— Лошади сильно испугались пушечных выстрелов, сейчас почти успокоились, а вот после залпа, со страха чуть не сорвались и не умчались. Хорошо, что гуннскую запрягли в повозку и камни под колеса положили, не смогла лошадка с перепугу повозку сдвинуть. А если бы осталась у коновязи, то побили бы лошади друг дружку копытами, — хотя и с трудом, но улавливаю звуки голоса Савлия.
Дальше осматриваю в прицел результаты пушечного залпа. На правом нашем берегу догорают остатки пушек, бензин в трубе уже практически выгорел. Левый берег за бродом на площади триста на триста метров просто выкошен. Там месиво из тел людей и лошадей. Если и есть раненые, то вряд ли они доживут до утра. За этим сплошным месивом метров на триста на восток лежат еще достаточно большое количество трупов, но чем дальше от берега, тем их становиться меньше. Переношу взгляд дальше на восток. Ордынский лагерь, как стоял в трех километрах от реки, так и стоит. Только движения людей там не видно. А вот левее лагеря на северной стороне табун лошадей отсутствует, как и отара овец. Перевожу взгляд дальше на север и в четырех километрах вижу овец, а еще на километр дальше, вытянувшееся в дугу на пару-тройку километров, уходящих на север лошадей. Переведя прицел на восток, на пределе видимости, километрах в пяти наблюдаю силуэты убегающих трех-четырех сотен уже бывших воинов. Всадников не видно, скорее всего уже скрылись на востоке за горизонтом.
— Ребята, у меня две новости, хорошая и плохая. С какой начать?
— С хорошей, — не сговариваясь хором отвечают Савлий и Гнур.
— Мы победили! Пора собирать трофеи!
Ребята разом приосанились, глаза загорелись, уже забыли о заложенных ушах и готовы немедленно приступить к сбору трофеев. Но тут Савлий на секунду задумывается, взгляд становится озабоченным, и он озадачивается вопросом:
— Володя, а какая плохая новость?
— А плохая новость ребятки, в том, что на той стороне реки тысячи трупов людей и лошадей. Если мы за два, максимум три дня их не похороним либо не сожжем, то будет беда. Эта территория и вода в реке на долгие годы превратиться в источник заразы, от которой погибнут большинство обитающих здесь животных, да и нам об охоте на косуль придется навсегда забыть.
— Их всех надо бензином облить и поджечь, — вскинув голову, бодрым голосом о пришедшей ему самой простой и очевидной мысли, чуть ли не кричит Гнур.
— Можно, бензин из Усадьбы завтра к вечеру могут доставить, но если жечь прямо на месте, то от такого количества бензина разгорится такой пожар, который подгоняемый западным ветром пойдет на восток и выжжет всё на многие сотни километров, не оставив после себя ничего живого. Так, что это самый крайний вариант. А более безопасный, надо искать поблизости глубокий овраг или балку, туда скидывать трупы и уже в овраге их сжигать, тогда возможность распространения огня будет минимальной. Ещё можно прокопать вокруг этой территории с трупами широкий ров, а затем трупы сжечь, как ты Гнур предлагаешь, но на такие земляные работы сил у нас нет.
— Что же делать? — ребята спрашивают практически одновременно.
— Ещё не знаю. Посмотрим пока, что есть интересненького в лагере степняков. Лошади вроде отошли. Гнур, возницей на повозке, я и Савлий верхом на конях, через брод двигаемся к лагерю степняков. Всем быть на чеку, если увидите раненых, близко не подходить, добивать из лука либо арбалета.
Снимаю накидку из горностая, упаковываю её обратно в вещмешок с одеждой. Крови и грязи впереди немерено, не нужно портить хорошую вещь. Для подчеркивания моего статуса фиолетовой накидки с капюшоном и алой шелковой подкладкой будет достаточно, да и фляжка с керосином с изнанки у плеча к ней приторочена.
Переправляемся в брод прямо к месту где находился хан. Хан фактически первым принял на себя картечный выстрел. На его теле насчитал не менее двух попаданий. Забираю ханский меч, пояс, инкрустированный драгоценными камнями кинжал. С шеи снимаю с десяток, находящимся на нем амулетов. Какие, что обозначают буду разбираться позже.
У десятка его приближенных забираю только пару составных луков, а еще снимаю амулеты, наверняка среди ближников были и сыновья хана, один молоденький, соответствующий двенадцати-тринадцати летнему возрасту, так наверняка. Мечи и кинжалы ближников из простого железа, притом не очень хорошей ковки. Их оставляем на трупах.
Ребята смотрят, выпучив глаза на огромное месиво трупов. Первым не выдерживает Савлий:
— Ты их всех убил за две секунды!!!
В Кунгуре ребята столько трупов не видели, там картечь снесла всех находящихся на верхних палубах за борт, а трупы внутри галер они не видели, на галерах был только я.
«Что им отвечать, сказать, что это пушки, так на это у них будет ответ один, как их сделать, подсказали боги», — думаю про себя. Ответ им не даю, а просто задираю голову в небо и закатываю вверх глаза.
Савлий и Гнур пытаются пасть ниц прямо в воду. Успеваю их остановить:
— Стоять! Мы на войне! Почести будете отдавать в мирное время!
В этот момент в двадцати метрах один из раненых пытается подняться, я выхватываю из разгрузки нож и метаю его в шею степняку. Ребята моментально оборачиваются, а степняк с пронзенной шеей падает замертво.
— Ну, что убедились! На войне от боевых действий отвлекаться нельзя! Как и в пути, и на посту!
Ребята потупившись склонили передо мной голову и стали вертеть головами по сторонам, выискивая опасность.
Двигаемся дальше по воде вдоль левого берега на север. Дойдя до конца брода выходим на берег, обходим место побоища с левой северной стороны и направляемся в сторону лагеря степняков. Пытаюсь подсчитать количество убитых. По самым скромным подсчётам получается, что мы убили не менее тысячи воинов и не менее двух тысяч лошадей. Сбежало порядка трех тысяч воинов. Но теперь это скопище полностью деморализованных людей. В отсутствии хана и прочего командного состава, как боевая единица ничего из себя не представляющее.
Обогнув побоище едем к лагерю. Проехав пятьсот метров, обнаруживаем глубокий овраг, как раз подходящее место для захоронения. Останавливаемся в трехстах метрах от лагеря. Внимательно рассматриваю его в прицел. В лагере около пятисот шатров. В центре три самых больших и богатых. По периметру лагеря около трёхсот кибиток. Но в самом лагере полная тишина. Слева от лагеря примерно в пяти километрах пасется, уже успокоившийся огромный табун, в котором по самым грубым подсчётам не менее восьми тысяч лошадей, да еще рядом отара овец под тысячу голов. Ни чабанов, ни табунщиков не наблюдается.
Объезжаем лагерь по периметру, на противоположной стороне лагеря замечаем десяток клеток на колёсах, в которых содержатся около шестидесяти крепких мужчин, по их виду явно не рабы и не пленники, их внешний вид и одежда указывает на принадлежность их к степным воинам, только что побежденного мной племени.
Ребята страхуют, а я подъезжаю поближе. Держу в руке зажигалку таким образом, чтобы создалось впечатление, что пламя горит из пальца. Зажигаю огонь, народ в клетках и так сидевший тихо, практически онемел, наступила полная тишина. Набрав через соломинку в рот керосин, выдуваю его над пламенем, и шестиметровая огненная стрела летит вдоль клеток. Народ ахает и массово падает ниц.
Выдерживаю паузу и через минуту громко представляюсь:
— Я, Дух Огня, Божественный Король Королевства Руссов Владимир I.
Делаю еще одну паузу, даю им осознать услышанное и продолжаю:
— Есть ли еще кто-нибудь в лагере?
— Кроме нас в лагере никого нет, — один из заключённых, возрастом около 25–28 лет, видимо наиболее смелый либо отчаянный, а может и главный среди заключённых в клетках, после тридцатисекундной тишины, отвечает на мой вопрос. — После раздавшегося громового раската, оставшиеся в лагере, увидев в панике бегущих воинов, кто в чем был побежали из лагеря за воинами, которые кричали: «Спасайтесь, Бог грома и огня спустился на землю». Лошади, испугавшись грохота, понеслись на север, так, что из лагеря все убегали без лошадей.