Меррель вытаращив глаза и затаив дыхание смотрела на то, как шли торги. Когда цена дошла до пятидесяти тысяч золотых, она издала тихий стон, и закрыла глаза. А когда торги закрылись на семидесяти тысячах, и хозяином Насты стал Кайл Сирус — Меррель впервые за долгие годы заплакала — горько, и безнадежно. Судьба Насты была решена, и ничего хорошего ее не ждало. Худшего варианта Меррель представить не могла. В глубине души Меррель все-таки надеялась, что Насте повезет, что она как-нибудь да выкарабкается, но…боги не бывают милосердны. А если и бывают — только не в этом мире. Этот проклятый мир создан не для женщин.

Иногда Меррель даже думала, что этот мир Ад, в котором отбывают свой срок души женщин, которые плохо себя вели в настоящей жизни. Но это, конечно же ересь, и адептка Храма не должна так думать.

А потом, отплакав по той, кто могла бы стать ее подругой и сестрой, а теперь была практически мертва, Меррель вытерла слезы и занялась тем, чем обычно и занималась — помогала хозяину оформлять сделку, и ни разу не посмотрела в глаза девушке, имя которой она очень хотела бы забыть. Как забывают то, что помнить не только неприятно, но еще и мучительно больно.

Это плохо, когда с белой кожей вылезаешь на пляж. Особенно, если ты «псевдоальбинос». Выходишь на пляж на пятнадцать минут, а потом два дня мажешь спину всякой заживляющей хренью, и все равно кожа с тебя слезает пластами. А если находиться на солнце час, два, три?

Больше всего сейчас Настя хотела умереть. Просто вот так взять, и выключиться, как компьютер, отключенный от сети. Исчезло изображение, исчезли звуки, и…все. Темнота и покой. И никакой боли. Что там Меррель говорила насчет отключения от боли? Вот так берешь, и отключаешься, да? Девчонку с самого детства учили этому в храме, и то, она иногда вылетает из транса. А что делать Насте? Господи, ну скорее бы сдохнуть, скорее бы затихнуть навсегда! Одно только мучает, одна мысль — эти твари останутся безнаказанными. Может она, мысль эта, и держит ее в живых?

Вначале все было красиво — красивая комната, красивая одежда. Да, ей даже дали одеться — не в обычную одежду здешних женщин, а нечто эротичное — прозрачное шелковое подобие сарафана, через которое просвечивало тело. И новый хозяин — симпатичный мужчина лет сорока с добрыми, улыбчивыми глазами — он обращался с ней, не как с рабыней, не так, как работорговец Эдгель, нет. Как…нет, не как с равной — чувствовалось, что он считает себя многократно выше ее положением. Впрочем — как и относительно тех, кто ее окружал. Похоже, что он в этом мире занимал очень высокое положение. Так вот: он разговаривал с ней ровно, слегка иронично, мягко, и Настя размякла, поверила, что все будет хорошо. И что рассказы Меррель о том, что все участники аукциона суть монстры в человеческом обличии — это преувеличение девочки, которая в жизни не видела ничего хорошего. И так прошла неделя, потом еще одна…

Она разговаривала с Сирусом о чем угодно — о мире, о музыке, о мужчинах и женщинах. Он принес в ее апартаменты подобие гитары, и Настя исполнила ему несколько земных песен. Он слушал чужой язык и улыбался, ласково кивая, будто подтверждая свои мысли.

А потом он взял ее на казнь. Настя вначале не поняла, зачем он это сделал, зачем потащил ее смотреть на ЭТО.

Казнили девочку примерно Настиного возраста. Некрасивую, приземистую, коротконогую девчонку. Как сказал Сирус, она недостаточно почтительно посмотрела, когда он проходил рядом. Да, всего-навсего не так посмотрела. Но скорее всего это чушь, придуманная для Насти. Настоящая причина была в том, что Настин хозяин хотел сломать свою новую рабыню и замазать ее кровью так, чтобы у нее не осталось никаких иллюзий. Вначале — комфорт, уют, доброе отношение — это блага, которые может получить рабыня, если станет исполнять волю господина. И по контрасту — казнь девочки, которая ничего не совершила, но понадобилась хозяину для того, чтобы устрашить Настю.

Девочку привели на площадку возле конюшни, привязали к столбу, вкопанному в землю. Настя видела такие столбы, но не понимала, зачем они были нужны. Потом поняла. Сейчас поняла. Девчонка тихо всхлипывала и слезы текли по ее щекам, оставляя грязные потеки, а когда ее привязали, она обмочилась, оставив на брусчатке площади небольшую, резко пахнущую лужицу. Сирус сделал жест рукой, и в нее вложили не очень длинный кожаный кнут, кончик которого был заплетен в виде острой сосульки.

Настя сжалась и закрыла глаза, ожидая, что этот человек станет хлестать девочку. Но он не стал. Сирус подошел к Насте и протянул ей длинную кожаную «змею»:

— Возьми. Ну?! Держи крепче. Ты должна нанести ей пятьдесят ударов, настоящих ударов. Если она после этого выживет — ее счастье. Нет — значит, так тому и быть.

— Я не могу…я не буду! — пролепетала Настя холодея, и глядя в спокойное, как и всегда лицо мужчины. Он ничуть не изменился со вчерашнего вечера, когда они сидели в комнате Насти, и та играла ему на «гитаре». Настя вдруг вспомнила, что в тот момент подумала, что этот мужчина довольно-таки симпатичен, и что в других условиях, возможно…нет, нет — только возможно! Она могла бы с ним…

Сейчас Настя пыталась разглядеть в чертах его лица монстра, который может вот так запросто запороть до смерти ни в чем не повинную девчушку. Но ничего патологического не находила. Мужчина, как мужчина — благородные, породистые черты лица, карие глаза — тут практически у всех карие глаза. Как он может требовать от нее ТАКОЕ?! Он ведь был настолько…интеллигентен, что даже ни разу не напомнил о ее положении, не потребовал сделать что-то такое…что Меррель делала для своего хозяина. Он и пальцем к ней не прикоснулся! И вот такое!

— Это невозможно! — повторила она, недоверчиво мотая головой — Вы не можете просить от меня сделать это! И вообще — как вы можете так с ней поступить? Это же девочка, она ничего плохого не сделала, за что ее можно было бы наказать! Прекратите! Вы же цивилизованный человек! Вы…вы музыку любите! Вы же так много знаете!

— Ты должна сделать это, иначе пострадаешь — так же благожелательно, не повышая голоса сказал Сирус — Ты выпорешь ее, а потом мы пойдем к тебе, и ты поиграешь мне на…как ты назвала? Гитара? У тебя очень приятный голос, как у настоящей певицы. Мне нравится тебя слушать. А девочка…да она ничтожество! Грязь! Посмотри — она никому такая не нужна! Некрасивая, даже уродливая, не то что ты. Ты одарена богами, ты красива, как посланник небес. Что тебе до нее? Возьми, бей! По-настоящему бей! Если ты убьешь ее с нескольких ударов — ей же будет легче, она не станет мучиться. Ее закопают, и ей станет легче. А мы с тобой пойдем в сад, кормить рыбок. Я знаю, тебе нравятся мои рыбки. Красивые, правда? Бей!

Рыбки и правда были красивыми — что-то вроде китайских карпов. Разноцветные — белые, синие, красные, каких только не было! Они суетились, носились в толще воды, выскакивали на воздух, сверкая чешуей, и это на самом деле было прекрасно. Настя хотела погладить одну из них, но Сирус не позволил, сказал, что они не любят, когда их трогают, и могут от этого заболеть. Да, Настя вспомнила, что читала о том, как дикие существа не переносят прикосновения людей, и на самом деле могут заболеть и умереть.

— Держи! — Сирус ткнул кнут в руки Насте, и она автоматически его схватила. А потом с отвращением бросила на землю, с яростью взглянув на хозяина дома:

— Нет! Ни за что!

— Ладно — легко согласился Сирус — Пойдем к рыбкам, прогуляемся…

Он сделал Насте приглашающий жест, и они медленно пошли по направлению к саду, туда, где виднелись высокие деревья, очень похожие на тую. А может это и была туя — Настя уже поняла, что этот мир с Землей некогда очень тесно сообщались, и вообще возможно был когда-то с ней единым целым. Так что многие растения и животные идентичны с земными.

Пока шли, Настя успокоилась. Слава богу, все как-то обошлось. Она ждала совсем плохого, о чем даже думать не хотела. Слишком уж все вокруг было благостно и розово, не так, как о том говорила Меррель. А Меррель ведь не та девушка, которая будет привирать. Значит, где-то таится ловушка.