Сам же взяв двадцатилитровый бочонок с бензином, стал им заливать сверху снопы и пушки в месте расположения запала. Бензина лью по полтора литра на пушку, надеюсь за сутки не испариться. И бегом возвращаюсь на холм к ребятам.

Степняков пока нет. В прицел наблюдаю как сотня степняков на лошадях крутятся вокруг нашего пограничного столба — идола, стоящего в пятистах метрах от брода. Слов не слышно, но по жестам видно, что они бурно обсуждают изображение на столбе. Минут через пять, видимо старший, взмахивает рукой в нашу сторону и пару десятков степняков поскакали к броду. Где также останавливаются у пограничного столба, долго что-то обсуждают, но переходить по броду на противоположную сторону реки не решаются и возвращаются обратно к первому столбу.

Следует как минимум десятиминутное бурное обсуждение, после чего половина всадников во главе со старшим ускакивают назад на восток, а вторая половина остается рядом с первым пограничным знаком.

Часа четыре практически ничего не происходит. За исключением того, что оставшиеся пятьдесят воинов, отойдя на триста метров на восток от столба, устроили привал.

Время близится к двадцать одному часу. Вряд ли на ночь глядя орда будет переправляться через брод. В подтверждение моих догадок, к передовому отряду подскакал один всадник, коротко переговорил и ускакал обратно. Передовой же отряд стал готовиться к ночлегу, распрягли лошадей и отправили их пастись, в седле осталось только три человека.

В сумерках замечаю подходящую орду в несколько тысяч всадников, которые в трех километрах от брода разбивают лагерь. Значит всё интересное откладывается на утро.

Спустившись со всей предосторожностью к реке в ведра набрал воды, напоил лошадей и отсыпав им овса, вернулся к ребятам. Пора и нам готовится ко сну. Перекусили пеммиканом, распределили дежурство. Первые два часа дежурит Савлий, вторы Гнур, рассветные дежурю я.

Солнце взошло в четыре часа и только в пять часов утра на левом берегу в ордынском лагере началось движение. Так, что ребята еще могут минут сорок поспать. Я спускаюсь к реке и набираю в ведра воды, неизвестно сколько всё продлиться, а возможность набрать воды может долго не представиться.

Через сорок минут бужу ребят, быстро перекусываем пеммиканом, запрягаем гуннскую лошадь в повозку, на случай быстрого бегства, вернее манёвра отхода с целью заманивания в засаду у Форпоста, седлаем коней, ребята надевают под маскировочную накидку кожаные доспехи с металлической вставкой на груди, к сожалению полностью металлические доспехи слишком для них тяжелы. Я облачаюсь в ламинарные доспехи, поверх которых надеваю парадный фиолетовый плащ с алой шелковой подкладкой, наплечную накидкой из меха горностая и уже втроём продолжаем наблюдение.

К авангардной полусотне к первому пограничному столбу прискакали во главе со старшим пять десятков всадников, и вся сотня степняков неспешной рысью продвинулась вперед к броду и остановилась у второго пограничного столба. Форсировать брод так же, как и вчера не решаются.

От лагеря ордынцев, вытянувшись в ряд по триста всадников двинулась вся орда. Сколько их, точно определить не могу, но не менее трех, а то и четырех тысяч воинов. Чуть впереди орды скачет с десяток всадников. Поравнявшись с первым пограничным столбом, первый десяток всадников останавливается, их примеру следует и вся орда, которая встаёт, не доехав до знака двадцати метров.

Рассматриваю первую десятку в прицел. Кто среди них хан, определяю сразу. Хан восседает на жеребце восхитительной стати, сам хан выглядит немного грузноватым явно имеет лишний вес, волосы черные прямые, разрез глаз немного узковат, сами глаза темные, смотрит с прищуром, цвет лица смуглый, само лицо уплощенное, на лице бороды либо усов нет, немного выступающие скулы и низкое переносье. Десяток его ближников, что-то ему поочередно высказывают, он слушает каждого не перебивая.

«Пора. Мой выход», — мысленно даю себе команду, а в слух:

— Гнур, когда я подниму руку вверх, поджигай бензин в трубе. Савлий, сразу открывай огонь из стреломета по ханской группе из десяти всадников, расстояние предельное, стреляй навесом с учётом силы ветра. Если после пушечного залпа стрелять будет не в кого, то из пращи запускайте в высь над бродом бензиновые бомбы.

Вскакиваю в седло иноходца, метров двести двигаюсь на запад, а потом на север и заворачиваю на восток, двигаясь медленным шагом к центру брода. Передовой отряд степняков замечает меня в двухстах метрах от брода. От их группы отделяется всадник, который галопом мчится к хану. Орда приходит в движение и во главе с ханом рысью движется к броду. Я до минимума снижаю свою скорость движения и к броду каждый со своей стороны, подходим практически одновременно.

«Самое время стрелять, но кто же тогда сообщит выжившим имя короля, уничтожившего их хана», — проскакивает мысль.

— Я, Божественный Король Королевства Руссов Владимир I! Еще один шаг и все будут убиты по воле Богов! Уйдите с миром!

— Я, Великий хан Вязовуй, самый могущественный правитель степи! Ты мелкая букашка не смеешь мне указывать, что делать. Здесь моя земля и моя власть, — визгливым голосом, брызгая слюной, заверещал хан, а его тысячи шавок подхватили визг предводителя.

— Да свершиться воля Богов! — поднимаю руку вверх, разворачиваю коня, пытаясь как можно дальше убраться от пушек, но при этом в полуоборот смотрю в их сторону.

По трубе со скоростью курьерского поезда вдоль брода проносится полоса сплошного пламени, за секунду достигнув оконечности трубы. Тут же вспыхивают, пропитанные еще не испарившимся бензином, пушки и соломенные снопа. Я успеваю преодолеть не более пятнадцати метров, как раздается зал двух, четвертой и восьмой, пушек, а буквально через секунду следует одновременный громовой раскат выстрелов остальных десяти пушек.

Дальше мне становится не до созерцания последствий пушечных выстрелов. Уши моментально заложило, а конь насмерть перепуганный, так же с заложенными ушами взвился на дыбы, хорошо, что я был к этому готов, а затем иноходец беспорядочно стал бросаться в разные стороны, взбрыкивать передними и задними ногами.

Краем глаза замечаю над бродом на высоте тридцати метров огненный шар с протуберанцами. Главная цель достигнута, теперь спокойно можно заниматься конем и приводить его в чувство.

Перестав брыкаться, конь понёсся, не разбирая дороги в южном направлении фактически параллельно реке Барда. Несется в сторону месторасположения нашей будущей крепостицы прямо к спуску в реку. Коня не отпускаю, а наоборот посылаю его вперед, сильно прижимая пятки к бокам с секундной периодичностью, давая ему понять, что я продолжаю им управлять. Конь несется прямо в реку, влетает в неё, пытается двигаться вперед, но вода его тормозит, и когда вода доходит ему практически до груди, иноходец останавливается.

Хотя на дворе вторая половина июня, но долго разгоряченную лошадь в воде держать нельзя. Конь дрожит, у него частое дыхание, глаза ошалелые. Пытаюсь успокоить его голосом, но понимаю, что конь моего голоса не слышит, в прочем, как и я. Щеткой начинаю расчесывать гриву, шею, холку, бока. Конь постепенно успокаивается, дыхание становится ровным, да и взгляд осмысленным, если так можно выразиться о взгляде лошади. Потихоньку направляю поводом на разворот и вывожу его из воды. С коня не слезаю, продолжаю показывать, что именно я им управляю и посылаю его шагом к нашему лагерю.

Осматриваю на ходу уши коня, крови нет, надеюсь, что барабанные перепонки не повреждены. Над бродом в воздухе продолжаются взрываться огненные шары. Прибыв в лагерь, понимаю, что и с оставшимися лошадьми не всё в порядке. Савлий поочерёдно успокаивает, то одну, то другую лошадь. А Гнур из пращи продолжает запускать в воздух бензиновые бомбы, команды же отбой не было. Спрыгнув с коня, передаю вожжи Савлию.

— Ребята, как вы тут? — как можно громче кричу. Уши у меня еще заложены, полагаю так же и у ребят.