега, переступила через этот сугроб, шагнув к нему открыто и доверчиво.

Корсет, утягивающий и без того тонкую талию, он расстегивал торопливо — и был вознагражден еще одной улыбкой. А потом леди скинула туфельки, присела на кровать, и Эйнар, опустившись на одно колено, стянул с длинных стройных ног паутину белых же чулок, таких прозрачных, что удивительно, как они не расползлись прямо под его пальцами. Что-то еще кружевное, шелковое… Благие боги, да зачем же ей столько этих тряпочек, — в глазах темнеет от каждой, хоть они и белые.