– Я пойду! – вскинулась Диккери. Её всё ещё трясло от злости. – Я пойду, я знаю! Ненавижу… Ох, Дарун, миленький…

– Тише. – Хакк положил ей руку на плечо. – Если желаешь – иди. Я останусь на месте. Но что собираетесь делать вы? – обратился он к Ригуми, глядя без страха в глазах и без сомнения.

Мастер поднялся, вновь переплетая руки на груди и пряча кисти в рукавах. Лицо его выглядело отрешённым, но воздух вокруг едва ли не потрескивал.

– Дети, – произнёс он наконец после долгого молчания. – На побережье вы не считаете их детьми в одиннадцать или двенадцать лет. Ведь они могут работать почти как взрослые… Но я считаю. И мне не нравится, когда из детей делают материал.

Я замерла, постепенно втягивая воздух, ставший вдруг раскалённым. В ушах звучали слова Лао: «Сын Ригуми Шаа был убит тридцать лет назад. Вместе с той, что произвела дитя на свет».

– Не нравится? – долетел вопрос хакка точно издалека.

Лиора тоже дышала тяжело, словно её тоже мучал жар вокруг и жутковатое давление. А Тейт словно и не замечал ничего. И до меня вдруг дошло: никакое это не изменение реальности вокруг, а всего лишь эмоции Ригуми Шаа.

Но, шрах, какие сильные!

– Да, – ответил мастер, опуская ресницы, словно чернилами очерченные вдоль линии роста. – И я собираюсь сказать об этом свободным, которые увели детей. Так, как маги говорят друг с другом.

Атмосфера неуловимо изменилась.

Люди вокруг вдруг начали подниматься – один за другим, сперва представители, которых отрядили для переговоров, потом другие, подслушивающие за раздвижными дверьми. Слова мастера передавались всё дальше, дальше, их услышал и свободный и, спрыгнув с дерева, побежал прочь, невидимый для всех, кроме Лао и меня.

А люди вставали, как один – прижав руку к груди и слегка склонив голову к плечу.

– Спасибо, – сказал хакк то, что остальные думали или шептали.

Ригуми ничего не ответил – развернулся и подал знак, чтобы мы следовали за ним. Я шла, то ли зачарованная, то ли подавленная его эмоциями, и потому не сразу заметила, как соскочил с настила мальчик с повязкой на глазах, тот самый, чьи мысли так сложно было расслышать и распознать в быстром потоке смазанных образов. Он проскользнул под рукой у Кагечи Ро и легко обогнул замешкавшуюся Айку. На какую-то невероятно долгую секунду мне показалось, что он идёт к Ригуми Шаа, потом – ко мне… Но мальчик ухватил Тейта за край одежды, одним движением принуждая опуститься на колени.

И рыжий почему-то послушался – рефлекторно, без раздумий.

– Ты чужой, – сказал мальчишка тихим хрипловатым голосом. Сердце у Тейта зачастило – я ощущала его, как своё собственное. – Совсем чужой, но мир тебя слушает. Я тебя слушаю… Делай то, что ты делаешь. Мне это угодно.

А потом он вдруг повернул ко мне голову – жутким птичьим движением, на такой угол, что у другого ребёнка шея бы сломалась – и произнёс ещё тише:

– Не позволяй его убить. Никогда.

По щекам у меня текли слёзы – горячие, жгучие дорожки. Воздух царапал горло.

– Я бы и так не позволила. И без твоих просьб.

…Последнее, что мне запомнилось перед глубоким обмороком, – чёрные зрачки Тейта, расширенные от удивления.

Мне снилось, что я – крошечное гладкое семечко, которое пытается выпустить корень и укрепиться в скале. Белёсый росток тыкался в камень снова и снова, но ничего, кроме слабой зудящей боли, это не приносило. Что-то было неправильно, категорически неправильно…

А рядом росло огромное, мощное дерево, почему-то ярко-синее и покрытое мелкой чешуёй.

– Рано ещё, – вкрадчиво прошелестело оно и хищно клацнуло белыми колючками. – Всё должно получиться само собой.

– Ну-ну, – скептически откликнулась я. – А если меня раньше склюют?

Как назло, в ясном небе тут же закружили зловещие чёрные птицы – жирные, с иззубренными клювами и хриплыми голосами. Они нарезали круг за кругом, постепенно спускаясь ниже, пока одна не обнаглела окончательно и не уселась на ветку.

– А ты попробуй сделать так, – предложило сине-чешуйчато-колючее дерево.

И резко сомкнуло колючки.

Птица заверещала.

«А ничего себе способ», – подумала я и принялась усердно отращивать шип.

– Можно сделать их ядовитыми, – соблазнительно прошелестело дерево.

От глубокого тембра мурашки побежали по спине… Тут я, собственно, вспомнила, что у меня есть спина, и проснулась.

Надо мной нависал Кагечи Ро, мрачно сдвинув круглые брови к переносице, к счастью, полностью одетый и без фиолетовых светящихся манипуляторов. Как там говорилось в социально-просветительном ролике? «Избегайте стрессов, и ваша нервная система скажет вам спасибо!»

Ну вот – спасибо.

– Сколько? – мрачно поинтересовалась я, параллельно выверяя купол. Все слои были на месте, даже неориентируемая поверхность медленно вращалась – что ж, значит, хотя бы за собственный разум можно быть спокойной.

– Двенадцать катов, – ответил Кагечи Ро. Сразу понял, о чём вопрос… Специалист, что скажешь. – Ты не повреждена. Как себя чувствуешь? Можешь встать? Если да, то вставай быстрее, а то этот болван меня сейчас взглядом сожжёт. И я не шучу, с ним такое уже бывало.

Я скосила глаза. «Этот болван» сидел в углу, вывернув ноги как восточный мудрец, и пялился исподлобья. Рыжие волосы стояли торчком и на фоне тёмно-серого камня стены казались живым пламенем.

Больше никого из нашей тёплой компании видно не было. Ушли, интересно, или поблизости выжидают? Судя по копошению на границе купола, – второе.

– Спасибо за помощь, – произнесла я наконец и начала подниматься. Тейт тут же подскочил и протянул руку: – Слушайте, а тот мальчик…

От Кагечи Ро повеяло кисловатой неловкостью, и он отвернулся, скрывая выражение лица. Рыжий досадливо цокнул языком:

– Иди первый, скажи, мы сейчас будем.

Кагечи Ро склонил голову к плечу в знак согласия и проскользнул сквозь занавеску из бусин. Когда шаги стихли, Тейт одной подсечкой повалил меня, втиснул в подстилку всем весом и поцеловал – быстро, сильно, так что заболели губы и дыхание сбилось. Затем, улыбаясь, помог подняться снова – самоуверенный до сияющего ореола, наглый до скрежета зубовного.

Я машинально облизнулась; кожу всё ещё покалывало там, где он прикасался.

– Извини, – произнёс рыжий, ни на гран не ощущая вины. – Ты как, голова не кружится?

Кружится, кружится. Только чья это заслуга, интересно?

– Нет, – соврала я спокойно, оглядывая серые стены. Отдыхать меня поместили в каменную коробку с одним-единственным круглым окном под крышей и тоненьким лежаком на полу. – Так что там с мальчишкой? Он тоже маг?

А теперь надо глубоко вздохнуть и привести в порядок собственное тело – пульс, температуру, гормоны и прочее. Ещё немного – и первой ступени биокинеза явно станет недостаточно.

– Нет, – ответил Тейт, и взгляд у него забегал. Чувство стыда промелькнуло в мысленном фоне и угасло, подавленное волевым усилием – рыжий преодолел какую-то моральную установку, чтобы заговорить, и он сделал это ради меня. Как… тепло. – Для таких, как он, нет специального названия. Они просто существуют. Не обязательно дети – может, старики или молодые люди в полной силе, мужчины и женщины, кто угодно. В каждом селении есть один такой, не важно, деревня это или город. Рождаются они в простых семьях, не у магов. И через некоторое время начинают видеть и слышать мир. Весь сразу. Тогда им прокалывают перепонки в ушах и завязывают глаза.

– Жуть какая, – вырвалось у меня.

– Да нет, – вздохнул Тейт. Он говорил с натугой, то и дело запинаясь, точно слова ему приходилось из себя выталкивать. – Пойми, они другие. Всё равно слышат и видят больше, чем самый крутой маг. О них нельзя говорить, это как, ну… стыдно и страшно одновременно, как на обнажённое сердце смотреть, когда рёбра разворочены. Ты смотришь, а оно сжимается… Видела? Ну, не важно. Они ходят, куда хотят, и берут, что им угодно. Никогда не болеют, и тело у них всегда чистое. И… я, в общем, не знаю, как объяснить… мир говорит через них.