Беспомощность — вот что она испытывала сейчас, глядя на угрюмую человеческую массу, в которой даже отдельные лица с трудом различала, не считая их предводителя. Грязные, заросшие бородами и длинными волосами, испуганные и злые… Ло содрогнулась, представив, что смотрела бы им в лицо напрямую, а не из-за широкой спины капитана Рольфсона. Потому что сейчас она была беспомощной, но не беззащитной — огромная разница, оказывается!

А потом горцы ушли, и капитан повернулся к ней. Все такой же бесстрастный и только слегка хмурый, будто и не сделал ничего особенного. Подумаешь, разогнал стаю озверелого шакалья! Волкодаву этим и гордиться как-то непристойно. Ло вспомнила утреннюю сцену с мальчишкой и солдатом, когда Рольфсон внешне так же легко управился с судом, терпеливо и спокойно разобравшись, кого наказать, а кого наградить. Теперь она лучше понимала основную черту характера капитана: он был начисто лишен позерства и самовлюбленности, даже когда вершил чужие судьбы. Редкое качество… Наверное, он и командование над крепостью принял так же — просто потому, что никого более подходящего рядом не было, а уклониться от ответственности Рольфсон не мог. Ло невольно восхитилась его самообладанием и принципами, которым могли бы позавидовать многие известные ей аристократы.

— Прошу прощения, — буркнул капитан, покосившись на труп у своих ног. — Не следовало вам этого видеть.

Он что, думает, это первый убитый в ее жизни?! Но тут же Ло устыдилась, чувствуя себя не к месту капризной и раздражительной. Ведь Маркус точно так же оберегал ее от грязи войны, насколько мог. Мужчины всегда такие мужчины…

— Еще одни старые счеты? — уточнила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Те же самые, — досадливо дернул Рольфсон уголком рта. — Перевальные. Странно все это… Вы не замерзли?

Ло покачала головой, хотя слегка озябла. Капитан коротко кивнул и отошел к лошадям, а оставшийся рядом с хижиной солдат потер руки в толстых кожаных рукавицах и возмущенно сообщил:

— Во дела творятся, миледи! Совсем овцегоны обнаглели! Ничего-о-о, наш Кир… э-э… капитан им покажет!

— Не сомневаюсь, — согласилась Ло, в очередной раз устыдившись, что не помнит, как его зовут.

А ведь она в крепости не первый день и даже не неделю, как можно было не узнать по именам весь гарнизон? «Самовлюбленная высокомерная дура! — выругала себя Ло. — В полку ты себе такого не позволяла».

— Дик! — окликнул солдата Рольфсон, невольно придя Ло на помощь. — Ломай гусятник и разводи огонь.

Действительно, ни дров, ни даже хвороста возле хижины не было. Чем они здесь топят?

Она повторила вопрос вслух, и Рольфсон, подойдя от лошадей, пояснил:

— Обычно — соломой с сухим овечьим навозом. Дрова слишком тяжело добывать. Еще хворостом, но не все могут за ним ходить.

Он протянул ей перчатки и стальную флягу, добавив:

— Если хотите горячего — подождите немного, сейчас будет костер.

— Благодарю, — тихо отозвалась Ло, натягивая перчатки.

А как же фраганка? Ее, конечно, нельзя к общему костру, но бедняжка должна была смертельно замерзнуть в нетопленой и давно выстывшей каменной хижине. Если здоровой и тепло одетой Ло веет стужей от каменных стен…

— Дик, принесите и сюда немного, — решительно велела она. — Попробую затопить очаг.

— Миледи…

— Капитан, я в перчатках. И буду очень осторожна. Но какой смысл спасать этих несчастных от сожжения и гнили, если мы уморим их холодом? Притом я уже была в хижине.

Взгляд Рольфсона утратил обычную непроницаемость. Капитану очень хотелось то ли выругаться, то ли утащить Ло прочь, может быть, даже на плече. Он даже напрягся, едва заметно подаваясь вперед, но потом безнадежно махнул рукой и только напомнил:

— Не снимайте перчаток. И осторожнее…

После того что он только что сделал, у Ло язык не повернулся съязвить, что ее неосторожность освободила бы дражайшего супруга от ненавистного брака, но не подумать об этом снова она тоже не могла. Рольфсон же вел себя как… настоящий муж? Ло растерялась от настолько простой и закономерной мысли, глядя в спину уходящему капитану, которому снова срочно понадобилось что-то возле привязанных лошадей. Наверное, боялся и вправду высказать ей все, что думает.

Дик тем временем весело ломал хлипкий гусятник, ловко орудуя небольшим топориком. Очистив несколько жердей от глины, которая их скрепляла, он порубил деревяшки на куски и принес к хижине. Поколебался, опасливо глядя на дверь за спиной Ло…

— Дальше я сама, — торопливо сказала Ло. — Благодарю, Дик.

— Рад служить, миледи, — облегченно заулыбался солдат и вернулся к разрушению гусятника.

Ло втащила деревяшки внутрь, свалила возле каменного очага в углу и серьезно задумалась. Она, конечно, знала, как разжигают огонь обычные люди, но весьма… теоретически. Трут, огниво… Сама Ло попросту запускала крошечный огненный шарик, которого хватало на любые дрова, даже мокрые. Но и такой мелочи она лишена! Ладно… чем-то же старая ведьма разжигала очаг? В крайнем случае можно подождать, пока снаружи разгорится костер, и попросить головню.

— Ваш муж очень храбрый человек, леди Ревенгар…

Очнувшаяся фраганка смотрела на Ло лихорадочно блестящими в полумраке глазами. Ребенка она бережно прижимала к себе, кутая в тряпки, которых едва хватало укрыть малыша.

— О да, — улыбнулась Ло. — Храбрость несомненно числится среди его достоинств. Как вы себя чувствуете, леди Марли?

— Марли? Простите, мое имя Мэрли. Аманда Мэрли, в девичестве Форзон. Мой муж — Дилан Мэрли, вы, может быть, знаете его семью?

— Мэрли? О, это вы меня простите, — Ло шагнула от очага к столу. — Мой муж северянин, он, должно быть, плохо расслышал. Разумеется, я знаю Дилана. Его кузен Арчибальд женат на сводной сестре моей двоюродной тетки. О боги, высший свет так тесен…

Она болтала какую-то чушь, лишь бы не молчать, и удивлялась. Оказывается, можно лишиться магии и быть на краю гибели, но память все равно услужливо подсовывает, кто кому и кем приходится — знание, непременное для всякого дворянина.

— Удивительно тесен, — подхватила Аманда Мэрли. — Я слышала о вашем замужестве, миледи. Знаете, это было главной новостью сезона.

— Не сомневаюсь, — светски улыбнулась Ло, разглядывая фраганку.

Аманде было вряд ли больше двадцати-двадцати двух. Белокурая и голубоглазая, она должна была по праву считаться красоткой, но болезнь вытопила ее изнутри, и сейчас фраганка походила на изжелта-бледную восковую куклу. Прекрасные светлые волосы она убрала как можно туже, но даже так было видно, что они слиплись от пота, на коже лба блестели крошечные капельки испарины, а на скулах цвели ярко-розовые пятна жара. Но она держалась, пытаясь сохранить хорошие манеры — последний доспех порядочной женщины, такой хрупкий и необходимый, — и Ло отдавала должное ее мужеству. Тем более внушающему уважение, что эта милая девочка вышла за Дилана Мэрли, главу семьи, печально известной в Дорвенне своим родовым проклятьем.

— Хотите попить? — предложила она, вспомнив, что оставила на пороге флягу. — У меня есть шамьет, но его стоило бы подогреть. Снаружи вот-вот разведут костер, и мы возьмем углей.

— Вы так добры… Но вам не следует здесь оставаться, миледи. Это очень опасно!

— Вздор, — решительно отозвалась Ло. — Сейчас приедет целитель. В любом случае, я уже здесь побывала, так что какой смысл убегать?

— Если вас не затруднит, я бы выпила воды…

Ло оглядела стол, нашла подходящую посудину и принюхалась к жидкости. Глиняный кувшин оказался наполовину полон, и она сполоснула самую чистую из трех стоявших на столе чашек, а потом наполнила ее водой. Подала фраганке, которая немедленно принялась поить жадно глотающего ребенка и лишь затем выпила остатки сама.

— Благодарю, миледи.

Фраганка смущенно улыбнулась.

— Вас искал деверь, — сказала Ло, принимая пустую чашку и ставя обратно на стол. — Он очень беспокоится, как и ваш муж, полагаю.

— Не говорите мне о муже!