Склад на 8-м пакгаузе решили брать в четверг сразу после наступления комендантского часа. День был неудачный, лучше бы все провернуть в пятницу, а там два выходных, пока хватятся, запах успеет выветриться, и овчарки из комендантской роты не возьмут след. Гадские у них собаки. Последний случай, когда в облаву попали Сучок и Палец. Едва собаки кинулись, Сучок остался стоять, а Палец дурак побежал. Как факт, Пальца как будто никогда и не было, а Сучок цветет и пахнет. Солдатня ему почки отбила, ну это ерунда.

Но откладывать взятие склада на 8-м пакгаузе не было никакой возможности. Богдан сказал, что если они не вернутся с добычей, больше он их в канализацию не пустит. Оставаться же наверху в комендантский час верная гибель. Солдаты стреляют на любой чих. Говорят, за каждого убитого им дают сто грамм чистого спирта. Учитывая сухой закон, введенный в закрытом городе, это настоящая валюта. При таком раскладе бомжей скоро не останется: всех за спирт перестреляют.

Лежа за ржавыми дырявыми бочками, Картазаев оглядел свою команду: команду сирых и убогих. Имелось в ней кроме него еще двое: один сирый другой убогий. Полковник от нечего делать подумал о значении слова "сирый" и решил, что происходит оно, скорее всего от слова "сирота". С другой стороны, они вроде как братья, если сегодня не своруют их так вместе и заколбасят солдаты в обмен на спирт. "Хорошо бы спирт найти", — мечтательно подумал полковник. Тогда на дело можно неделю не ходить.

— Вова, как мы попадем внутрь? — свистящим шепотом спросил Трус, самый молодой из команды.

— Там байпасный клапан под окном. Если на него встать, можно дотянуться до окна, — пояснил Картазаев.

— А внутри там не высоко? Не ушибемся? — запаниковал Трус.

— Я первым пойду! — тотчас вызвался Дятел, была у него такая привычка, когда Трус паниковал, он все время брал инициативу на себя и вечно все губил. — Я самый длинный из вас.

— Нос у тебя длинный, — оборвал Картазаев. — Сиди уж.

Носяра у старика действительно был вислый, унылый, но Дятел был оптимист по жизни. Планов у него было громадье, только воровал плохо. Богдан его чуть не прибил, тогда Картазаев заступился и сказал, что в этот четверг они точно своруют. Вот смеху будет, если они склад возьмут, а там пустышка. Полно таких складов развелось в последнее время. Те, кому они принадлежат, здорово нажились, распродавая барахло направо и налево. Брали все. Сложилась парадоксальная ситуация: город был осажден внутренними войсками, одновременно в нем продолжали крутиться бешеные бабки, валюта, золото. Брали все. Люди делали состояние. Особенно процветал бизнес капитана порта Лапицкого. Суда в порт не заходили, пограничников убрали. Таможенные склады порта оказалась забиты грузами. Капитан продавал все подряд, очищай контейнер за контейнером, пакгауз за пакгаузом. Судя по объемам украденного и проданного, капитан уже сделал бешеное состояние. Бывалые бомжики рассказывали о золотых унитазах в его коттедже, о бриллиантовых люстрах. Его зятек Тужман в казино делал такие ставки, что фишки не умещались на игровом поле. Хотя свадебка у сладкой парочки расстроилась по причине того, что у невесты крыша поехала. Гоняет по заброшенному зарастающему мусором порту, все среди матросни про грузина выспрашивает. Грузины к ней в очередь выстраиваются, а ей все мало.

На средней высоте со стороны моря прошло звено "Скорпионов". Шли с "Метки", стоявшей на якоре в пяти милях от города. Судя по всему, флот стягивали к порту. Никто не знал, что следует ждать от "Гелиона", но готовились всерьез. "А я тут торчу, пакгауз граблю несчастный!" — зло подумал Картазаев. Кстати о грабеже. Пора было начинать.

Комендантский час наступал в десять. В 12 могли начать санацию. То есть палить боевыми без разбора, на кого бог пошлет. Сейчас было пол одиннадцатого. За полтора часа надо было не только попытаться что-нибудь стащить, но еще и дотащить до канализации за восточным пирсом. Путь неблизкий.

Велев подельникам ждать, Картазаев, пригнувшись, добежал до пакгауза и упал. Полежал, прислушиваясь, но вокруг было тихо, не считая отдаленных воплей. В районе пирса в метрах трехстах или кто-то сильно веселился, либо кого-то топили и никак не могли утопить. Но это было не опасно. Картазаев взгромоздился на облюбованный вентиль, дотянулся до узкого оконца и ткнул в него рукой, предварительно обернутой старыми тряпками. Стекло звонко разбилось, ссыпалось вниз и разбилось опять. Все получилось чересчур громко, демаскировало, делало чудесной мишенью. Полковник вцепился в проем обеими руками, подтянулся и стал вдавливаться в узкое окно. Внутри было темно, не видно ни зги, воздух спертый. Помещение давно не открывали, а с тех пор, как по ночам отключали подачу тока, то не работали и насосы вентиляции. Не видя, сколько осталось до пола, Картазаев стал сползать головой вниз, тормозя разведенными ногами о края окна. Потом ноги кончились, и он полетел вниз. Вытянутые руки почти сразу встретили препятствие, Картазаев сгруппировался и упал на мешки с чем-то твердым. В сторону с верещаньем кинулась крыса. Картазаев торопливо поднялся и двинулся к выходу. Пару раз он наступил на хвосты крыс, один раз упал, попав ногой в щель между тюками, но до двери добрался и открыл. Когда Трус и Дятел ввалились внутрь, оба испуганные и дрожащие от возбуждения, Картазаев дверь прикрыл и зажег принесенные факел.

Взгляд выхватил растерзанные мешки с горохом, с ползающими по ним хвостатыми тварями. Было просто удивительно, что Картазаев наступил только на двух.

— Это нельзя есть. Можно заразиться мышиной лихорадкой, — всполошился Дятел.

Целый мешок все-таки нашли. Его содержимое пересыпали себе, а в опустевшую тару загрузили горох из порванных мешков, стараясь выбирать продукт без явных надкусов. Когда закончили, было уже полдвенадцатого. Можно было еще помышковать, но Картазаеву вдруг сделалось не по себе, он свято верил в предчувствия, особенно, в оперативной работе. Стало тесно, стены давили: явные признаки, что надо делать ноги. Они торопливо загрузились добычей, вышли, прикрыв дверь, как будто так и было, и рысцой потрусили на восток. Не успели удалиться, как раздался шум мотора и Картазаев скомандовал "Ложись!".

Нечто тяжелое, невидимое в темноте, выдвинулось из-за крайнего контейнера и остановилось. Вспыхнул мощный прожектор, и пятно раскаленного до бела света зарыскало вокруг. Почти сразу оно уперлось в разбитое окно. Погасло.

— Предлагаю бежать, — прошептал Трус, трясясь.

Картазаев положил руку ему на затылок и вдавил лицом в асфальт. В следующее секунду тишину разорвал такой грохот, что они от неожиданности подпрыгнули на месте. Очередь положили бессистемно, пулеметчик повел дулом от пакгауза и дальше, в направлении предполагаемого бегства, случайно совпавшего с их курсом. Как специально. Сначала нашли окно, потом сразу их. В простреленном насквозь пакгаузе надрывно заверещали смертельно раненые крысы. Ревущие пули приближались к залегшим людям. Над самой головой они с чавканьем втыкались в контейнер за спиной, и там тоже орали крысы. Пулеметчику достаточно было чуть опустить дуло, и пули накрыли бы группу, но тут очередь иссякла и наступила тишина. С лязгом откинулась крышка, раздались гортанные голоса. Если бы солдаты решились на вылазку, то им настал бы конец. Но голоса стихли, клацнула дверца, и монстр вдвинулся между рядами назад. Сразу отрезало звук мотора.

Картазаев растолкал подельников и повел их прочь. Позволил говорить, только удалившись на приличное расстояние.

— Они все время стояли рядом, — объяснил он. — Повезло, что они не решились приблизиться сразу. Может, не расслышали, где именно окно выдавили.

— Что они говорили? Я не понял ни слова, — встрял Трус.