Мы переглянулись; потом Маронг молча создал парящую платформу и помог нам взобраться на неё. Минута – и мы на всех парах полетели к эпицентру ментальной какофонии. Забавно, что какое-то время назад я считала, что лучшая тактика – держаться подальше от любых проблем; увы, опыт показывает, что, даже если обходить их по широкой дуге, не факт, что немного позже они не постучатся в дверь, причём незадолго до рассвета – с улыбкой до ушей и с коробкой пирожных под мышкой.

Встречайте, дорогие хозяева, и привыкайте – мы к вам надолго.

Ещё издали я заметила облако дыма; эмпатический фон пронизали ручейки паники с изрядной примесью растерянности и злости. Как-то раз в лаборатории по соседству с маминым исследовательским комплексом случился пожар, и тогда от института за два квартала разило такой же сложной гаммой чувств – учёные могут быть весьма несдержанными, когда результаты их многолетней работы под угрозой… Но чтобы то же самое творилось в Лагоне, где катастрофы разного масштаба – явление обыденное, если не сказать повседневное?

Внезапно Лиора побледнела.

– Там работает Наоки.

Я не сразу сообразила, о ком она говорит и почему это вызывает такой ужас.

– Твой новый мастер?

– Да, – отозвалась она, внутренне собираясь, как перед битвой. – Мастер Наоки – самая молодая из ложи, у неё очень смелые изобретения, и в то же время она неплохо разбирается в искусстве внимающих и поющих, а ещё она двадцать лет провела среди мастеров тварей. А мой… гм, кое-кто из моей семьи, – Лиора скосила взгляд на меня с таким многозначительным выражением лица, что я мгновенно вспомнила, кому именно она приходится родственницей. – Словом, мне посоветовали не ограничиваться только ложей внимающих и поющих, если я желаю защищать себя. Наоки – лучший выбор, но у неё есть одна особенность…

И она замолчала, скривившись, точно от целого лимона откусила.

– Мастер Наоки легко впадает в печаль, если что-то идёт не так, – пояснил Маронг без тени улыбки. – Её даже прозвали Рыдающей Девой. Ты представь, Трикси-кан, насколько это тяжёлый случай, если мастер Наоки знаменита именно своими, э-э, приступами неудержимых слёз, а не изобретениями, хотя говорят, что со времён Оро-Ича более талантливого искусника в Лагоне не было.

Не то чтобы я раньше жаловалась на проблемы с воображением, но последние несколько месяцев добавили столько красок в палитру моего жизненного опыта, что сейчас мгновенно нарисовалась более чем яркая картина.

А потом мы увидели дыру в земле.

– Э-э… – Я скосила взгляд на Лиору, оценила убийственно кислое выражение лица и сделала выводы. – Этого здесь быть не должно, как я понимаю?

Вместо ответа Лиора положила руку Маронгу на плечо, и он резко направил платформу прямо в зияющий провал. Вблизи дыра напоминала воронку от бомбы, плавно переходящую в огромный туннель с осыпающимися стенами. Света не хватало; отчаянно воняло чем-то палёным и одновременно органическим, словно зажигательный снаряд угодил на животноводческую ферму – аккурат когда все коровы отправились на прогулку. Всюду виднелись обломки, ошмётки, трудноопределимые фрагменты чего-то большого и сложного. Сначала я пыталась вглядываться в них, чтобы определить, что передо мной, но потом заметила красивый человеческий глаз размером с кулак, выбегающий из темноты на тонких паучьих ножках, за которым волочилась электрически потрескивающая сеть – и резко передумала.

Нервы дороже.

– Я думала, что искусники больше по механизмам, – шёпотом спросила я.

Маронг нервно сдул чёлку с лица и так же тихо ответил:

– Как правило, так и есть. Мастера тварей исследуют живое, искусники – неживое, а созидающие совершенство работают на стыке. Но мастер Наоки другая, – он задумчиво проводил взглядом одинокий глаз, исчезающий во мраке. – Например, шкура некоторых айров гораздо устойчивее к едким веществам, чем обшивка механизма, потому что шкура нарастает изнутри и восстанавливается, пока у айра есть ресурс. И Наоки считает, что надо использовать лучшее из существующего, чтобы потом с уже достигнутых высот сделать ещё один шаг наверх.

– Поэтому обивка её подушек для сидения зарастает сама, если их покормить, – добавила Лиора с кривой усмешкой. – И поэтому Наоки так близко к сердцу принимает аварии своих механизмов. Ведь для неё это не просто изобретения, а её обожаемые маленькие милашки.

Я бы, наверное, прониклась симпатией к прелестным изобретениям Наоки, если б в тот самый момент мы не пролетели мимо гостеприимно распахнутой челюсти, примерно метров пятнадцать в диаметре. Она судорожно дёргалась, пытаясь захлопнуться, но заклинившие поршни не позволяли; острые жёлтые зубы – несколько тысяч, кажется – беспрестанно шевелились, точно вращались на невидимых шарнирах.

«Интересно, а для чего служил этот механизм?» – пронеслось у меня в голове.

И почти одновременно издали донёсся надрывный, хриплый, заливистый плач:

– Мои сладкие кро-о-о-ошки!

Со сводов рухнуло что-то огромное, рассыпаясь на мелкие фрагменты с сухим костяным треском. Я рефлекторно вскинула руки и закрылась зеленоватым полукуполом, но первая же попавшая на него деталь вонзилась – и принялась вкручиваться с визгом, как нервный самостоятельный штопор. Маронг бросил нашу платформу влево, уходя из-под шелестящего потока, и выстроил поверх моей иллюзии ещё один слой – из условной «жидкости» с очень быстрым течением.

Орущий штопор выбросило в стену. Секунду он размышлял – а потом снова принялся ввинчиваться, теперь уже в камень.

– Надеюсь, они далеко от лаборатории не убегут, – задумчиво произнесла Лиора, и по её тону было ясно, что она мало в это верит. – Но теперь хотя бы ясно, почему все так обеспокоены.

От острого приступа сарказма у меня даже дыхание перехватило.

– Обеспокоены? – Я немного свернула купол, чтобы отгородиться от ментальной какофонии. – Мне всегда казалось, что это называется истерикой, а не беспокойством.

Ответить Лиора не успела – мы вылетели на полной скорости в пещеру с полупрозрачным потолком. Кажется, именно здесь когда-то и располагались мастерские Наоки. По крайней мере, её саму я узнала сразу.

Она рыдала взахлёб, обессиленно опустившись на колени – двухметровая женщина с потрясающей фигурой, облачённая в алое с макушки до пят. Рыжевато-золотистые волосы торчали вокруг головы, словно иглы у дикобраза. И, хотя в пещере хватало народу, человек пятьдесят по крайней мере, вокруг Наоки образовался солидный пустой круг – условно пустой, потому что в его пределах щёлкали зубами трёхногие табуретки, увенчанные линзами и коробками, бегали крохотные разноцветные диски с десятками тоненьких ножек, летали глаза с крылышками и нервно подпрыгивали подушки для сидения, с виду кожаные – похоже, те самые, разрекламированные Лиорой…

…нет, один человек не струсил. Он стоял рядом с мастером, бережно обнимая её за плечи, поглаживая по волосам и нашёптывая что-то успокоительное – весь в чёрном, за исключением красного шарфа на плечах.

– Тейт?! – недоверчиво выдохнула я – и потянулась к нему всем куполом.

Это действительно оказался именно Тейт – рыжий, бессовестный, внутренне дрожащий от азарта.

– Привет, Трикси, – беспечно откликнулся он и махнул рукой. – Тут Наоки немного расстроили, пришлось заглянуть к ней. Ну, я всё равно хотел вас когда-нибудь познакомить.

Перед моим мысленным взором вспыхнуло проклятое число восемнадцать, и лишь колоссальным напряжением я заставила его померкнуть. Было бы крайне глупо считать, что жизнь Тейта началась исключительно после моего появления. Но сейчас он со мной, а я с ним, и это единственное, что важно.

Может, кроме пары тысяч плотоядных механизмов, сбежавших из лаборатории безумной изобретательницы.

– Рыженький, миленький, – пресловутая изобретательница отвлеклась от рыданий и повернула голову, разглядывая меня через плечо Тейта. Глаза у неё оказались зелёные, кошачьи – совершенно круглые с узкими зрачками. – А это кто?

Он не промедлил ни полсекунды.