Мозги прочистило мгновенно.

Шаг, второй, третий – и я крепко обняла Тейта.

– Ты безответственный идиот, – прошептала я ему в шею. Накатила очередная волна и едва не захлестнула нас; ухо теперь гудело, а во рту был солёный привкус. – И никак не можешь понять простой штуки: ты ведь правда не один. Тебе доверяют, хотя ты иногда этого не стоишь, засранец. За тобой идут – даже на невозможное. Что, кто-то попросил предварительных доказательств, что твой огонь может провести нас сквозь гаюс? Тебе верят, Тейт, – отстранилась я и поймала его взгляд. В тёмных зрачках дрожали алые огоньки. – Может, и ты уже прекратишь испытывать всех вокруг на прочность и примешь наконец как данность, что у тебя есть друзья?

Он прикусил губу, потом открыл и закрыл рот, словно воздуха не хватало.

– Я… пойду. Надо узнать, что с Маронгом. Ты…

Он так и не договорил, что – «ты». Просто посмотрел невозможными глазами, чмокнул в щёку и умчался, чуть из воды не выпрыгивая. Мне хотелось догнать его, но Эрнан не позволил – поймал за край шарфа и вполголоса попросил:

– Задержись. Это важно.

Ещё бы. Таким тоном неважные вещи не говорят.

Накатившая волна толкнула в плечо. Прядь волос перекинуло поперёк лица; я ощущала её, как маску.

– Что случилось?

– Помнишь, около Лагона за нами наблюдали? – осторожно произнёс Эрнан, понизив голос. Я кивнула. – В пещерах ощущение чужого присутствия исчезло. Кем бы они ни были, наблюдатели, нассова трава оказалась для них достаточно серьёзным препятствием. В древнем городе мне однажды померещилось что-то, но сразу пропало. Я не понял, что это было, но стал более внимательным… И вот теперь. Когда мы начали падать, и даже твоя хладнокровная подруга запаниковала, я снова почувствовал, и оно было уже отчётливей. Это зов, Трикси. Кто-то подавал сигнал нашим преследователям.

У меня внутри всё перевернулось. Наверное, волны окатывали нас опять и опять, но я не чувствовала. Лицо у дяди было странным; прежде мне не доводилось видеть такого выражения – морщинка между бровями, побледневшие и словно более тонкие губы, а глаза тёмные и блестящие.

– Это сделал…

– Нет, не Соул, – мягко перебил меня Эрнан. – Его сразу отшвырнуло в сторону, а источник ментального крика находился совсем рядом. И знаешь, что самое отвратительное, Трикси? Я не смог его локализовать. Я не знаю, кто предатель, Трикси… Ты понимаешь? Он сумел обмануть меня.

…И только тогда я осознала резко, вспышкой, что значило выражение его лица.

Эрнан был в ярости.

Я проснулась от всепоглощающего ощущения скорой катастрофы.

И вроде бы никаких предпосылок… Раскинувшийся на два километра купол не фиксировал в округе ничего живого, кроме ночного зверья, но даже оно сторонилось нашего лагеря: мы, маги, были самыми опасными тварями на побережье. Сильно пахло морем, солоновато-сладкими ночными цветами, немного слабее – дымом, шергой, сохнущей одеждой. Небо к востоку уже посветлело; над океаном вдалеке парила большая птица, а где-то ужасно далеко звенела песня сойнаров, и от неё внутри становилось легко и тревожно, как от гудков поезда в ночи.

Звук, который я вряд ли когда-нибудь ещё услышу…

Тейт обнимал меня во сне поверх одеяла, горячий, бледный, сильный и какой-то сосредоточенный, что ли. Я приподнялась на локте, разглядывая его; отвела с лица пряди волос, поцеловала влажноватый лоб и попыталась встать.

– Ты куда? – спросил Тейт абсолютно бодрым голосом, поймав меня за руку.

– У костра посижу, – ответила я рефлекторно и подумала, что, да, как ни странно, именно этого мне сейчас и хочется – к огню. – Спи пока, скоро вернусь.

Он сонно завозился, стискивая ногами одеяло. Хватка на моём запястье ослабла.

– Угу… А ты не исчезнешь?

Я даже растерялась на секунду.

– Да вроде не собираюсь… А ты?

Он глянул на меня из-под ресниц – рассеянный свет выхватил только белизну белков – и сказал:

– Не знаю.

А затем отключился, переходя из состояния бодрствования к забытью быстро, как машина. Я то ли перекатилась, то ли отползла в сторону – под ногти тут же набился мелкий песок – и наконец вспомнила, что же мне такое муторное приснилось.

Тот вчерашний эпизод с гаюсом.

Только во сне всё закончилось по-другому. Тейт протянул руку, отпуская пламя, оно докатилось до границы – а затем вдруг пошла обратная волна густой синей пены, и время точно остановилось. Я очнулась до того, как началась самая жуть, но успела увидеть, как опадает пустой рукав.

Взгляд у меня, как намагниченный, потянулся к Тейту. Вообще сейчас у него одежда без рукавов…

– Бред какой-то, – пробормотала я, растирая щёки. – Эмпат и ночные кошмары, кому рассказать – не поверят.

Костёр в центре лагеря горел ровным низким пламенем. Дрова за целую ночь немного почернели, одно полено треснуло вдоль, и там, в глубине, бродили зеленоватые отсветы. В песок были наполовину врыты два кувшина, побольше – с водой, поменьше – с шергой, и я налила себе в пиалу сильно разбавленного настоя. Под фрукты и тонкие, почти прозрачные полоски вяленого мяса – самое то.

Когда кучка водорослей у береговой линии заинтересованно пошевелилась, меня это даже не удивило.

– Вылезайте, – ласково позвала я. – Здесь на всех хватит.

Два зверька – один огненно-рыжий, а другой чёрный – засеменили к костру, заинтересованно поводя хвостами, по три штуки на каждого. Передвигались они как призраки: следов на песке не оставляли ни задние, лисьи лапы, ни передние, больше похожие на ладошки, но снедь исчезала в прожорливых пастях по-настоящему. Интересно, влетит ли мне завтра за трату припасов…

До чего докатилась – кормить с руки собственные иллюзии.

У рыжего шраха шерсть оказалась жёсткой, у его чернобурой подружки – мягкая и немного скользкая, как стекло. Уши они топорщили одинаково смешно и инстинктивно жались друг к другу; два представителя чуждой мифологической диаспоры во враждебной среде, культурологические эмигранты.

– Вы держитесь друг за друга, ладно? – шёпотом попросила я.

А они вдруг ощерились – и драпанули в темноту.

– Не спится, да? – поинтересовался Соул дружелюбно, присаживаясь напротив, по ту сторону огня. – Мне тоже. Даже не хочется будить Кагечи Ро, хотя моя очередь сторожить уже прошла… Древние поэты, наверное, сказали бы – океан дышит тревогой. – Он помолчал. – Мне кажется, что вокруг очень много людей, и каждый пристально смотрит на меня, но, сколько не вслушиваюсь – не могу уловить ни ноты из чужой песни, словно я оглох.

Треснувшее полено хрупнуло – и вдруг рассыпалось облаком тончайшей пыльцы и быстро гаснущих искр. Так вот куда деваются дрова, когда исчерпывают ресурс горения…

– Я тоже во сне тянулась куполом во все стороны, – призналась я. И зачем-то добавила: – Мне снился кошмар.

– А мне – мастер Сайна, – рассеянно откликнулся Соул и с усилием потёр виски. – Сон был приятен, кошмар начался, когда я проснулся… Почему ты молчишь, Трикси? Может, я рассказываю затем, чтобы ты спросила?

Он так прямо и бесхитростно меня упрекнул, с той особенной растерянностью молодых аспирантов, что я едва не рассмеялась. Хороша была бы: человек передо мной душу распахивает, можно сказать, а я по ней с размаху луплю своим чувством комического.

Ветер слегка усилился, перемешивая и освежая ночные ароматы.

– Я знаю, что она была твоим учителем, а потом исчезла. Ты её искал?

– Нет. Потому что знал, куда она ушла. Оттуда не возвращаются, да… – вздохнул он, подтягивая колени к подбородку. Штанины смешно задрались, обнажая щиколотки. – Наверное, я мог бы уговорить её остаться или рассказать другим ученикам из нашей мастерской, чтобы они попробовали это сделать. Но я не стал. Она меня отвергла, точнее, согласилась, но только на один раз, словно ей было всё равно, и я подумал, что лучше ничья, чем не моя.