— Появится, — пообещал Диего и не ошибся.

С очередной жертвой к нему попала новая записка. В ней не было ни карты, ни схемы, как бывало обычно, когда девушки, пытаясь спасти свою жизнь, писали и наносили на бумагу все, что видели. Была только одна фраза, которая никак не могла принадлежать инфантильным созданиям. "Камесидал червлен есть образом, блещашеся, свеща светится и по свету идущи обрящут".

Прочитав сей опус, Гаранин сказал:

— Кто-то упорно наводит тебя на этот камесидал. Не знаю, что это такое, но его тебе прямо таки навязывают. Дают ориентиры, признаки. Пишут, в частности, что он светится.

— А путь не указывается? — задыхаясь от предвкушения, спросил Диего.

По обыкновению он разговаривал с обоими Гараниными, и Гаранин- младший покачал головой и с укоризной посмотрел на своего однокашника. Диего не сдерживаясь, отвесил ему пощечину.

— Зачем ты так, Дима? Я ведь и так судьбой наказан, — на глазах инвалида выступили слезы.

— Значит, согрешил, — ухмыльнулся Диего. — И не смей называть меня Димой, убогий! С той жизнью покончено навсегда. У меня нет ни отца, ни матери, я от них отрекся. И с превеликим удовольствием. Не нужны мне эти уроды. Я стою на пороге большой удачи. Скажу тебе по секрету, тот, кто пишет мне эти письма, поможет мне стать здесь самым главным. Тогда я покажу этому провонявшему рыбой городишке, кто здесь настоящий хозяин.

— Мне кажется, ты стоишь на пороге чего-то ужасного. Кто этот летописец?

— Когда кажется, сам знаешь, что надо делать, ты же бывший поп. А про летописца разинешь рот, брошу тебя вместе с отцом в море, привязанными к твоей коляске.

Каждый раз, встречаясь с калекой, он делает все, чтобы унизить его. И все равно обида не утихает, жжет его изнутри. Надо же, паралитик, все издевались над ним в школе, а по большому счету он счастливее его. Вот его отец рядом с ним, он не гнобил его столько лет, историю исправно изучал, а не торчал на вечных авралах в порту, а потом на таких же вечных пьянках с девицами в саунах. И он, великий Диего, в грош не ставящий своего собственного отца, должен ходить к нему на согнутых, просить что-то.

Он, объездивший полмира. Обедавший в Париже в ресторане, где при входе стоят гарсоны в матросках и бескозырках. Он евший осьминога в Венеции. И он что-то просит у отца инвалида. Диего гасит в себе порыв убить обоих Гараниных прямо сейчас.

Сколько он угробил женщин, пока не пришла записка, где впервые появилось упоминание о пути. "Сий же Путь уподоблен есть 7-му сыну Иллигутову Вайстару, князю немечину, и ягоже обычай есть царем, еже уветом своя порядити, таче и мучити злодея".

Гаранин перевел это как "Указанный Путь прошел барон немецкий Вайстар (В) иллигут. Который после этого стал царем и наставлением успокаивал или казнил злодея (преступника)".

Диего мучил зуд нетерпения. Он перестал спать ночами. Женщин по его приказу бросали в гроб к Черепу ежечасно. Гектор так пресытился, что не мог даже насиловать. Тогда он раздевал девушек, заставляя их голыми бегать по саду, и так развлекался. Женщины рыдали от ужаса, и это было самой лучшей музыкой для Диего. Отольются всему женскому роду его слезы. Он уже представлял себя царем, вершителем судем. Прикидывая, как избавится сначала от Ржавого, подомнет его группировку под себя. Потом настанет черед городских. Дядя Боря и Шершавый исчезнут. И будет в городе одна группировка, как и положено. Одна городская банда.

Дальше Диего не заглядывал, но была у него мечта подмять под себя порт. Хотя тот и ходил под ментовской крышей, и денежки отстегивались в областное управление. Но чем черт не шутит, пока бог спит. Если пара чинов с большими звездами на погонах бесследно исчезнут, то была возможность и порт отвоевать.

Столько лет папашка на него гробился. Имел, конечно, но это все ерунда, если взять порт под свою "крышу". Вот где настоящие деньги и настоящая власть над городом. Любая красавица сочтет за честь соединить с ним свою судьбу. А что? Взять и жениться на победительнице городского конкурса красоты. Это был бы номер, враз утерший носы всем тем, кто относится в настоящее время к нему свысока. А таковые все. Как же он их ненавидел! Всех без исключений.

Учителей и преподавателей, которые старались не смотреть на его перекошенное лицо. Сокурсников, в открытую потешавшихся над ним. Подбрасывающих записки со скабрезными рисунками и надписью "Я тебя люблю!" Стыдно вспоминать, но за все время учебы на 23 февраля он не получил ни одного подарка от девочки. Ни одного. В то время как парты одноклассников ломились от подарков. Некоторые получали по три подарка за раз. Он ни одного.

Он отбривал тех, кто пытался издеваться над ним, мотивируя это тем, что ему не придется тратиться на ответный подарок на 8 Марта. Но каждый раз он ждал. Ждал напрасно.

Как он мстил. Скольких сестер, дочерей, жен он погубил. Нет им числа. Жажда мести в груди разгоралась все сильнее. По большому счету ему не нужна была власть или этот порт. Ему нужна была месть, но такая, чтобы мир содрогнулся.

И тогда он написал записку Черепу, прямо спрашивая, что он должен делать и каково будет вознаграждение. Ответ пришел незамедлительно, уже со следующей жертвой. "Пришедшим Путь к камесидалу дозволено аще другие намещем на углие горящее". Гаранин, в глазах которого навсегда застыл ужас, перевел это как "Прошедшему Путь к камесидалу дозволено будет всех оставшихся людей жарить на горящих углях". Это Диего подходило.

Он повторил записку с вопросом, что он для этого должен сделать. Ответ был: "Принеси мне глаза".

Спустя три часа после побега от Алмауз Кампыр, пройдя не менее пятнадцати километров по лесу, маленький отряд Картазаева вышел к морю. Из последних сил они преодолели последние метры до воды по песку, который показался непривычно липким, с намерением умыться, как оказалось несбыточным. Вода была точно холодец, упругая и неподатливая. Мошонкин отошел от берега на пару шагов и улегся. Поверхность под ним прогнулась, но не разомкнулась, как сделал бы вода, принимая в свои объятия.

— Это не вода! Наверное, химкомбинат выброс произвел, — глубокомысленно заметил десантник.

— Это вода, — возразил водонос. — Изменилась не она, а коэффициент поверхностного натяжения. Он находится в прямой зависимости от силы тяжести, а тот в свою очередь включает в себя гравитационную постоянную. Она обозначает изменение скорости за секунду, а так как время здесь остановлено, то соответственно получаем, что секунда равна нулю, а отсюда следует, что сила поверхностного натяжения практически бесконечна.

— Мудрый ты для аборигена, которого учили в церковно-приходской школе, — заметил Картазаев. — Что-то мне говорит, что никакой ты не водонос. Давай-ка колись, Анвар, кто ты есть и откуда.

Хромой пригладил свои зализанные волосы, победно глянул на полковника и сказал:

— Владимир Петрович, мы на пороге великого открытия, а вас волнуют эти пустяки. Вы совершенно не слушаете меня. Я вам сказал: время остановилось. Посмотрите на свои часы!

— В них, может, механизм сломался? — предположил Мошонкин, покачиваясь на медленно взбухающей волне как на естественном гамаке.

— Я понимаю, что здесь происходят очень занимательные вещи, — согласился Картазаев. — Время остановлено, существуют ведьмы, и обезьяны охотятся на людей. Но в такой обстановке как лицо официальное, а именно как полковник ФСБ и лицо подчиненное лично президенту я требую от вас ясности. Кто вы такой?

Он произнес это с такой яростью и подъемом, что Мошонкин даже встал, пошатываясь на волне, хоть обращались и не к нему.

— Хорошо, хорошо, — махнул рукой Анвар. — Моя фамилия Манатов. Анвар Анварович Манатов. Профессор закрытого института "Алга-17".До недавнего времени я заведовал кафедрой темпоральной физики. У меня одна из самых оснащенных лабораторий в Европе, — он выудил из кармана очки в золотой оправе и надел. — Господи, наконец, мне не надо скрывать своих вторых глаз. Я ведь ни черта не вижу, господа, — он внимательно вгляделся в Картазаева и произнес. — Вот вы какой, Владимир Петрович. Приятно было познакомиться.