Максон устремил взгляд на отца:

– Это разобщит наш народ.

– Напротив. Мое обращение поможет им лучше осознать свое место в жизни и создаст у них ощущение, что власть печется об их интересах.

– То есть вы хотите сказать, что печетесь об их интересах? – бросила я.

– Разумеется, пекусь! – заорал король. Я попятилась, напуганная этой неожиданной вспышкой гнева. – Народ нужно вести под уздцы с шорами на глазах, как лошадей. Если его не направлять куда нужно, начнутся разброд и шатание. Может, тебе и не нравятся мои маленькие речи, но они сделают больше, сохранят больше, чем ты можешь себе представить.

Я молча стояла с замирающим сердцем, держа в руках бумаги. Я видела, что король боится. Каждый раз, когда ему сообщали о чем-то, что было неподвластно его контролю, он уничтожал это. Он валил все перемены в одну кучу, объявляя их государственной изменой, не потрудившись даже вникнуть. На сей раз его ответом была попытка заставить меня сделать то, что в свое время сделал Грегори, и разобщить свой народ.

– Я не могу это сделать, – прошептала я.

– Тогда ты не сможешь выйти замуж за моего сына, – спокойно отозвался он.

– Отец!

Король Кларксон вскинул руку:

– Дело обстоит именно так, Максон. Я позволил тебе настоять на своем, и теперь нам приходится торговаться. Если ты хочешь, чтобы эта девушка осталась, она должна быть послушной. Если она не в состоянии выполнить простейшее задание, я могу лишь сделать вывод, что она не любит тебя, а в таком случае зачем она вообще тебе нужна?

Я бросила на короля испепеляющий взгляд, готовая убить его за то, что он заронил эту мысль в голову Максона.

– Ну, что ты скажешь? Ты любишь его или нет?

Не так я собиралась произнести эти слова. Не поставленная перед ультиматумом, не ради дела.

Король наклонил голову набок:

– Как это прискорбно, Максон. Ей надо подумать.

Не плакать. Только не плакать.

– Я дам тебе время разобраться в себе. И если ты не сделаешь то, что я прошу, тогда плевать я хотел на все правила. К Рождеству тебя уже не будет здесь. Каким отличным подарком твоим родителям это станет!

Три дня.

Он улыбнулся. Я положила папку на стол и вышла из кабинета, изо всех сил стараясь не побежать. Не хватало мне очередного повода продемонстрировать ему, какая я никчемная.

– Америка! – закричал Максон. – Стой!

Я остановилась лишь тогда, когда он нагнал меня и схватил за запястье.

– Что, черт возьми, происходит? – осведомился он.

– Он спятил!

Я была на грани того, чтобы разрыдаться, но изо всех сил сдерживалась. Если король выйдет и увидит меня в таком состоянии, я этого не переживу.

– Я не о нем, – покачал Максон головой. – О тебе. Почему ты не согласилась?

Я взглянула на него как оплеванная:

– Это ловушка, Максон. Все, что он делает, – это ловушка.

– Если бы ты сказала «да», я покончил бы со всем этим прямо сейчас.

Я не могла поверить своим ушам.

– У тебя был шанс покончить со всем этим, но ты им не воспользовался. И ты хочешь сказать, что виновата я? При чем здесь я?

– При том, – бросил он запальчиво, – потому что отказываешь мне в любви. Это единственное, что было мне нужно в Отборе, но ты по-прежнему молчишь. Я жду, когда ты скажешь это, но ты не говоришь. Ладно, допустим, ты не могла произнести это вслух в его присутствии, хорошо. Но мне было достаточно, если бы ты просто согласилась.

– С чего мне соглашаться, когда, несмотря на то, насколько далеко зашли наши отношения, он все равно может вышвырнуть меня отсюда в любой момент? Когда меня раз за разом унижают, а ты стоишь и спокойно смотришь? Это не любовь, Максон. Ты понятия не имеешь, что такое любовь.

– Ну разумеется! Ты вообще представляешь, через что мне пришлось пройти…

– Максон, ты сам сказал, что не хочешь больше никаких споров. Так прекрати давать мне повод спорить с тобой!

Я бросилась прочь. И что я до сих пор здесь делаю? Зачем рву себе сердце ради человека, который понятия не имеет, что значит быть верным кому-то одному? И никогда не поймет, потому что все его представления о романтической любви вертятся вокруг Отбора. Где ему понять!

Я успела уже дойти до лестницы, когда меня вновь остановили. Максон крепко схватил меня и обеими руками держал за локти. Он не мог не видеть, в какой ярости я по-прежнему нахожусь, но за эти несколько секунд его поведение полностью переменилось.

– Я не он.

– Что?! – бросила я, пытаясь вырваться.

– Америка, хватит. – (Я запыхтела и перестала дергаться, вынужденная взглянуть Максону в глаза.) – Я не он, договорились?

– Не понимаю, о чем ты.

Он вздохнул:

– Я знаю, что несколько лет назад ты отдала свое сердце другому и думала, он будет любить тебя всегда, а он, столкнувшись с грубой реальностью, покинул тебя. – (Я застыла, осознав смысл его слов.) – Я не он, Америка. Я никогда не оставлю тебя.

Я покачала головой:

– Ты не понимаешь, Максон. Может, он и обидел меня, но я, по крайней мере, знала его. А ты… Прошло столько времени, а у меня по-прежнему такое чувство, будто между нами пропасть. Отбор вынудил тебя делить свои чувства между нами. Ты никогда не будешь принадлежать мне целиком. И ни одной из нас не будешь.

Когда я рванулась из его рук на этот раз, он не стал меня удерживать.

Эфир «Вестей» практически не отложился у меня в памяти. Я сидела на своем возвышении и думала о том, что каждая секунда приближает меня к отчислению. Потом я подумала, что, если останусь, это будет немногим лучше. Если я уступлю и прочитаю те кошмарные обращения, король победит. Может, Максон меня и любит, но если у него не хватает мужества признаться в своей любви вслух, каким образом он защитит меня от того, чего я боялась больше всего в жизни, – его отца?

Мне придется постоянно покоряться воле короля Кларксона, и, несмотря на всю поддержку, которую оказывали Максону повстанцы-северяне, здесь, в стенах дворца, он всегда будет один.

Я была зла на Максона, на его отца, на Отбор и на все, что было с ним связано. В душе у меня клокотало от злости, и я окончательно перестала понимать происходящее. Сейчас мне больше всего хотелось поговорить с остальными девушками о событиях последних дней.

Но это было невозможно. Мне это все равно ничем бы не помогло, а им лишь навредило бы. Рано или поздно мне придется научиться справляться с моими тревогами самостоятельно.

Я скосила глаза влево на сидящих девушек. Кто бы из нас ни победил, ей придется справляться со всем без поддержки остальных. Назойливое внимание прессы, жизнь на глазах у всей страны, деспотизм короля, рассматривающего всех вокруг исключительно как средство достижения собственных целей, – все это ляжет на плечи одной-единственной девушки.

Я инстинктивно нащупала руку Селесты, коснулась ее пальцев. В ту же секунду она сжала их, с беспокойством заглянув мне в глаза.

– Что случилось? – одними губами прошептала она.

Я лишь пожала плечами.

Поэтому она продолжала молча держать меня за руку. Не прошло и минуты, как она тоже слегка погрустнела. Мужчины в костюмах продолжали разглагольствовать, и она, как я минуту назад, потянулась взять за руку Крисс. Та, похоже, ничуть не удивилась, и через несколько секунд уже держала за руку Элизу.

Так мы и сидели в углу студии, держась за руки, все четверо. Перфекционистка, Душечка, Дива… и я.

Следующее утро я провела в Женском зале, изо всех сил стараясь быть послушной. На Рождество в столицу прибыли дальние родственники королевской семьи, чтобы с размахом его отпраздновать. Вечером должен был состояться торжественный ужин с пением колядок. Я всегда любила предрождественскую пору, но в этом году на душе у меня было так муторно, что я не могла даже радоваться.

Я совсем не почувствовала вкуса роскошного ужина и едва бросила взгляд на чудесные подарки от народа. Я была совершенно подавлена.