Лао рассмеялся, мелодично и необидно. Итасэ тоже, чуть погодя, словно выдержав суровую битву с чувством собственного достоинства. Я что, села в лужу?..

– Это «хорошее место» – мой дом, Трикси, – объяснил Лао наконец и обвёл рукой тёмное озеро, сияющих крохотных птиц, песчаный берег, высокие травы.

Я так растерялась, что на целую секунду даже забыла о Тейте.

– Прямо здесь? А если идёт дождь?

– Если идёт дождь, то я мокну, – серьёзно ответил Лао. А Итасэ добавил ворчливо:

– Живёт Лао действительно здесь, о, да. Скромно, дико и со вкусом. Но под озером есть огромная пещера с сокровищами. И с горячими источниками, если тебя это интересует, Трикси-кан.

От удивления я не нашла ничего лучше, чем спросить Лао:

– А зачем тебе сокровища?

– Так положено, – фыркнул он и взъерошил мне волосы на затылке. – А теперь спи.

И я послушно уснула.

Хорошая штука – биокинез.

Мне снилось, что я – огненная птица, попавшая в силки. Нити прочные, разорвать не выйдет, и к тому же одно неосторожное движение – и явится по мою душу охотник, и тогда свисти не свисти – всё пропало. Распутывать ловушку следовало аккуратно, не торопясь. Жаль, что клюв и крылья мало для этого подходили…

Но потом, откуда ни возьмись, налетели стаи таких же огненных птиц – и стали мне помогать. И минуты не прошло, как силки растянулись и спали. Птицы же взмыли в изумрудное небо, и одна из них, самая большая, шестикрылая, была ужасно похожа на Шекки.

– Какой абсурд, – пробормотала я и проснулась.

За ночь озеро никуда не делось. А вот красивые золотистые птицы то ли разлетелись, то ли попрятались с рассветом. Задержалась одна-единственная: спрятав голову под крыло, она задремала на плече Итасэ, который безмятежно спал, окунув босые ноги в озеро. Тонкий серебристый шарф укрывал его, как чудовищная перепутанная паутина. Лао сидел чуть поодаль и смотрел на Итасэ… нет, не как брат, а, скорее, как сестра, которая настолько старше, что может сойти за мать.

– Так ты мужчина или женщина? – вырвалось у меня.

Сразу же накатил стыд – ведь ясно уже, что Лао не человек, для него человеческая форма в целом и категория пола в частности – условность, глупо спрашивать, глупо, всё равно что задавать такой вопрос морю, ветру или горе…

К счастью, Лао не рассердился.

– Не знаю, – беспечно ответил он. – Мне всё равно, а Ран ещё не определился. Если хочешь, спустись вниз, Трикси, – и он указал на темнеющий в земле проём под развесистым деревом кижу. – Там правда есть горячие источники.

Приглашение я приняла с радостью – и второе, позавтракать вместе, тоже. Чувство страшной потери никуда не делось, но притупилось; можно было думать о Тейте – и не сходить с ума. И даже, страшно признаться, строить планы на будущее.

– Что собираешься делать, Трикси-кан? – поинтересовался Итасэ с деланым равнодушием, когда пиалы с шергой опустели.

– Навещу Соула и поговорю, – ответила я, не задумываясь, благо план действий составила загодя. – И не смотри так, я не рехнулась. Во-первых, найти Тейта – полдела. Я пока не знаю, как с ним объясниться. А во‑вторых, история Ингизы… У меня такое чувство, что я должна обязательно понять, что там случилось. Хотя бы общепринятую версию раскопать, а уж её-то Соул знать должен, хотя бы в силу возраста. Вот разберусь – и брошусь в погоню.

– Полагаешь, что в твоих силах разыскать Танеси Тейта в горах? – спросил Итасэ откровенно скептически.

Что ж, спасибо хотя бы за честность.

– У меня есть идеи, скажем так. Кстати, а вон тот свиток тебе точно не нужен?

– О, если бы я придумал, куда приспособить эту в высшей степени бесполезную вещь, то, разумеется, тут же поделился с тобой радостью открытия.

На том и разошлись.

Самое интересное, что насчёт идеи я почти не слукавила. Давешний сон действительно навёл меня на мысль… Если Шекки остался в Лагоне – может и выгореть.

Разыскать Соула оказалось куда проще, чем можно было предположить. Практически наудачу я сунулась к тому холму, где мы впервые встретились – и не прогадала. Зияющая и отчётливо любопытная пустота в ментальном пространстве ясно говорила о том, что хозяин дома. И что он бодрствует – немаловажное дополнение, потому что ни один разговор, начинающийся с несвоевременного пробуждения, к добру не приводит.

– Ты ничего не потерял? – взмахнула я свитком вместо приветствия.

Соул вскинулся, резво разгребая бардак вокруг себя – тубусы, пустые пиалы, огрызки лепёшек – и улыбнулся:

– Кое-кого потерял. Но не ожидал увидеть тебя так скоро.

– Ты же обещал мне разговор, – пожала я плечами.

– Да, точно… Рад, что ты цела.

Это было очень искреннее и отвратительно понимающее «рад, что ты цела». Он видел, что произошло с Тейтом – и со мной, но разбрасываться обвинениями и нотациями не собирался. А жаль… Может, после десятка-другого упрёков я бы взбодрилась, начала бы огрызаться, а после сотни вообще догадалась бы свалить вину на Эфангу.

– Всё относительно, – философски ответила я и села рядом с ним, подогнув под себя ноги. – Тебе не сильно досталось от мастера?

Соул прилёг, опираясь на локоть, и выражение лица у него стало… сложное.

– Мы поговорили. И определили некоторые границы, раз и навсегда. Мастер Эфанга помнит старые времена, иногда ему непросто, и я это понимаю. Свитки, к сожалению, всё же пришлось вернуть, но не беда – я успел дочитать.

– Хорошо, – произнесла я, просто чтобы не молчать. Задать вопрос было нелегко. – Слушай… Ты знаешь, кто такой Ингиза?

Окончание фразы утонуло в шорохе и шелесте – налетел ветер, положил траву у подножья холма, растрепал листья, сдул белый шарф у меня с головы и бросил его на колени к Соулу. Небо потемнело, и стало холоднее. И некстати вспомнился наш дурацкий диалог с Лао.

«А если идёт дождь?»

«Если идёт дождь, то я мокну».

Действительно, чего уж проще…

– Я много чего знаю об Ингизе, – наконец произнёс Соул, когда пауза уже неприлично затянулась. – В основном потому, что мы почти ровесники. Точнее, были ровесниками. Молодые ученики с неохотой о нём говорят – наверно, оттого что лучше помнят его конец, а умер Ингиза очень скверно. Правда, такие смерти в чести у хороших поэтов, но он-то был далёк от искусства, как никто иной. Ингиза любил жизнь, и она отвечала ему взаимностью… Что ты хочешь знать?

Я растерялась. Соул меланхолично скатывал мой шарф, словно важнее занятия на свете не существовало, и не понукал меня даже взглядом. Из ополовиненной пиалы с шергой пялилась черноглазая девчонка, на которую свалилось несколько больше, чем она могла вынести – и сохранить при этом ясную голову.

– Боюсь, тебе неприятно будет это услышать, но меня интересует именно его смерть.

– Догадываюсь почему, – вздохнул Соул и отложил наполовину свёрнутый шарф. – Но от небольшой предыстории ты не отвертишься. Это важно. Просто для того, чтобы понять, почему сначала он был кумиром, а потом стал тем, чьё имя даже произносить-то неловко… Если коротко, Ингиза родился в одном из свободных кланов.

– Погоди, – я нахмурилась, припоминая. – Но вроде бы вы с ними воюете? Я так поняла, что за связь со свободными по головке не погладят даже уважаемого мастера? Аринга, например… – тут я запоздало прикусила язык. Мало ли, вдруг это секрет? С нас, конечно, никто не брал подписку о неразглашении…

– Я знаю о мастере Аринге Китассе, – положил конец моим волнениям Соул. – Такие новости обычно доводят до сведения всех учеников и подмастерьев, желают они того или нет. И мастера, разумеется, тоже в курсе. Самое страшное преступление Аринги – не связь со свободными, а убийство доверившихся. Она предала собственных учеников. А вообще свободные время от времени появляются в Лагоне – обычно дети побочных ветвей. Бегут сюда от отчаяния, самые умные и талантливые, а значит, хорошо осознающие, что ждёт их дома. Конечно, они предпочитают не распространяться о своём происхождении, потому что слишком много вокруг желающих отыграться за свои потери и за страх на условно беззащитной жертве… Но Ингиза был особенным. Его растили как наследника, надежду клана. И в Лагон он вошёл с гордо задранным носом, уверенный в своём праве быть здесь. С порога Ингиза заявил, что желает говорить с «самым главным в этой дыре» и передать ему знания – якобы именно те, которых не хватает Лагону для полного счастья и процветания.