Картазаев понял, что Игнатьич своей болтовней как-то хочет то ли увести разговор от больной темы, то ли подготовить его к встрече с Бельцовым. И судя по всем этим неуклюжим на грани фола телодвижениям, что-то там с ним стряслось такого, что без подготовки смотреть не рекомендуется, а женщинам так вообще вход воспрещен, потому как очень чувствительные существа эти женщины, истерика может случиться, а истерика такая штука, которая воздействует очень сильно на окружающих, особенно когда все и так выбиты из колеи. Так что Вольд велел Рае ждать в коридоре. Чтобы привести чувства в норму, Картазаев стал припоминать, каким Бельцов был до того. До чего, он старался не допускать в свои мысли эту опасную тему. Во всяком случае, заранее. Сначала надо увидеть последствия, а уж потом переживать. Парень был видный. Не блондин, но волосы носил светлые и укладку вроде делал. Всегда следил за собой. Девки его, наверное, любили. Шея у него была мощная. Особенно если смотреть со спины. Богатырская шея, сливающаяся прямо таки со спиной. Правда, эту его примечательную черту девушки вряд ли оценили, потому что всегда видели его не с той стороны.

Кармалыга подошел к покосившейся двери, у которой дежурили вооруженные часовые. Снял с гвоздя две повязки, одну протянул Картазаеву.

— Мы не знаем, заразно ли это, и вообще спасет ли эта повязка. Но тут такие дела, что…Да, ладно, одевай и все. Сам все увидишь, — сумбурно объяснил эксперт.

Они вошли, нет, не в палату, скорее всего, это была процедурная или что-то типа бельевой. Во всяком случае, она была больше обычной палаты. В углу была навалена куча тряпья, и пахло премерзко, как пахнет давно не мытое, да к тому же больное тело, и каждая болячка источает свой духан. К тому же хозяин давно забыл, что испражняться надо в сортир.

— Где он? Что за шутки? — озадаченно спросил Картазаев, и голос прозвучал глухо, надо думать из-за повязки на губах.

— Вот он, — эксперт указал рукой на забитый угол.

А где ж он мог еще быть? В палате-бельевой-процедурной больше ничего не наблюдалось, никакой мебели, вообще ничего. Картазаев вгляделся, тщетно ища среди кучи синюшных тряпок изможденное лицо боевого коллеги, потом…Потом взгляд его неуверенно пополз вверх, и от неожиданности он даже отшагнул назад. За эту минутную слабость ему потом сделалось стыдно. Но как поступил любой бы другой на его месте, если бы из безразмерной груды утопленнически синего цвета не торчала вбок чудовищно деформированная и расползшаяся словно квашня человеческая рука. Только тогда он понял, что никакая это не куча рваных тряпок и матрасов, а огромное и разбухшее человеческое тело. По всем законам природы оно не могло быть живым, но вдруг дернулось, пустив по раздувшейся плоти перекатывающуюся под кожей волну жира. И утробным голосом произнесло:

— А-я!

Картазаева буквально вынесло в коридор, и он обнаружил себя у предупредительно раскрытого окна, повязка болталась на ухе, и он с трудом сдерживался, чтобы не блевануть.

Единственным приличным местом оказался бывший директорский кабинет, в нем Игнатьич и отпаивал Картазаева горячим кофе, который тот терпеть не мог.

— Я никому не расскажу, как тебя растащило, — пообещал Кармалыга. — Пусть и дальше думают, что ты сделан из стали, и тебя ничего взять не может. Молодым нужен положительный пример в свете грядущих испытаний. Кто-то же наслал эту напасть. Майор не мог просто так подхватить ее как тривиальный насморк.

— Что это было? — вяло спросил Картазаев.

— Это? — эксперт ткнул рукой в предполагаемую сторону бельевой-процедурной. — Чрезвычайно редкая форма генетического заболевания. Называется элефантизм. От слова элефант. Что есть слон. Резкое нарушение обмена веществ. Организм начинает быстро набирать вес, который может достигать семисот килограммов. Что касается майора Бельцова, то он поступил в диспансер 18-го, в тот самый день, когда должен был прибыть в Алгу и выйти на связь. Весил он уже тогда больше ста двадцати килограммов, хоть выглядел вполне нормально. Видно начались изменения состава костей. Не разговаривал, ничего не помнил. Согласно истории болезни, за сутки он набирал порядка полуцентнера живого веса. Хотя, что я говорю. Как про скотину.

— Игнатьич, ты случайно не пьян? — с подозрением спросил Картазаев.

— Спирта немного выпил. Будешь? Зря. Так вот, в настоящий момент больной весит больше тонны. Точнее, тысячу шестьдесят кило. Ты точно не будешь спирт? А я выпью.

Кармалыга обстоятельно рассказывал, как они выселили из диспансера всех больных, изолировав их в спецклинике. Что касается Бельцова, то транспортировать его нет никакой возможности без разбора стены и выделения грузовика с открытым верхом.

— Но мы не знаем, с какой целью его транспортировать, — подъитожил эскперт. — Вылечить его нельзя. Вставать он не может, кости не выдержат. Если он умрет, будут проблемы с его похоронами. Кремировать не сможем, нет таких размеров печи. Закапывать целиком, без гроба? Или положить тело в транспортировочный контейнер?

— Он еще не умер! — чересчур резко возразил Картазаев.

— Что ты собираешься предпринять? — с опаской поинтересовался эксперт.

— Тебя это не касается! Прикидываешь, в какой контейнер придется меня класть?

— Дело в том, что насчет твоей дальнейшей судьбы я имею самые строгие однозначные указания.

— Какие же именно?

— Ты из этого диспансера едешь сразу в Москву.

Картазаев не поверил и открыл дверь, чтобы быть остановленным заслонившим проем фигурой капитана.

— Извините, Владимир Петрович, отсюда только через мой труп, — предупредил тот.

Но убивать его Картазаев не стал.

— Вставайте, Владимир Петрович!

Картазаев открыл глаза и, увидя Мошонкина, удивленно воскликнул:

— Ваня, ты что здесь потерял? Я думал, ты моим обществом сыт по горло, за километр будешь обходить.

Под курносым носом бывшего десантника топорщатся довольно густые усы, придавая тому более солидный и где-то даже мужественный вид.

— Товарищ полковник, торопиться нам надо. Лодка входит в порт.

Картазаев не успел спросить какая, как тишину прорезал тягучий короткий вой, напоминающий вой смертельно раненного зверя. Полковника всегда удивляло, насколько страшные нечеловеческие звуки используются у моряков. В порт действительно входило некое судно. Полковник одним движением оказался на ногах. Они находились на таможенном складе, и возвышающиеся горбы контейнеров тонули в сизой дымке. Мошонкин зябко поеживался.

— Не подумайте, это я замерз. На самом деле я призраков не боюсь.

— С чего ты решил, что там призраки? Пойдем, глянем.

— Только вы первый, Владимир Петрович, а то я дороги не знаю.

Картазаев никак не выдал своих чувств, парень имел право на страх.

— Сколько времени? — спросил он.

— Четыре ночи.

Заметив, что это уже почти день, Картазаев двинулся к морю, ориентируясь на острый йодистый запах. Вскоре контейнера стали располагаться реже и, дождавшись, пока щель станет достаточной, чтобы пролезть, Картазаев втиснулся между двумя холодными и сырыми на ощупь контейнерами. Следом, громко сопя, полез Мошонкин.

— Не сопи! — строго сказал Картазаев.

Миновав узкий проход, оказались на пирсе. По свинцовому на вид морю ползли рваные шапки тумана. Хоть видимость была ограниченной, но было заметно, что море пустынно. Картазаев обернулся, чтобы сказать об этом Мошонкину, когда ему чуть ли не в ухо длинно и тоскливо реванула сирена.

Туман со стороны рейдовой стоянки потемнел, потяжелел. И вот уже показался тупой нос субмарины, обволакиваемый бурунами. Туша лодки медленно проявлялась из тумана: десять метров, двадцать. На судне не было заметно ни единой живой души. Наконец показалась рубка. Несмотря на то, что до лодки оставалось не менее ста метров, было видно, что рубка раскрашена таким образом, что напоминает голову змеи, хвост которой плавно переходит в корму. Это была она, пропавшая "Кобра". Картазаев замер пораженный.