Врач смутился и стал нести околесицу о забытых вещах.

— Врешь, доктор, — просто сказал Картазаев. — Когда приехали федералы, они выселили всех остальных больных. Стало быть, каждый забрал свои вещи. А почему остались вещи ЭТОГО больного?

Врачу ничего не оставалось, как признать, что больной умер и похоронен на больничном кладбище.

— Показывай могилу, — велел Картазаев. — Лопату возьми.

За больницей располагался густой осиновик. Стволы стояли как на подбор седые, на ветках серые бесцветные листья. Картина смотрелась мрачно, словно природа вобрала в себя муки умирающих больных, до которых никому не было дела. Вобрала и трансформировала в изломанные стволы, ржавые, словно окровавленные пни. Многолетний сухостой, напоминающий слой высохших костей. В глубине леса как апофеоз картины распада располагалась поляна с рядами оцифрованных могил. Ни дат, ни имен. Только молчаливые ряды закопанных покойников. Поляна была запущена донельзя. Поросла многолетней травой, тоже седой и длинной, напоминающей неопрятные лохмы старухи. Врач указал на одну из могил, и когда Картазаев велел копать, даже стал копать. Сердобольный Мошонкин, не терпящий, чтобы кто-то работал, а он в это время бездельничал, спрыгнул следом и стал энергично помогать. Вскоре он уже копал один, выбрасывая землю наверх словно экскаватор, а доктор стоял сзади, облокотившись на лопату.

— Зря ты в могилу полез. Примета плохая, — заметил Картазаев.

Он подозревал, что доктор что-то замышляет совсем не во врачебном стиле, но едва не прозевал момент, когда тот протянул к спине Мошонкина нечто, на поверку оказавшееся хирургическим скальпелем. Картазаев со всего маху шваркнул об голову несостоявшегося убийцы глиняным ком побольше, потом вытянул Мошонкина наверх.

— Владимир Петрович, земля старая, засохла уже, — подал голос Мошонкин, вытряхивая ее с волос.

— Крестьянина не обманешь! — поднял палец Картазаев. — Все расскажешь или будешь и дальше дурковать? Ты уже в могиле, осталось только закопать.

Грязный доктор с трясущимися руками стоял в им же углубленной могиле и даже у Мошонкина вызвал сочувствие.

— Может, пожалеть его? Сейчас заплачет, — заметил он.

— Будешь лезть, тебя тоже закопаю, — зло предупредил Картазаев.

И в этот момент доктор не выдержал.

— Все расскажу, только вытащите меня отсюда!

— Конечно, вытащим, мы же не звери, — согласился Картазаев.

— Приехали за ним ночью на иномарке, — рассказал доктор, когда они вернулись в кабинет, и сердобольный Мошонкин дал ему прикурить, теперь он держал папиросу в трясущейся, измазанной глиной руке. — Мужчина. Я его раньше здесь не видел. Коренастый, спортивный. Одет безо всяких там золотых цепей. Рубаха, правда, дорогая. Шелковая.

— С короткими рукавами? Татуировки не было на запястье в виде браслета? — спросил Картазаев.

— Татуировка была, но не браслет, а якорь. Тут же море, своя специфика. Даже если не матрос, норовит себе якорь прописать. Мужик мне и говорит, лежит тут у вас больной Одегов, мы, стало быть, от родственников и его заберем. Он уже и фамилию знал! Хоть мы это, сами понимаете, не афишировали нигде.

— Конечно, он же родственник, — возразил Мошонкин.

— Никакой он не родственник! Мужчина сразу сказал, что документов, удостоверяющих родственную связь, у него нет, и вместо этого дал мне триста евриков. Все равно, говорит, он у вас умрет, а мы его лечить будем. И добавил, не все равно мне, про этого больного давно все позабыли. Действительно, как привезли, так после этого больше никто и не вспоминал.

— Кто, кстати, привез?

Доктор вскочил, занавесил окно и только после этого сказал:

— У нас зеки тогда лежали. Я слышал, как один сказал, что эти люди работают на Костю Костогрызова. Но я вам этого не говорил. Так вот столковался я с мужиком за 300 евриков, он загнал свою тачку в больничный двор, там у него еще лебедка была, мы крюк зацепили за помост, на котором Одегов лежал, ну и выволокли через коридор. Больной к тому времени не успел вес набрать и в дверь еще проходил.

— Так что, он тоже был болен элефантизмом? — изумился Картазаев.

— Ну да. Разве я вам не сказал? Тот еще жиртрест. Когда его отморозки Костогрызовские привезли, был он чуть более центнера. "Родственник" его забирал уже центнера три.

— А этот "родственник", он бледный был как тень, — Картазаев сразу подумал о своем знакомце из ГАИ.

— Нет, цвет лица нормальный. Накачанный такой здоровяк.

— Ну ладно. Пойдем, вещи посмотрим.

— Не стоит. То, что вас заинтересует, я сам припрятал, — с этими словами доктор достал из ящика стола из-под кучи специально наваленных скоросшивателей желтый плотный листок.

Он был испещрен рядами цифр, некоторые цифры выколоты иголкой, другие написаны. Картазаев посмотрел на свет, и выколотые цифры образовали причудливую картинку, впрочем, бессмысленную.

— Одегов ее в пакет обернул и проглотил. Не хотел, видно, чтобы костогрызовским досталось. Ну а потом, когда пакет естественным путем вышел, я его подобрал и сохранил.

— Вопрос напоследок. Почему сразу правду не сказал, на кладбище повел? С двоими ты бы все равно не справился.

Доктор повел себя странно: снисходительно улыбнулся и одновременно с намеком кивнул за спину. Там было окно, за небольшой поляной ветер шумел в осиновике.

— Мне бы ОНИ помогли. Родственники евонные. Только не смотрите сразу, — предупредил доктор. — Видите их?

— Кого? — подавлено спросил Мошонкин.

Доктор опять хитро сощурился.

— Там они прячутся. Боюсь их, — шепотом признался он. — В лесу они собираются. Другие элефанты. Я их сородича за 300 евриков продал, теперь они мстить будут. Они съесть меня хотят. Когда я вас на кладбище повел, думал, они на вас кинутся, но они пока сытые, никого не трогают. Но это временно, поверьте мне как специалисту. Зараженным требуется слишком много калорий для поддержания веса, одними буханками хлеба тут не обойдешься. Им нужна белковая еда. Они же все потенциальные людоеды!

От его слов повеяло зловещим смыслом. Хоть было понятно, что у доктора не в порядке с психикой от долгого сидения один на один со странными больными, но настроение он создал мрачное. Даже вечереющий лес выглядел сурово притихшим и создавал ощущение опасности.

Картазаев совершенно неожиданно хлопнул затихшего Мошонкина по плечу, тот едва со стула не навернулся.

— Не слушай нашего доктора, он спирт неразбавленный потребляет, — а у заговаривающегося специалиста спросил. — На какой машине Одегова увезли?

— Не разбираюсь я в марках. Но номер записал на всякий случай. Хотел за деньги продать, но теперь уж все равно недолго осталось, — он махнул рукой в сторону леса.

Доктор провожал их до самых ворот, оглядываясь на осиновик и отслеживая передвижениями незримых врагов, и все повторял:

— Затишье временно, так и знайте!

В последнее время неизвестные фискальные системы не давали высунуть голову, вернее включить компьютер, чтобы не дать о себе знать и попытаться засечь надоедливого пользователя. У Михаила Бзилковского началась ломка, когда он свыше пары дней не садился за клавиатуру. Он совсем бы зачах, если бы не обнаруженная им менопауза в работе "полей Бзилковского". Длилась она ровно час, с двух до трех ночи. В этот промежуток "поля" словно вымирали, и комп был способен работать в обычном режиме.

В силу понятных причин Миша решил не затрагивать тему "Гелиона", занимаясь сугубо личными вещами. Хакера давно интересовало его происхождение. С самого детства он часто видел мать во сне. Она представала ему в образе молодой смеющейся девушки, каждый раз новой, ведь у него не было даже фотографии. Он и имя матери узнал случайно. Один раз, когда еще отца не выгнали из школы, старшеклассники подлили ему в чай коньяк, он пришел совсем пьяный. Всю ночь Олег Олегович лежал на полу в одних трусах и звал: