Только угодив коленом в пиалу с шергой, я поняла, насколько увлеклась рассказом.

– И что дальше?

– Ну, ты же видела Оро-Ича, Трикси, – усмехнулся Соул. – Он, как ни в чём не бывало, вылез из какой-то щели, приобнял Ингизу щупальцем и сообщил, что будет очень рад, прямо-таки счастлив научиться чему-то новому. А с мастером Лагона обычно не спорят, даже заносчивые маленькие… гхм. Так Ингиза остался среди нас. И за пятьдесят лет его успели полюбить – из бывших врагов и чудовищ выходят лучшие кумиры. Официально он считался гостем, неофициально… Поговаривали, что он был личным учеником мастера Оро-Ича. Большая редкость – последним, кого он действительно учил, был Ригуми Шаа. Но Ригуми – гений совершенно особого рода, творец невозможного, великий художник. А Ингиза… у него был иной талант. Ему всё давалось легко. И, что важнее, Оро-Ич многое ему доверял – и возню с трудными учениками, и таинственные задания на побережье, всю эту дурную политику. Естественно, когда у мастера Оро-Ича появился Танеси Тейт, рядом тут же возник Ингиза.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Появился у Оро-Ича? Ты же не имеешь в виду…

В голове крутились дичайшие версии – от внебрачного ребёнка до воплощённой из ничто мечты, бродящей по Лагону, легенду о которой ученики пересказывали друг другу тысячу раз.

Соул выглядел позабавленным. Похоже, кое-что из моих мыслей долетело и до него.

– Нет, всё проще, – улыбнулся он. – Танеси Тейт – добыча мастера Лагона. Прямо ничего такого никто, конечно, не заявлял, но опытный маг сразу видит «чистого». Так вот, Оро-Ич привёл Тейта в Лагон уже семилетним мальчишкой – настолько чистым, насколько бывают лишь странники между мирами. И таким он оставался до одиннадцати лет.

В изнеможении я откинулась на траву. Высоко над древесными кронами, усеянными оранжевыми шариками плодов, неслись облака – серые, сизые, зеленоватые; пахло надвигающейся грозой.

Тейт – сам чужак в Лагоне, добыча… Семь лет – вполне сознательный возраст, значит, свою настоящую семью он помнит. Мне, взрослой женщине, эмпату с почти безупречным контролем над собой, нелегко было смириться с мыслью, что я вряд ли увижу мать с отцом, братьев и сестру, кузину Лоран, дядю Эрнана, тётю Глэм… Весь мой мир, который наполовину – близкие люди, а на другую половину – прекрасная неизвестность и блестящие перспективы. Каково же было ребёнку?

– На Танеси Тейта никто не покушался, – продолжал между тем Соул, беспечно разглядывая облака, летящие высоко в небе. – Во-первых, потому что нет дураков – связываться с Оро-Ичем. Во-вторых, Тейт всегда мог за себя постоять. Огромная сила – и совершенно неконтролируемая. Кое-как с ним справлялся только Ингиза – учил, баловал, всюду таскал за собой. А потом, девять лет назад, Ингиза забрал его из Лагона и увёл к свободным. Никто достоверно не знает, что там произошло, но через несколько дней Танеси Тейт вернулся один – уже не чистый, но ещё более сильный, чем прежде. Он спокойно сообщил, что убил Ингизу. Я не был тогда рядом, но другие внимающие и поющие, кому довелось его услышать, говорили, что Танеси Тейт звучал тогда, как совершенный безумец. Мастер Оро-Ич увёл его, а вскоре появились новые слухи. О том, что Ингиза решил вернуться в свой клан и приготовил особый подарок – маленького любимца мастера Лагона. И никто и никогда не опроверг эту версию – даже друзья Ингизы… даже Оро-Ич. Я не знаю правды, Трикси, но хорошо помню Ингизу, и потому не могу поверить. До сих пор.

Я тоже не хотела верить, потому что тогда выходило, что Тейт пережил слишком много. Но это объясняло слишком многое. Чёрную бездну в глубинах его сознания, зацикленность на доверии, желание доказать, что он лучший… или же занять место Ингизы?

Что ж, возможно.

Наиболее полную правду знал только один человек – Танеси Тейт. И теперь я хотела с ним поговорить сильнее, чем прежде – уже не ради себя.

Ради него.

В родном мире у меня не было вредных привычек. Не моя заслуга, в общем-то. Три кита, на которых зиждутся пагубные пристрастия – отсутствие элементарной выдержки, жадность до удовольствий и легкомыслие. А любой эмпат, который достаточно много времени проводит в компании такого человека, как Эрнан Даймонд, рано постигает азы самоконтроля и приучается к умеренности и осторожности. Я не особенно страдала без шоколада, никогда не испытывала желания закурить или завернуть в казино; даже кофе – и то пила не больше двух чашек в день, больше и не хотелось.

Здесь с меня быстро слетела шелуха цивилизованности, и я обзавелась по крайней мере одной скверной привычкой – регулярно, не реже двух раз в неделю совать голову в пасть какому-нибудь чудовищу. Сегодня на очереди был Эфанга… Шрах, сказал бы мне кто-нибудь дня четыре назад, что я наведаюсь к нему по собственной воле, рассмеялась бы. А теперь стою под террасой наблюдения, любуюсь на закат и жду знака, что можно подняться.

И виноват, между прочим, Соул.

Расставаться сразу после того, как он рассказал историю Ингизы, мы не стали – слишком неприятный осадок остался. В одном из сосудов плескалась ещё горячая шерга, а на деревянном блюде высилась горка неровных разноцветных шариков, похожих на морскую гальку. Не слишком привлекательное с виду угощение, но вкусное: вяленые фрукты, вымоченные в сиропе или растворе соли, спрессованные с ореховой крошкой, сверху – что-то вроде подкрашенной глазури нейтрально-молочного вкуса, в сердцевине – желе, сладкое или острое. Жаль даже, что дома ничего подобного не было, сестрице Нэсс такое явно пришлось бы по вкусу – она вечно чередовала пирожные с маринованными томатами, пока пила чай…

А когда мы уже прощались, Соул вдруг спросил:

– Ты не говорила с Эфангой после поединка?

Меня передёрнуло, и вовне плеснули эмоции – раздражение, гнев, страх. Реакция, недостойная эмпата, но вполне объяснимая для человека, недавно перенесшего сильный стресс.

– Нет, – сухо ответила я. – И не собираюсь.

Соул рассеянно крутанул на блюде продолговатый свиток в тубусе – тот самый, который «украл» Итасэ. Край, помеченный красной лентой, указал строго на запад и замер, как примагниченный.

– Не то чтобы я тебя не понимал… Но ты всё-таки попробуй. Нет, я серьёзно, – ободряюще улыбнулся Соул. – Эфанга не враг тебе. Он один из старейших мастеров, и нет никого более преданного Лагону. Разве что мастер Оро-Ич, но тут вернее будет сказать, что он и есть Лагон.

– Лагону, может быть, Эфанга и не враг. Но мне он ничего хорошего не сделал, скорее наоборот, – терпеливо объяснила я, но Соул только отмахнулся:

– Это как раз неважно. Я ведь не говорил, что тоже попал к нему не совсем по своей воле? Нет, вроде не говорил… Вот говорю. Но и это неважно, на самом деле. Ты ведь не злопамятная и не мстительная, Трикси, – серьёзно взглянул он на меня снизу вверх и постучал себе по виску: – Я слышу. Вот и не учись плохому. Многие молодые маги поддаются искушению и начинают поклоняться силе. Они живут тем, что вечно ищут себе достойных врагов, а когда не могут найти – создают. Иногда из самых близких людей, Трикси, или из тех, кто мог бы стать опорой для них. А вернуться к себе потом нелегко.

Я не сдержала улыбку – слишком он напомнил мне Энтони.

– Хочешь сказать, что тебя беспокоит мой моральный облик?

– Именно, – подтвердил Соул и вдруг фыркнул прямо в пиалу с шергой: – И аргумент второй, обычная житейская мудрость: не стоит оставлять за спиной недоразумение, тем более – потенциальную катастрофу. Лучше поговорить и расстаться по-доброму. Вот, держи, – и он кинул мне злополучный свиток с поэмой.

– Зачем?

– На западе внутренней долины Лагона, у холма, есть песчаное поле. Оно красивое и безопасное, – предусмотрительно уточнил Соул, видимо, заметив, как я начала мысленно перебирать всё, что знаю о пустынях и зыбучих песках. – Вроде пляжа, только океана нет. Но океанский шум слышится. Высоко на склоне холма – терраса наблюдения, сделанная из камня. Погуляй там немного, и тебя пригласят подняться, вот увидишь. Мастеру Эфанге встреча нужна не меньше, чем тебе, но он хотя бы это осознаёт. Поднимешься и вернёшь ему свиток.