— Владимир! Прежде всего благодарю тебя за моё спасение! — Куруш встает и низко кланяется мне в пояс, а затем продолжает:

— Я привез тебе половину от продажи семи судов купцов, их товара и от выкупа одного оставшегося в живого купца двести тысяч золотых динаров. Тридцать процентов от продажной цены трех зеркал в сумме четыреста пятьдесят тысяч тысяч золотых динаров. Тридцать процентов от продажи трехсот стекол, продал по две тысячи динаров за стекло, сто восемдесят тысяч динаров. Тысячу шестьсот бутылок с томатной пастой и столько же с аджикой продал за пятьсот динаров за бутылку, тридцать процентов четыреста восемьдесят тысяч динаров. За три тысячи двести стаканов тебе причитается триста двадцать тысяч динаров. Тысячу упаковок чипсов и столько же хлопьев продал за восемь драхм за упаковку, тридцать процентов составляет четыре тысячи восемьсот серебряных драхм. Всего составляет один миллион триста шестьдесят тысяч золотых динаров и четыре тысячи восемьсот серебряных драхм.

Пока Куруш перечислял вырученные суммы от продажи моего товара, я одновременно записывал на бумаге позиции и, считая в столбик, проверял расчеты Куруша.

— Всё верно. Куруш, как и договаривались, я привез товара в том же объёме, как и в прошлом году, только зеркал не три, а шесть штук. А также пять тысяч листов белой бумаги и одну тысячу леденцов.

— Очень хорошо, я готов почти за весь товар тебе сразу заплатить. Только три зеркала, бумагу и леденцы возьму на реализацию. За тысячу восемьсот бутылок спиртного, как и в прошлый раз расплачусь тканями из хлопка, шелка и хлопком сырцом, а поскольку лошадей на продажу нет, то вместо двадцати, пятьюдесятью тысячами золотых динаров. За остальной товар так же один миллион триста шестьдесят тысяч золотых динаров и четыре тысячи восемьсот серебряных драхм.

— Я согласен, Куруш.

А дальше начались погрузочно-разгрузочные работы, с которыми почти сотня рабов оперативно справилась. Ткани, хлопок сырец загрузили на мой шлюп. Лошадей иноходцев, двух коней и четырех кобыл, загрузили на шлюп Михаила, сундуки с двумя миллионами девятьсот семьюдесятью тысячами золотыми динарами загрузили поровну в два шлюпа и одним сундуком с девятью тысячами шестистам серебряными драхмами на мой шлюп.

По окончанию погрузо-разгрузочных работ договорились с Курушем в следующем году в это же время встретиться на острове.

— Владимир, если не сложно привези в следующем году ещё и в дешёвой таре спиртное, особенно водки побольше, аджики и томатной пасты. Они сами по себе и без стеклянных бутылок спросом пользуются.

— Привезу. А мне также, как и в этот раз привези ткани и хлопок сырец.

И уже перед самым прощанием, Куруш отводит меня в сторону.

— Владимир, я выкупил двенадцать рабов маленьких детей трех-четырех лет казненных парфянский аристократов, не возьмешь ли ты их себе? Они уже около двух лет в рабстве, о себе кроме имен, ничего не знают. Вот их имена с родословными, — Куруш, достает из-за пазухи своего необъемного халата двенадцать пергаментов скрепленных печатями и передает мне.

— Возьму, Куруш, — после этих слов, Куруш начинает громко прощаться, нарочито показательно для окружающих обнимает меня.

— Дорогой Владимир! В знак нашей дружбы прими от меня в дар двенадцать рабов, — громким голосом вещает Куруш и по его знаку к нам на борт заводят двенадцать парфянских детишек, шесть мальчиков и шесть девочек.

Также показательно благодарю Куруша, и командую:

— Отдать швартовы.

Днем 24 мая пришли в Кунгур. В пути происшествий не было, только при проходе мимо впадения реки Иж в Каму, опять увидели долбленку с машущими нам людьми. Времени, нет, не реагируя на приглашение ходко прошли мимо.

В пути знакомился с ребятишками. Все знают свои имена и возраст. Всем шести мальчикам и двум девочкам по четыре года, Четырем девочкам — три. Разговаривают на парфянском языке и как я понял еще на фарси. Голодными ребятишки не выглядели, Куруш в дороге их откормил. Сразу начинаем кормить нормальным питанием, в пути в основном уха, картошка, морковка, капуста, лук, зерновые каши, взвары, клюквенный морс, да ещё пеммикан. Также учили русский язык и навыки счета, а Аршак и Ракс, восполняли знания парфянского языка. Я же впитывал в себя фарси, хотя у ребятишек был небольшой словарный запас, но тут главное начать изучение языка хотя бы с малого.

— В крепости происшествий нет. Все здоровы. Больных нет, — как всегда бодро и торжественно доложил Борис, выйдя из строя из девятнадцати защитников крепости, приветствуя меня. — На северной башне остался только наблюдатель.

Пришвартовавшись в Кунгуре, приступили к разгрузке сундуков с золотыми динарами, которые грузили на повозки и затем перевозили на нижний ярус подвала, а оттуда я переносил их на последний подвальный этаж донжона, где была оборудована сокровищница. Закончили за полночь.

В таком количестве здесь золотые монеты мне не нужны, за глаза хватит золотых монет своей чеканки. Золото в Кунгуре оставляю на длительное хранение и в дальнейшем всё полученное от Куруша, а в будущем и возможно и от других купцов, буду хранить в подвалах донжона. Если моим долгосрочным планам суждено сбыться, то золото в больших количествах понадобится как Аршаку, так и сиракскому принцу, которой своей родословной и знатностью не уступает, а то и превосходит почти всех глав сарматских племен.

Утром, пересадив ребятишек на шлюп Михаила, а также перегрузив туда ткани и хлопок сырец, отправил его в Усадьбу, а сам со своим экипажем и шлюпом остался в крепости. Из экипажа Михаила, в крепости также остался Савлий. Не теряя времени, подогнал шлюп к скале, где на верх подняли привезенные ранее Семёном три деревянные пушки и установили их на позиции. А затем за скалой в пятидесяти метрах ниже по течению, выбрав позиции, смонтировали два стреломёта.

Вернувшись в Кунгур, взяв с собой пятерых ребят, прихватив ведра, трепки, мыло, направились к вечному огню. Огонь горел всё тем же синем пламенем, а вот зеркала были загажены мошками. Вместе с ребятами устроили генеральную уборку, отмыли зеркала и плафон, проверили работу крышки с задвижкой и вернулись в крепость. По дороге в лесу выкопал с корнями с десяток небольших кустиков и одну полуметровую ёлку.

Под вечер на долбленке вновь подхожу к скале, поднявшись на верх маскирую жерла пушек, выкопанными в лесу кустами и одной ёлкой. Спустившись, выхожу на долбленке на середину реки, осматриваю маскировку. Выглядит не очень, стволы пушек виднеются из-за кустов, но ведь это надо знать, что это пушки, а так выглядят, как простой валежник, заросший мелким кустарником.

Утром 26 мая собираю всех защитников крепости и в очередной раз проверяю готовность к обороне. По моим расчетам сегодня, в крайнем случае завтра, римляне должны подойти к Кунгуру.

— Всё помнят, что делать? — ребята утвердительно кивают. Но я еще раз подробно разъясняю и даю конкретные указание каждому защитнику. — А главное помните, ни при каких обстоятельствах свою боевую позицию не покидать. Если в вашем секторе обороны ничего не происходит, это не значит, что врага там нет. Стоит покинуть позицию, как моментально в секторе обороны появится враг и спокойно преодолеет стены крепости, её захватит и всех убьёт. А теперь по местам.

Остается только ждать. В крепости на каждой башне по пять ребятишек, на северной башне донжоне находится также и Борис. Шлюп под командованием Аршака стоит в устье реки Шаква. Савлий и Гнур за стреломётами на правом берегу реки Сылвы в пятидесяти метрах ниже по течению скалы. После прохода вверх по течению последней галеры Савлий должен выбить опору груза для поднятия каната через Сылву, чтобы отрезать путь отступления по реке. Я на скале у пушек. Четыре пушки заряжены четырехкилограммовыми зарядами картечи, другие четыре пушки восьмикилограммовой поражающей частью. Запальные шнуры соединены вместе, а затем расходятся к каждой пушки. Время горения запала рассчитано на пятнадцать секунд.