— А если ее убьют раньше? Если она просто позволит себя убить, и не станет дожидаться Праздника Освящения? — пожал плечами Сирус — Опять же, мне ведь придется снять с нее мой ошейник. Неужели я отдам такую ценность в руки надсмотрщиков? В нем вообще-то моя кровь.

— Сделаем передачу рабыни обычным договором продажи — улыбнулся Файлер — Не вижу к этому никаких препятствий. У нас тоже есть персональные ошейники. Можно сделать договор дарения — подаришь рабыню Императору. А чтобы ее не убили раньше…в общем, это уже твоя проблема, мой друг. Сделай так, чтобы она хотела жить. Чтобы переступила через смерть своих соперниц. Если хочешь — я сам с ней поговорю, объясню. Но ты ее хозяин, тебе с ней и разбираться. Неужели ты не сможешь ее заставить прочувствовать ситуацию? Рассказать, что ее жизнь находится у нее в руке? Итак, предлагаю тебе как следует обдумать мое предложение. А когда сообщишь мне о положительном решении, я вывешу везде афиши об участии Волчицы в боях на Арене — где-нибудь…недели через две после того, как мы все это начнем. Я могу взять на себя подготовку Волчицы, но у тебя лучшие маги-лекари в городе, и лучшие воители, если они не смогут из нее сделать мало-мальски приличного бойца — то и никто тогда этого не сможет сделать.

Молчание. Сирус якобы обдумывает предложение партнера, Файлер смотрит в полуприкрытые глаза Кайля и ждет. Он уже просчитал этого интригана и уверен в его ответе. Но вида не подает. Нельзя нажимать на Сируса очень уж явно, тогда он точно взбрыкнет и скинет с себя неуклюжего седока. С ним надо тонко…

— Хорошо, готовь договор дарения. Я сам сообщу Его Величеству о подарке. Кстати, она ведь попортится во время поединков. У тебя есть лекарь?

— Хочешь предложить своего? — улыбнулся Файлер — Найдем лекаря. Будет выходить на арену свежая, будто только что с аукциона. Я еще подумаю, как ее украсить. Скорее всего она будет совсем обнажена, и только цепочки на поясе, шее, на лодыжках. Можно и еще кое-что ей придумать…например — колокольчик в нижних губах, это будет смотреться красиво. Хотя…нет, не надо. Лишние травмы ни к чему. Сорвут еще, изуродуют губы. Потом лечить…а это деньги. Ладно, я подумаю, как ее украсить. Хорошая сделка, партнер!

Файлер поднял бокал, и посмотрел сквозь него на собеседника. Лицо Сируса через вино, налитое в хрустальную посуду, выглядело перекошенным и будто окровавленным.

«Все-таки мерзкий он человечек» — подумал чиновник — «А спеси-то, спеси! А откуда такая спесь? Если я всего добился сам — он всего лишь наследовал от отца, который сломал шею, сброшенный взбесившимся жеребцом, испугавшимся укуса пчелы. Всей и заслуги, что сумел перехватить наследство у старшего брата, как-то внезапно и своевременно умершего во сне. Не умен, но очень хитер. Ставлю золотой против медяка — сегодня же побежит к Императору докладывать о том, какой Сирус щедрый и заботящийся о благе Его Величества слуга. И ни словом не упомянет обо мне. Да и пусть…другого и не ожидал. Ничего, я столько денег возьму за твою девку — ты и не представляешь! И хрен тебе, а не ее смерть! Пока из-под нее льется река золотых — девка будет жить. И плевать мне на устные договоренности. Скажу, что решил продлить ее жизнь ради Императора, и Сирус должен этому радоваться. Ведь при каждом выходе Волчицы на арену, император будет вспоминать, чья была это девка, кто ее подарил. Разве плохо? Всегда перед глазами напоминание об услуге, сделанной властителю. И вот еще что — надо узнать, чего он так встрепенулся, когда я назвал эту девку Волчицей. Что такое случилось, что у него чуть рожу не перекосило? Небось думает, что я не смог этого разглядеть? Дурак! Ох, ты и дурак! Потому, что считаешь всех окружающих глупее себя. И так делают только круглые идиоты».

У одного российского фантаста Настя прочитала, что возможно — Земля это Ад. Души на Землю ссылаются отбывать свой срок. Отбыл — и отправляешься туда, где тебе положено жить, в свой, в хороший мир. Так вот, он ошибался. Во-первых адов может быть несколько. Несколько тысяч. Или миллионов. Или миллиардов. У еще — каждого свой, индивидуальный Ад. И пытки для него индивидуальные. И черти, которые пытают — тоже.

Черти могут не выглядеть чертями. Например, они могут принять облик благородного господина сорока лет от роду, и не будет у него никаких рогов и копыт.

Много чего передумала Настя, пока умирала на столбе. Всю жизнь пересмотрела, пытаясь найти причину — за что ей ТАКОЕ? Чем она заслужила? Не грешила, даже не думала о грехе, не то чтобы там прелюбодействовать, устраивая групповухи с алкоголем и коксом! Черт подери, да она даже ни разу киску пальцем не теребила, и лежа в ванной струю воды себе куда надо не направляла! Она слушала рассказы девчонок, которые делали ЭТО, и поражалась их тупости и упертости на сексе. Зачем ЭТО?! Что хорошего?! Ну да, семью когда-то придется создавать. Да, ей придется впустить в себя мужчину — иначе как сделаешь ребенка? Но чтобы вот так, быть помешанной на сексе? Это для идиоток. Не для нее, умной и развитОй.

Ладно, этого греха не было, хотя что греховного в сексе — Настя никогда не понимала. Если мужчины и женщины сделаны так, что их тянет друг к другу — так в чем тут грех? Если бог сделал их разными и заставил плодиться и размножаться — так все претензии к богу! Его создания вышли такими, какими он захотел их сделать! И не надо бла-бла про свободу выбора. Нет никакой свободы выбора. Все предопределено.

Что там еще из грехов? Гордость? Настя гордилась своей семьей, своими папой и мамой. Собой — нет. Девчонка, как девчонка. Отличница? Так это не редкость. Спортсменка? Чемпионки из нее не вышло. Играет на гитаре и поет? Так не Кабалье, и не победительница музыкальных конкурсов. Ну…стихи немного сочиняет — так все девчонки это делают, пишут свои глупенькие вирши в дневник. Чем гордиться? И еще так, чтобы это было сочтено за грех!

Что там еще осталось? Одноклассников не унижала и не обижала. Со всеми дружелюбная, и ровная в отношениях. В политику не ударялась — это дело взрослых, им виднее кого «на трон» выпихивать. Ее дело — учиться, строить карьеру, и потом выйти замуж за хорошего человека. Двое детей, мальчик и девочка, красивый, ласковый муж, дом в Подмосковье, КИА «Спортейдж» — беленький, полноприводный — ибо снег иногда выпадает. Вот она, программа минимум! Ну и где, где тут грех?!

А вот с чем она была полностью согласна с этим фантастом, так это в том, что выражение: «Если бог тебя любит, он посылает тебе испытания» — не вызывает ничего кроме гнева и отвращения. Ну с какого хрена она, Настя, должна быть под прицелом такой вот яростной любви? Она знала кучу откровенных подонков, которым вообще жить не надо! То и дело в новостях мелькало о каких-нибудь мерзавцах, которые кинули людей, оставили без средств к существованию, прихватизировали предприятие. И живут себе, радуются жизни! А хорошие люди мрут, как мухи! От ковида, от рака, просто в дурацкой катастрофе с пьяным водителем-мажором. ЭТО справедливо?! Их не любит бог, ага…ну просто-таки ненавидит! А потому они живут хорошо. Так что тогда лучше? Любовь Создателя, или его ненависть?

Вот Настя. Она ничего плохого не сделала, но ее выкинуло в мир, населенный подонками, в мир, в котором женщина даже не может распоряжаться имуществом, унаследованным после смерти отца или мужа! Да, да — считается, что женщина изначально глупа, что ей нельзя доверять имущество, что ее должен направить по верному пути какой-нибудь мужчина. Брат, сын — да кто угодно. И на Земле такое было. Только это совсем не утешает.

Страха не было. Была только боль и ожидание — на какое время ее хватит? Первые дни она еще держалась, даже сумела оплевать негодяя, что стоило ей большой платы. Ее высекли так, что кровь текла по ногам ручейками. А потом вылечили. И лечение было не менее болезненным, чем пытки. Оказалось, что если человека лечить быстро, не заботясь о том, что он чувствует — это такая же пытка, как если бы его резали ножом без наркоза. Мгновенно заживающие раны отдают, выплескивают всю свою накопленную боль, и обычно больных перед лечением усыпляют, чтобы они не чувствовали, что с ними делают. Сирус это все запретил. Настю лечили без анестезии, привязав к столу, и хозяин поместья смотрел, как она корчится и кричит, не в силах удержать в себе свои страдания.